А Наруто, он...

Счастливый.
Наруто был невероятно рад, когда вернул ублюдка в Коноху. Взвалив его на плечи, раненного, сам потрепанный невесть как, он не мог убрать с побитого лица улыбку и всячески отказывался от чужой помощи. Они так и решили: если в битве победит Узумаки, Саске перестанет сопротивляться. Наверное, соглашаясь на это, Учиха всерьез думал, что убьет приставучего джинчурики или хотя бы погибнет сам, но Наруто как всегда все делал по-своему. Для него ни один закон не писан, но от своих слов он не отказывается, поэтому, полностью вываляв друга в пыли Долины Завершений, Наруто отправился домой, прихватив с собой уже несопротивляющийся куль. Тот всю дорогу молчал с непроницаемым лицом и уж точно не разделял радостей блондина, но вырываться не стал – уговор есть уговор, и нарушать его он не собирался. Не в этот раз.
А Наруто был счастлив.

Упрямый.
Саске не понимал, чему придурок так удивляется. После его грандиозного ухода путь назад в Деревню был заказан, и никто его принимать обратно не собирался – разве что кроме самого Наруто и Сакуры, хоть и та поглядывала на него с замешательством. Узумаки же махал руками перед морщинистыми лицами старейшин и что-то доказывал, отстаивая честь Учихи, пока не довел Годайме до бешенства, и та не выпроводила его из резиденции. Позднее каждый второй житель деревни знал, что будущего Хокаге здесь ни во что не ставят, ведь крики Наруто и без мегафона до Суны долетали. Саске только молча вздыхал на очередную, расписанную во всех красках жалобу, потирая затекшие от наручников запястья. Ему еще повезло, что не в камере держат. Ему вообще повезло.
А Наруто всегда был упрям.

Верный.
Когда Наруто гулял по солнечной Конохе, закинув руки за голову и подставив лицо ярким лучам, Саске смотрел на него и понимал, что идиот никогда не изменится. Никогда не перестанет любить эту деревню, никогда не пройдет мимо блохастого хромого кота… никогда не бросит своих друзей, сколько бы боли они ему ни причинили. Учиха тогда спросил, что случилось бы, уйди он снова, а Узумаки лишь шире улыбнулся, зажмурившись, чтобы глаза не выдали его с потрохами. И сказал, что все равно вернет его назад, ведь он сильнее. Сухая раскаленная пыль поднималась подошвами сандалий и вновь ложилась на дорогу, и Саске понимал где-то очень глубоко внутри, как он рад, что хоть что-то в этом мире никогда не меняется.
А Наруто просто верен себе.

Сумасшедший.
Саске знал, что Наруто немного ненормальный. Или просто идиот. Только он мог заявиться к нему в четыре утра и прогреметь «Подъем!», усердно настукивая половником по алюминиевой кастрюле. Сон у Учихи чуткий, если не сказать нежный, а падать с кровати было, по меньшей мере, неприятно. Так что Узумаки зря потом губы дул, потирая саднившую челюсть. Кастрюля на его голове смотрелась живописно. А потом Наруто потащил его «встречать рассвет» - так он называл полуторачасовое шлепанье незнамо куда. В итоге солнце уже три раза встало, когда они вышли к морю, и джинчуурики просиял, вдыхая соленый воздух – полные легкие. Глаза Учихи чуть на лоб не полезли, когда белобрысый идиот разбежался и с криками «Йо-хо, Саске!» прыгнул вниз с обрывистой скалы. Ему показалось, что сердце остановилось на несколько ударов, и если бы он вовремя не вспомнил, что они все-таки ниндзя, то наверняка бы тут же умер от шока. А Узумаки кричал откуда-то снизу, чтобы тот тоже прыгал. Саске пока еще не спятил, чтобы заниматься такой ерундой, поэтому вежливо отказался. И наблюдал за солнечными бликами в мокрых блондинистых волосах. Только колючая мысль о том, что бы с ним стало, если бы тот вдруг действительно разбился, не давала покоя еще долго.
А Наруто хохотал, как сумасшедший.

Романтичный.
Наруто был до ужаса романтичным. Верил в любовь до гроба так же свято, как в свое будущее на посту Хокаге или то, что лучше, чем в Ичираку, рамен нигде не готовят. Он также понял, что с Сакурой ему ничего не светит, и часто, когда они с Саске сидели у него ночью на балконе с чашками остывшего чая, он рассуждал о чем-то возвышенном и эфемерном. И непременно вглядывался в исчерна-синее небо, чтобы загадать желание на падающую звезду, при этом загадочно улыбаясь своим мыслям, потому что произносить вслух нельзя – не сбудется. Саске не верил звездам, потому что знал правду о сгорающих в атмосфере метеоритах, но все равно ему безумно хотелось, чтобы желания Узумаки были и о нем тоже.
А Наруто лишь вздыхал, как абсолютный романтик.

Повзрослевший.
Нет, Саске замечал, что Наруто стал выше, сильнее и даже капельку умнее. Учиха помнил то по-детски наивное лицо с лисьими шрамами, на котором все эмоции отражались так же ярко, как черные иероглифы на белоснежной бумаге свитка. И, смотря теперь на это сосредоточенное лицо во время миссии, Саске видел старого друга в новом свете – собранного, сосредоточенного и уверенного в себе. И его движения были точными и четко спланированными, и тело уходило от атак противника с присущей лишь ему одному грацией. И слова, что он произносил, теперь не были по большей части пустой болтовней, как раньше. Саске признавал изменения. Признать, что они его цепляют, было сложнее.
А Наруто все-таки повзрослел.

Хитрый.
Такие повадки замечались за ним не впервой. Он бессовестно воровал кусочки барбекю у Саске из-под носа, при этом хитро щурясь, а невинные глаза давно уже перестали действовать на Учиху, как и его собственный испепеляющий взгляд на самого Наруто. Каждый успешно скрывался за своей маской, но и только они знали, как выглядят их настоящие лица. В такие мгновения невинных касаний воздух, казалось, густел, и они с удивлением открывали для себя частичку истины. А потом Наруто неловко смеялся, почесывая затылок, и Саске жалел, что умеет останавливать время только в гендзюцу своего Мангекё.
А Наруто хитрить не умел.

Неуверенный.
Было сложно сказать, что на уме у этого усуратонкачи. Саске, со всей своей гениальностью, ответить на данный вопрос не мог. Он видел замешательство Наруто, отстраненность и постоянную задумчивость, особенно в его присутствии, и никак не мог избавиться от странного неправильного ощущения, будто нечто ускользает от него. Сакура смотрела на них раздражающе, будто подозревая в чем-то. На все вопросы Узумаки лишь пожимал плечами, Учиха тоже, а Сакура все никак не убирала этот пытливый взгляд. В конце концов, эти гляделки надоели всем, и Саске не придумал ничего лучше, чем предложить совместный поход в Ичираку. Он не был голоден, но отчего-то хотелось успокоить Наруто.
А Наруто неуверенно соглашался.

Неугомонный.
Редко что удерживало Наруто на месте хотя бы на пару минут. Исключение составляли только тренировки с природной энергией или напряженные миссии. Но когда Саске подошел к нему ближе, заглянув в глаза и безмолвно спрашивая долгожданное разрешение, Наруто не мог даже дышать. И только предательски вспыхнувший на щеках румянец говорил, что он не превратился в статую от одного-единственного поцелуя. Саске сравнивать было не с чем, но для него эти губы стали самыми желанными.
А Наруто уже неугомонно отвечал на второй поцелуй.

Чувствительный.
Саске совершенно не обращал внимания на раздражающую рану в боку, когда его везли в госпиталь. Наруто, казалось, она беспокоила гораздо больше, и медсестре пришлось трижды поклясться своей собственной жизнью, что ранение вовсе не смертельное. Узумаки словам верить отказывался, и домой его смогла отправить только Сакура, у которой всегда была тяжелая рука. Наруто недовольно шепнул, что такими темпами она его тоже загонит в стационар, и хитро улыбнулся, сдержанно попрощавшись до утра. А сам явился ночью через окно с пакетиком помидоров и на удивленно-вопросительные взгляды друга ответил, что ему позарез надо было его увидеть. В три-то ночи. А потом были чуть обветренные губы, горячие шершавые ладони и непередаваемый взгляд до самого рассвета. И утром в опустевшей палате Саске долго вглядывался в потолок, наконец понимая, что вляпался по самые уши, если не навсегда.
А Наруто чувствовал как Саске.