Addicted to you. Глава 9

Снова в город, снова глупый маскарад — старый головной платок, скрывающий розовые волосы. Снова спешка, крепкая мужская рука, сжимающая хрупкую девичью ладошку, тянет ее обладательницу сквозь толпу к рыночной площади. Миллион этих «снова», но чуткая женская душа чувствует, что среди них закралась парочка «впервые». Впервые получая от очередного информатора письмо, Саске не злится и не хмурит брови. Впервые он спешит вернуться домой, забывая завязать Сакуре глаза, впервые кричит, когда она отстает. И потому, впервые за несколько дней ей становится по-настоящему страшно.

— Саске, остановись, — с трудом переводя дыхание, проговорила куноичи.
— Давай быстрее, ты же шиноби, а не барышня кисейная! — грубо ответил он, снова ускоряя шаг. Впереди показался их небольшой домик.
Учиха влетел в хижину так, словно за ним гналось все войско ада. Абсолютно не понимая, что происходит, Харуно наблюдала, как он вытащил небольшой дорожный рюкзак, переместился на кухню, взял все то, что осталось от завтрака, уложил флягу и пару кунаев.
— Что ты делаешь? — нахмурив брови, решилась, наконец, спросить Харуно.
— Вышиваю крестиком! А на что это похоже? — резко ответил парень, раздраженный необходимостью объясняться. — Ухожу.
— Но куда? Почему? Я не понимаю! — чувство тревоги, возникшее еще в деревушке, все нарастало, собираясь в ком где-то в области горла.
— Информатор передал мне сведения насчет местонахождения Учиха Итачи, — только так, никогда Саске ни вслух, ни про себя не называл его братом.
— Так бы сразу и сказал, — буркнула она, отправляясь на кухню за дополнительной порцией провизии. Затем вернулась в комнату, взяла с тумбочки расческу, добавила к коллекции оружия в рюкзаке Саске еще пару кунаев.
— Что ты делаешь? — теперь настала его очередь задать этот вопрос.
— Это очевидно! Я иду с тобой! — тоном, не терпящим возражений, проговорила куноичи.
— Нет! — все же возразил он.
— Ты не должен волноваться за меня, я смогу постоять за себя, если придется.
— Я сказал: «нет». Ты слишком медлительна и будешь только мешать. Ты обуза — Сакура.
На глаза навернулись слезы, но девушка часто заморгала, не позволяя им пролиться.
— Так прикажешь сидеть здесь и ждать, надеясь, что ты вернешься? Да я…
— Не надо ждать, иди домой, — все тем же холодным тоном перебил он. — Думаю, тебе пора возвращаться.
— Ты... прогоняешь меня? – слова давались с трудом. Только годы тренировок по контролю эмоций позволяли ей сдерживать слезы.
— Наши пути пересеклись, нам было хорошо вместе, а теперь пора разойтись в разные стороны, — философски заметил он, поворачиваясь к Харуно спиной и ступая на порог домика. Железный самоконтроль дал трещину, и одинокая слеза скатилась с гладкой девичьей щеки.
— Ты не можешь просто уйти, – прошептала она ему вслед. — Неужели все, что было, для тебя ничего не значит? Как же моя любовь? Я ведь люблю тебя! Люблю!!! — прокричала она. — Ты говорил, что это важно!
— Это было важно тогда, но теперь важней всего моя месть, — проговорил Саске, не оборачиваясь.
Как же она ненавидела этот спокойный рассудительный тон. И с чего Харуно взяла, что он что-то чувствует к ней? С чего она взяла, что он вообще что-то чувствует! Поверила ему, когда перестал истязать ее тело? Этому мастеру цукуеми? Идиотка, она, наверное, не взяла во внимание то, что только одна вещь в отношении нее у Саске получалась лучше, чем терзать ее тело — днями, месяцами и годами мучить ее разум. Боль в груди становилась нестерпимой.
— Это какая-то новая игра, да? — уже не сдерживая слез, низко опустив голову, спросила девушка. — Ты пытаешься проверить мои чувства?
— Зачем? Я и так знаю, что ты чувствуешь, но ты мне больше не нужна, прости. И спасибо за все.
— Спа-сибо? — тупо повторила она. Трудно было представить себе слово, которое ранило бы ее больнее. Сакура опустилась на колени и, когда Учиха уже не мог слышать ее, обессилено выдохнула: — Как ты можешь? Ведь я люблю, — всхлип, — тебя, — рыдание, — я люблю, — ладони сжались в кулаки, яростно растирая слезы по щекам.
Она так и стояла на коленях на пороге домика, глядя, как его высокая фигура удалялась глубже в лес. Затем просто смотрела в чащу, хотя, знакомой белой рубахи уже не было видно. Смотрела, пока глаза не начало резать от усталости, пока веки не отяжелели. И, наконец, провалилась в полный горьких кошмаров сон, напоследок выдохнув: «Ненавижу!»

«Последнее время у меня, кажется, вошло в привычку просыпаться в незнакомых местах и чувствовать себя о-очень хреново!» — отрывая голову от грязной подушки в какой то деревенской лечебнице, подумал Узумаки Наруто. Рыночная площадь, вокруг столько людей, но ни одного знакомого лица, во рту сухо, в груди острая боль, словно туда одновременно воткнули сотню кунаев, а потом темнота.
«Что это я лежу?» — он подорвался было с кровати, но сильная рука заставила вернуться в исходное положение.
— Какого ***? Я тебя третий день тут выхаживаю. Хочешь все испортить? Вон, смотри, кровь вновь на бинтах проступила, наверное, швы порвал! — проворчал кто-то над самым ухом парня.
— Простите, но я спешу, — снова попытка встать.
— Спешит он. Поспешишь и будешь через пару часов крыльями махать, умник, — прогудел высокий плечистый мужчина глубоким басом.
«Да, с таким лучше не спорить», — подумал Наруто, поудобнее устраиваясь на койке. И через секунду снова попытался подскочить.
— Я кому сказал лежать?
— Мне, дяденька. Простите, только... э... письмо б послать, — пролепетал Узумаки.
— Я похож на почтальона?
— Но вы же спасаете жизни? Так вот, это вопрос жизни и смерти!
— Да, уж, все вы так говорите, — ворча что-то про идиотов, не желающих лечиться и имеющих все шансы скопытиться в скором времени, грозный доктор удалился восвояси. А его пациент тем временем встал с койки, распахнул старое забрызганное окно и выпрыгнул через него на улицу.

Поздним вечером в «Красном петухе» всегда людно. Еще бы, только здесь самое дешевое саке и самые вкусные онигири во всей Конохе. Вот и сегодня выпивка лилась рекой, клиенты толпились возле липкой стойки бара, а хозяин то и дело бегал в подвал, принося новые бочонки с алкоголем.
— Говорят, наши шиноби разнесли Акацки! — раздалось из-за грязного изрезанного ножом и осыпанного объедками стола в глубине зала.
— Никто не выжил, — с грусть в голосе сказала какая-то проститутка.
— Думаю, что это достойная плата за спокойствие деревни… это ж как на войне, а на войне всегда кто-то умирает. Главное — это процветание Конохи, какая разница: одним солдатом меньше, одним… — монолог полупьяного оратора был прерван отличным хуком справа.
Огненная аура вошедшего заставила одних попятиться, а других испуганно зашептать: «Демон».

Как велик был соблазн остаться тут, просто лежать на его пороге, медленно умирая от голода и горя. Но было одно «но», заставляющее подняться, открыть глаза. На той проклятой поляне в лесу, где она снова встретила Саске, на той поляне остались ее друзья. Или какая-то их часть. Они не заслужили быть просто брошенными в чаще, надо вернуть их всех домой. «Я должна», — в который раз повторила она себе. Смахнув с бледных щек остатки слез, Сакура как пожилая, согнувшаяся под тяжестью лет и болезней женщина, побрела прочь от хижины — места самых счастливых воспоминаний последних трех лет и места самого глубокого разочарования всей ее жизни.
Будем считать, это дождь был, это он бил
По щекам, и глаза водой наполнил…
Холод пробирал до костей, небо заволокло тучами, разразился самый настоящий ливень. Тонкие ручейки стекали с розовых волос, хлестали по щекам, пропитывали водой всю одежду насквозь. Наверное, она заболеет, ну и пусть. Какое ей до этого дело? Лишь бы выполнить эту последнюю миссию. И пусть Саске всячески плутал, завязывал ей глаза, все равно куноичи представляла примерное местоположение окрестных деревень. Поляну искать самостоятельно смысла не было: то ли шок, то ли травма головы не позволяла Сакуре в подробностях вспомнить тот день.
Идти, не останавливаясь, это все, о чем она думала, все, чем жила в эту минута. Шаг, еще один, капля дождя больно стукнула по носу, но девушка не обратила внимания. Шаг, шаг… неподалеку завыл койот, но и это не коснулось ее дремлющего сознания. Сакура словно заморозила на время все чувства и эмоции, только где-то в горле, мешая дышать, все еще стоял неприятный тугой комок.