Алая нить. Серое небо.

Война.
Она таки обрушилась на них. Пришла нежданно-негаданно, хотя всё было понятно уже за месяцы.
Но это другая война. Теперь у деревень общий враг. Теперь шиноби не будут сражаться против друзей и знакомых из других селений, а наоборот – встанут бок о бок.
Война…

Идёт снег. Снежинки падают редко и медленно и тают, касаясь земли.
Ханаби смотрит на них и пытается сосредоточиться на их полёте, а в животе всё скручивается в тугой узел.
Война началась. Всего через час большинство шиноби Конохагурэ но Сато отправятся на фронт, чтобы пополнить ряды Объединённой армии, которой ещё не видывал этот мир. В их числе – Хината, Неджи и отец.
А Ханаби остаётся здесь, так как нельзя оставить деревню совсем без присмотра. Здесь гражданские, здесь архивы с ценнейшими свитками, здесь пленные в темнице. Здесь их дом, и дома остаются её выпуск, предыдущий, раненые, от которых не будет никакого толку, штатские работники, а так же несколько более опытных шиноби да маленький отряд АНБУ из тех, кто не привык сражаться на передовой. К ним же примкнула большая часть пыточного отела, отвыкшая от нормальных миссий и боевых действий.
Младшая Хьюга не станет рваться со всеми, как Конохомару. И не станет ни с кем слёзно прощаться. Она даже провожать не пойдёт – с семьёй девочка уже попрощалась, а остальное лишнее.
В конце концов, они вернутся.
Они обязаны вернуться.
Вот только гложет её что-то… Предчувствие?
Ханаби старательно отмахивается от этого, не пускает в голову всякие домыслы, но до конца отрезать это от себя так и не удаётся.
А ранний снег всё падает и падает. Природе нет дела до разборок людей. Пусть копошатся – рано или поздно всё вернётся на круги своя.
Девочка тянет руку вверх, желая поймать одну из белых мушек. Мама говорила, что если поймать снежинку можно загадать желание. Хьюга не помнит матери, слова эти знает из пересказа сестры, да и не верит она в это, но можно поймать и просто так.
Верно?
В следующую секунду Ханаби громко и слишком по-девчачьи визжит. Добропорядочной куноичи не полагается так кричать, да и Хьюга никогда не боялась высоты, вот только когда тебя поднимает на несколько метров над землёй ни с того ни с сего, это по меньшей мере неожиданно.
- Опусти меня на землю!!! – кричит девчонка непонятно кому – улица пустынна.
Ей кажется, что она слышит мягкий смех, а чьё-то дыхание ерошит волосы на затылке.
Ханаби зависает в воздухе на несколько долгих мгновений, за которые на её ладонь успевает упасть одна из множества снежинок. Она красивая, переливчатая, и Хьюга завороженно следит, как холодный кристалл медленно растворяется от тепла её кожи.
Как только белое пятно исчезает, девочка мягко опускается вниз и чувствует, что тревожное предчувствие беды если не прошло, то упряталось в самые далёкие уголки подсознания.

Раз ветка, два ветка, три ветка…

Самое лучшее, что можно делать в патруле – это пересчитывать ступнями ветви. Потому что если слишком сильно сосредоточишься, то всё пропустишь. А так любая подозрительная мелочь сразу же бросается в глаза.
Четвёртая Мировая объединила шиноби, деревни, страны, и нападения с их стороны можно было не опасаться. Но зато зашевелились другие…
Свободные наёмники, среди которых встречались и беглые шиноби, и жалкие самоучки, не гнушающимися никакими заказами. Разбойники – лихой народ, к которым Ханаби невольно испытывала некое уважение после того, как один из них неслабо поцарапал её стальной нагрудник.
Да и другого сброда хватало…
Одна из группировок вызывала больше подозрений. Они справлялись с противниками быстро и бесшумно, но, по слухам, с невероятной жестокостью. Шиноби не верят слухам, к тому же никому так и не удалось напасть на след этой загадочной шайки, но дозоры были усилены в несколько раз.

Семнадцатая, восемнадцатая…
Так, теперь налево.

Ханаби пробыла тюнином три месяца, получив это звание на экзамене, который прямо перед началом войны был проведён в стране Ветра.*
Три месяца девушка старательно выполняла свои обязанности и носила бесформенный зелёный жилет, чтобы после очень быстро сменить его на стальной нагрудник, бежевый плащ и маску.
Потому что Ханаби зачислили в ряды АНБУ. Без экзамена, без испытаний, проскочив звание джонина, просто потому, что людей катастрофически не хватало, младшая Хьюга влилась в ряды специальных шиноби так, словно иначе и быть не может.
Конечно, до настоящего АНБУ ей было как воробью до сокола, но заветные четыре буквы так приятно перекатываются на языке…

Тридцатая, тридцать первая…
Ручей. Теперь вдоль него.

Девушка уже слишком далеко забралась, но усталости не чувствует. Бежать хорошо: над головой яркое солнце и чистое небо сменяются тёплой зеленью листвы.
Внезапно она резко останавливается и смотрит на своё плечо.
Ханаби готова позакладывать кому угодно, хоть самому Жнецу, собственную душу – её только что кто-то коснулся. Чья-то широкая ладонь. Хьюга, активировав Бьякуган и даже сняв маску, нарушив тем самым устав, прочесывает окрестность на сотню метров во все стороны.
Никого.
Даже следов никаких нет.
Вдруг Ханаби замирает.
«Что-то не так…» - думает она и быстро понимает.
Птицы смолкли.
Девушка спускается на землю. Она передвигается чуть ли не ползком: густая высокая трава служит надёжным укрытием, а на деревьях её бы подстрелили, словно белку, да и отбить стрелу или кунай с земли проще. Маску она так и не надевает – в таком положении только мешаться будет.
Через несколько минут Хьюга подбирается к склону крутого холма, поросшего густым кустарником. Перекрестие сухих ветвей не внушают никакого доверия, к тому же они наверняка оглушительно громко ломаются под ногами, поэтому девушка обходит холм там, где травянистый покров подходит ближе всего к зарослям.
Кустарник кончается слишком резко, будто обрубленный. А дальше…
Ханаби останавливается, как вкопанная, и бледнеет, не в силах шевельнуться или же что-то сделать. Девушка делает шаг назад; её лицо сейчас больше похоже на маску из светлой речной глины.
По её телу проходит дрожь, и это выводит её из оцепенения.
Хьюга разворачивается и бежит. Бежит без оглядки, подгоняемая почти животным ужасом.
Дальше, ещё дальше, прочь от рубиновой травы, от золотистых солнечных лучей, ласкающих размороженные тела, от мерзкого металлического запаха.
Она бежит плохо, как сказали бы другие шиноби, её дыхание с самого начала сбивается; под ноги девушка не смотрит, да и вперёд, пожалуй, тоже – рвётся напрямик через заросли, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви. Поэтому неудивительно, что и выдыхается Ханаби очень быстро.
Стоит ей остановиться, как перед глазами сама собой возникает картина увиденного, а желудок скручивает судорогой.
Рвёт её долго и жёстко, скучивая пополам, причём из глотки выходит какая-то желчь или, возможно, желудочный сок – Хьюга уже несколько дней не ест нормально, обходясь питательными пилюлями.
Когда в животе совсем ничего не остаётся, а горло словно расцарапано изнутри тупым гвоздём, Ханаби кое-как поднимается и, шатаясь, идёт на шум воды.

Трупы, трупы, трупы…
Кому нужно такое? А главное для чего?

Вода неожиданно ледяная, речной песок противно скрипит на зубах; но становится легче. Она смывает с лица капли солёного пота и смачивает саднящую царапину на щеке. Потом девушка отстёгивает катану от пояса и хватается за эфес, и страх отгоняет чуть тёплая рукоять. Взамен него приходит спокойствие и уверенность в собственных силах.

Я шиноби.
Я куноичи.
Покуда есть чакра – я могу сражаться, а кончится – так вот же меч!
Всё будет хорошо.

Минута – и Ханаби собрана и сосредоточена на деле, как обычно.
И всё же от мысли, что придётся вернуться обратно, становится не по себе.
Дорога назад занимает довольно много времени. Видимо, бежала она действительно быстро.
Но вот и памятный холм, а за ним…
То, что тут происходило, не иначе как побоищем не назовёшь.
Или же проще – резня.
Перед младшей Хьюга когда-то мирная полянка, сейчас залитая кровью. Ею же окроплены стволы деревьев и нижние ветки. Кровь по большей части человеческая, но, приглядевшись, девушка замечает трупы нескольких лошадей.
«Восемнадцать, девятнадцать… Четыре лошади. Нет, шесть. Похоже на торговый караван. Вон и обоз сваленный лежит…»
Прежде чем начать ковыряться во всём этом дерьме – а ковыряться придётся, как ни крути – Ханаби просматривает местность Бьякуганом на предмет ловушек или засады.
Всё чисто.
Девушка не обнажает оружие и не выглядит готовой к нападению, она просто кладёт руку на эфес и, неспешно, будто гуляя, идёт вперёд. Не хватает только расслабленной улыбки на лице, а что под ногами хлюпает от пропитанной кровью земли и сливовым вином из разбитых бутылок – это так, мелочи.
Первое тело – мужчина. Остальное определить не удаётся: его уродовали старательно. Опознавать по зубам будут, не иначе.
Два надреза на сгибе локтей – по одному на руку. Кажется, неизвестные старались не задеть вены,но получилось у них это скверно: крови натекло порядочно. А вот с ногами лучше – сухожилия подрезали чётко, как по линейке.
Так же на теле несчастного есть множество колотых ранений. Видать, от них и умер. А может и от болевого шока. Это не так уж и важно.
Вдруг Ханаби замечает что-то странное на груди трупа. Рисунок или же что-то похожее. Из-за изорванной одежды ничего не разобрать.
Преодолевая отвращение и вновь подступившую к горлу тошноту, девушка осторожно разрезает ткань на груди, стараясь не касаться кожи – противно, да и от Морино проблем потом не оберёшься.
«Странно, что нет падальщиков. Даже мух нет, а они ведь первые должны налетать», - размышляет Хьюга, пытаясь полностью отрешиться от того, что делают её руки.
Она справляется быстро, но помогает мало, так как из-за крови всё равно нельзя что-либо понять. Надо бы стереть…
У Хьюга нет перчаток, а грязное тряпьё только всё размажет.
«Спокойно, спокойно, без паники. Это просто труп».
Кровь густая и плохо поддаётся, а кожа чуть дряблая и тёплая. Едва-едва, но по спине Ханаби пробегается липкий холодок. Если б не та задержка, она бы тоже попала под раздачу. А что она может? Справилась бы с тремя, четырьмя, при везении – с шестью, но остальные навалились бы разом, и валяться ей тогда на земле, изуродованной, с глазами, подёрнутыми мутью.
К тому же ни для кого не секрет, что делают с поверженными куноичи перед тем, как их убить. Хотя некоторые и некрофилией балуются… Именно поэтому женщины дерутся вдвое отчаянней мужчин и чаще в руки врага попадают уже мёртвыми.
Кое-как обтерев руки о собственный плащ, девушка повнимательней изучает символ.
Относительно ровный треугольник в круге. Края раны рваные – резали чем-то тупым, или же лезвие было сильно зазубрено.
Наскоро осмотрев остальные тела, она убеждается, что такие знаки есть на каждом трупе, даже на крупах лошадей. Обоз полностью разграблен.
«Как они вообще здесь очутились?»
И действительно – как? В такой то глуши…
Разгадка находится быстро: полузаросшая дорога, скрытая в тени деревьев.
«И что их сюда понесло… Отсюда до тракта километров десять. Генджитсу?»
Может и генджитсу. А может и нет. Это работка для Ибики и его отдела.
Думая так, Ханаби прижимает тонкий лист бумаги к дереву, направляя в него чакру, и печать с тихим шипением буквально всасывается в кору. Так ей не придётся потом показывать дорогу сюда.
А теперь нужно как можно быстрее добраться до штаба.

Ты понимаешь это.
Ты понимаешь, что приди ты сюда чуть раньше, ты была бы уже мертва.
Ты же понимаешь это, Ханаби?

Прямой взгляд Ибики Морино, главы отела пыток и допросов, а сейчас командира той кучки шиноби, находящихся в селении, могут выдержать действующий и прошлые Хокаге, пару-тройку АНБУ, Митараши Анко и все без исключения члены клана Хьюга, потому что им очень повезло с родовым джитсу.
Ханаби уж минут пять как закончила доклад, а напряжённая пауза всё ещё висит над их головами, хотя небольшой отряд прямо сейчас направляется к месту происшествия.
Все ждут, что скажет Ибики.
Но он молчит.
Первой не выдерживает Ханаби, которой больше всего на свете хочется смыть с себя грязь и копоть костра, отмыть волосы, расслабить мышцы в горячей воде, а потом нормально поесть и завалиться спать дня на три – сейчас она чувствует себя измотанной, как никогда.
- Ибики-сан...
- Что?
Хьюга, у которой внезапно иссяк словарный запас, вопросительно показывает на дверь.
- Ах, да... – мужчина выглядит странно подавленным. – Можешь идти.
Девушка коротко кивает. Но сбежать домой не успевает, так как в комнату врывается запыхавшийся шиноби. Он весь в дорожной пыли, с его лица градом катится пот, на щеке глубокая кровящая царапина, словно от хлестнувшей по лицу ветки. Но, кажется, ему абсолютно на это наплевать.
На лбу шиноби – протектор Объединённой Армии.
Все сидящие вскакивают, остальные поворачиваются к вошедшему, который всё никак не может отдышаться, опираясь о дверной косяк. С минуту царит звенящее напряжение.
- Война... ха..... ха.... кончилась, - шиноби грязным рукавом вытирает натёкшую из пореза кровь, оставив серые разводы. – Армия... ха... победила.
Мгновение тратится на то, чтобы осмыслить услышанное. А затем комната наполняется радостным криком.

Война закончилась.
Я рада.
Кто-то жив, большинство живы. Кто-то умер.
Цена уплачена.
Не многовато ли? Нет, как раз.
Я рада, да.
Ведь война закончилась...

Младшая Хьюга смутно помнит, что на похоронах всеми любимого Третьего Хокаге шёл дождь. А ещё помнит, что там было много очень людей.
О смерти Асумы она узнала от Конохомару, когда ей и Моэги пришлось приводить его в чувство – Сарутоби уже не был маленьким мальчиком, чтобы запираться в кабинете Каге. Всё было гораздо серьёзней. А позже – от Хинаты, пришедшей домой поздней ночью: она просто не смогла бросить своего сенсея одну.
Кажется, это было в другой жизни.
Сегодня идёт лёгкий снег, такой же, какой шёл при отправлении шиноби на фронт, только сейчас хлопья тают гораздо медленней – приближается тёплая зима. Такая зима – любимое время года Неджи.
Ханаби пока не может заставить себя говорить о нём в прошедшем времени.
Все уже разошлись. Да и кто все?
Удзумаки Наруто.
Раз.
Рок ли и Тен-Тен, которая еле сдерживалась, чтобы не заплакать, так как знала - Неджи это не понравилось бы. С ними Гай-сенсей.
Два.
Клан Хьюга в полном составе.
Три.
Больше никто к семейным захоронениям Хьюга подпущен не был. Кто захочет почтить память павшего героя – пусть приходят потом.
Погребальный костёр давно уж отгорел, прах уже тоже захоронён...
Тогда что она здесь делает?
Стоит.
Замерзает.
Смотрит на равнодушные иероглифы.
«Хьюга Неджи».
А рядом – «Хизаши Хьюга».
Никого.
Совсем-совсем никого.
Всех, кто думал её увести отсюда, отогнал отец, видящий гораздо больше, чем может показаться. И знающий, что если они с Неджи и не разговаривали почти, то это значило лишь то, что они оба любят молчать.

Не-е-еджи-и-и...

Девушка таки не выдерживает и начинает рыдать, что так и не сделала во время похорон – тогда это можно было только Хинате, и только ей.
Ханаби ревёт, чувствуя, что не может остановиться, что может упасть и заорать, а поэтому ревёт и чуть ли не воет, стараясь таким образом полностью опустошиться.
Её начинает трясти, вдобавок она ощущает чьё-то присутствие. Это не враг, она уверена, даже в таком состоянии. Но и не друг.
Тогда кто?
Да какая разница!
Ей всё равно. Ханаби просто разворачивается и утыкается в широкую грудь, цепляясь пальцами за холодный металл доспехов.
Неизвестный ничего не говорит. Ничего не делает. Просто даёт ей возможность выплакаться.

Через несколько часов младшая Хьюга просыпается в своей кровати и упорно не может вспомнить, как шла с кладбища домой.

*Имеется ввиду экзамен из OVA «Экзамен на звание тюнина! Наруто против Конохомару!»