Бессмертие

Это все началось именно тогда, когда он осознал – каждое из времен года сменилось пять раз, а он все еще заточен в этой чертовой яме.

Пять лет. Вот уже пять лет он похоронен здесь, разорван на куски, он не может посчитать их все, не может с уверенностью сказать, чувствует он их или нет. Он мог бы предположить, что Какузу уже давно нет поблизости; если бы он был, то нашел бы Хидана, откопал и сшил бы все его части воедино. Но если эти чертовы шиноби Конохи сумели победить Хидана, он был вынужден признать, что у них был неплохой шанс уничтожить все пять сердец Какузу. И, вероятно, других членов организации «Акацуки» тоже. Это означало, что никто и не подумает его искать.

Он заточен. Он в западне. Опороченный, раздавленный и грязный. В этой яме. Навсегда неподвижный и искалеченный.

Абсолютно точно – навечно.

Он всегда будет в сознании, беспомощный, сдавленный тяжелой толщей земли, с пониманием того, что это, черт возьми, никогда не закончится.

Он бы выкрикивал всю свою ярость, если бы его горло, легкие и рот не были стиснуты в четырнадцати отдельных частях ямы. Он бы вопил, проклинал и призывал жуткое возмездие на тех, кто обрек его на это, кто оставил его обессиленным, кто нейтрализовал его таким образом.

Он бы безмолвно молился своему Богу, если бы предполагал, что это приведет к чему-либо хорошему, но Джашин не знает милосердия, в особенности для тех, кто оступился.

~*~

У всего этого была и хорошая сторона – он понял это лишь через шесть лет. Ему больше не приходилось мириться с невыносимым раздражением Дейдары, ему не приходилось выслушивать болтовню идиота Тоби, лицезреть проклятое превосходство Итачи или сосуществовать чем-то подобным.

Но оно едва ли того стоило.

Куски плоти, похороненные в яме, не могут сделать что-либо, неважно насколько они сознательны и разъяренны. Он не мог жить, бороться, убивать; не мог совершать святых жертвоприношений своему Богу, не мог оставлять свою кровавую метку в этом мире. Его существование никогда не закончится, и мир никогда не узнает, что он до сих пор там, в этой яме.

Этого достаточно для того, чтобы свести человека с ума.

~*~

Спустя девять лет он думал, что безумие освободит его от однообразия.

Ничего не меняется, ничего не происходит, ничего не имеет значения.

И это больно. Это действительно чертовски больно – быть разорванным и перемешанным с землей – и нет никакого удовольствия от боли после всего этого времени. Черви пробираются сквозь его рванный кишечник, всевозможные жуки гнездятся почти в каждом из его многочисленных частей и кусочков, нечто зубастое пожирает его разбросанные повсюду пальцы. Он мог чувствовать, как его плоть была съедена, переварена, выделена. Это отвратительно и великолепно, и Хидан мог лишь надеяться, что это, так или иначе, нравилось Джашину, раз он наказывает его так достойно.

Он засмеялся, если бы его рот, горло и легкие не находились в более чем сорока разных местах.

~*~

Он начал терять счет времени после того, как прошло двадцать лет, когда оба его глаза и большая часть мозга были съедены из остатков его черепа, и почти вся его плоть была переварена и отложена все дальше и дальше. Он был способен почувствовать это и не мог ничего сделать даже тогда, когда понял, что он больше земля, нежели человек.

Он никогда не был нормальным, никогда не был мирным, но все это являлось лишь бредовым способом существования, и он молился о заветном безумии.

~*~

К тому времени, как черви, грызуны и прочая живность перестали пожирать его, когда не осталось ничего, что они бы не съели, он уже не имел представления о том, как долго здесь находился. Он знал – ни одна его часть не раскаивалась в богохульстве, и он никогда не связал бы свою жизнь с верой в Джашина, если бы знал, что она закончится именно так. Его плоть и обломки костей стали удобрением для почвы, но Хидан не понимал, как сознание и восприятие могли сохраниться, в то время как тело было почти полностью уничтожено. Его желанное безумие постоянно колебалось в периферии восприятия, но он все еще был там, все еще заточен внутри ямы, навечно лишь по другую сторону его недосягаемости.