Без вины

Трудно считать себя чистым человеком, когда почти каждую неделю ты лишаешь жизни совершенно незнакомых людей. Ты даже не знаешь о том, висит ли на них вина или нет. Замахиваешься топором — и всё, перед тобой обезглавленный труп, с которым до этого ты мог разговаривать. Он кричал тебе в лицо о том, что не виноват, что всё это — чья-то злая, жестокая шутка. Ты многое слышал в свой адрес: от яростных оскорблений до тихого бессильного плача. Ты слышал короткие истории, ты слышал обращения к небесам. Ты слышал, но не прислушивался. Не пытался — зачем? Твоя рука сжимает топор и поднимает его над чужой шеей. В твои уши вгрызаются крики, стоны, мольбы — но ты не прислушиваешься. Ты просто опускаешь топор и слышишь уже знакомый чавкающий звук и удар отрубленной головы о дно ведра. Поразительно, что когда-то рот этой головы открывался и издавал звуки. И глаза эти остекленевшие, мутные — они когда-то смотрели на тебя испуганно или с ненавистью, с нежностью или жалостью. Ты не понимал этих взглядов, не желал с ними встречаться.

Кто-то хотел на эшафоте своей смерти, возвышал её и кричал в толпу восторженно, а кто-то тихо прощался со своими родными. Ты был просто тем, кто ведёт людей к гибели одним ударом. Твой окровавленный топор — продолжение твоей руки. Просыпаясь ночью в холодном поту, ты думал о том, что вместо руки увидишь поблёскивающее лезвие. С него будет капать чёрная кровь на твоё лицо, которое не пощадило время. И ты будешь вспоминать девочку, которая, связанная, сидела на стуле с кляпом во рту и смотрела на тебя. Молча, спокойно. Из её глаз текли слёзы, что блестели под лучами дневного солнца. Но ты не ответишь на этот взгляд — продолжишь затачивать топор, но уже более резко. Девочка будет видеть твои движения: агрессивные, нервные, лишённые холодного спокойствия палачей. Она поймёт.

— Я не злюсь на тебя, — прошепчет она, когда ты вытащишь из её рта кляп и приготовишься совершить казнь. Когда девичья голова опустится послушно, девочка договорит: — Это ведь твоя работа...

Замахнувшись заточенным топором, ты увидишь улыбку, каким-то образом появившуюся на заплаканном бледном лице. Руки отказываются делать финальное движение, толпа гудит, жадно наблюдая за тем, что происходит на эшафоте. Твой взгляд, холодный и немного недоумевающий, встретится со взглядом этой девочки, чьи рыжеватые волосы будут казаться ярче всего вокруг. Ты спросишь себя о том, виновен ли в действительности этот маленький ребёнок — но лезвие топора уже вонзилось в тонкую шею. Рыжеволосая детская голова с привычным звуком падает в ведро. Ты слышал девочку и смотрел ей в глаза. Мог бы пожалеть, развязать и, подтолкнув в спину, сказать: «Беги!» Но ты не имеешь права. Ты — палач.

*

Питер Коу лежал на старенькой кровати, которая скрипела от каждого случайного движения. Родной дом дышал пылью и старостью, в открытое окно влетали чьи-то голоса. Темнело и не хотелось находиться наедине с самим собой, который не может никак выпустить из головы образ той рыжеволосой девочки, которая сквозь слёзы улыбнулась за секунды до того, как ей отрубили голову. «Я не злюсь на тебя, — говорил этот с виду совсем невинный ребёнок. — Это ведь твоя работа...» А потом её не стало. Лишённый личности безголовый труп в ситцевом голубом платьице, грязной тряпкой валяющийся на эшафоте. Толпа ликовала, но Коу их уже не слышал. Он просто ушёл, бросив свой топор рядом с трупом девочки и стянув с лица маску тогда, когда его никто не мог видеть.

Мужчина, сев на кровати, не мог никак успокоиться. С виду это был всё тот же человек средних лет, с неаккуратной бородкой, болотного цвета глазами и тёмными волосами с проглядывающей сединой. Крепкий, высокий, но вот только в голове его поселился хаос, порождённый недавно случившимся. Ему казалось, что это всё из-за того, что он посмел взглянуть в глаза того, кого отправили на казнь. В глаза жертвы, обвинённой без вины. Питер удручённо вздохнул, поднимаясь на ноги. Он лучше пойдёт к своему товарищу выпить, чем будет терзаться виной. Это работа не для него. Палачи, скрывающие лица за масками, не должны раскаиваться за чужие грехи. Их дело — крепко держать топор и вовремя его опустить.

Оставив дом на попечение пустоты и темноты, Питер отправился в свою любимую забегаловку, где подавали хорошую выпивку и где были приятные девушки в качестве официанток. Ещё там довольно часто по вечерам появлялся приятель Коу, с которым можно было поговорить о многом. Это был человек, что знал ответы на все твои вопросы, не зная почти ничего. Поистине странный мужчина, светящийся широкой улыбкой, которая была бедна на несколько зубов.

— Привет, старина! — окликнул Питера этот самый приятель, сидящий за столиком возле окна и пытающийся охмурить рядом стоящую официантку с подносом. Девушка лишь хихикала и пристыженно опускала глаза, краснея. Коу подошёл к другу и сел напротив, несколько секунд скрипя стулом. В забегаловке кто-то играл на пианино. Официантка, заметив, что к ней перестали проявлять звериную долю внимания, скрылась за барной стойкой. Не успел палач ничего сказать, как его друг тут же оживился и затараторил с удвоенной силой: — Давно не виделись! Как ты? Всё ещё живёшь один? Я вот недавно пытался выиграть в карты одного хмыря, а в итоге проиграл, представляешь? Половина моей зарплаты канула в небытие! Ещё слышал, что наша мисс Хиллс, оказывается, на третьем месяце! Понятия не имею, что в голове у этой дурной женщины. Отца ребёнка никто и никогда не видел, хотя...
— Слушай, Карл, — перебил собеседника Питер, виновато почесав подбородок, — я как-то совсем не в настроении слушать эти сплетни.
Карл понимающе кивнул, подозвал уже другую официантку и попросил её принести выпить чего-нибудь покрепче чая. А затем, когда девушка удалилась, перевалил всё своё внимание на товарища. Он знал, что тому тяжело.
— Выскажись, — непривычно тихо попросил Карл, улыбнувшись так, что на душе Питера стала чуть теплее, откололся лёд от сердца.
— Это было ужасно, — начал Коу, скользя взглядом зелёных глаз по лохматой белобрысой шевелюре приятеля и по его худому лицу. Костлявая рука сделала жест, мол, продолжай. Питер выдохнул: — Сегодня была девочка. Ей не было, наверное, и семи лет... Маленькая, безобидная, такая аккуратная. Я словно видел куклу, которую мне посадили на казнь. Боже, Карл...
Друг протянул руку и похлопал палача по плечу.
— Не стоит, Питер, — произнёс светловолосый с теми жёсткими нотками в голосе, которые бывают только у тех людей, что жалеть не любят. Но Карл знал, что жалеть и не нужно. Принесли выпивку и рюмки, после чего блондин, наполнив одну из них, подвинул её к Коу, усмехнувшись. — Лучше выпей и продолжай.
— Она сказала, что не злится на меня, — обречённо сказал палач, залпом выпивая что-то очень противное, но согревающее всё внутри. — Сказала, что это моя работа. И улыбнулась, чёрт возьми, улыбнулась!..
— И потом ты отрубил ей голову, — закончил за приятеля Карл.
— Этого было не избежать, — горько рассмеявшись, подтвердил палач, послушно осушив ещё одну предложенную рюмку. Музыка в помещении сделалась ещё громче и надоедливее, смешиваясь с гулом чужих голосов.

Карл и Питер сидели молча и пили. Первый знал, что не стоит пытаться вытащить из собеседника всё то, что произошло, а сам же собеседник понимал, что не может ни черта сформулировать, чтобы это не звучало подобно бреду сумасшедшего. В забегаловке кто-то громко смеялся, кто-то старался устроить драку, а дамочки, строя из себя неземных нимф, пытались кого-нибудь в себя влюбить. Коу почти влюбился в одну из них, но потом немного протрезвел, когда Карл закашлялся, намекая на то, что сейчас он будет говорить серьёзные вещи, а не рассказывать пошлые анекдоты. Серьёзные вещи были удачно пропущены мимо ушей, потонув в чьём-то гоготе.
— Ты что-нибудь знаешь о той девочке? — вдруг поинтересовался Питер, вновь выстраивая кукольный образ того ребёнка. Эти глаза и рыжие волосы. Слёзы, блестевшие на солнце.
— Мне кажется, — почти сразу отозвался Карл, — что это та самая нежеланная дочь одной из любовниц какой-то важной шишки.
— Интересное дело...
Светловолосый поднял удивлённо брови, заглянув в лицо палачу.
— К чему ты это сказал, Пит?
— К тому, что эту девочку отправили на казнь за то, что она была якобы выродком ведьмы, которую убили лет пять назад. — Он вспомнил рыжие волосы, какие обычно являются признаком того, что перед тобой ведьма. Но не верил в эту чушь. — Уж и не знаю, к кому тут прислушиваться.
— Дело всё равно сделано, — грубо подвёл итог Карл, держа наполовину наполненную рюмку изящными пальцами. — Или ты хочешь сказать, что пойдёшь тропой мести за какого-то незнакомого ребёнка?
— Слушай, — перевёл тему Коу, — одолжи мне небольшую сумму.
— Уехать хочешь? — сразу же догадался Карл, довольно долго поддерживающий отношения с палачом.
— Да, ненадолго.
Он знал, что этот худощавый светловолосый игрок не откажет ему, улыбаясь в свои двадцать девять зубов, сверкая помутнёнными алкоголем карими глазами.

*

Графство Веллингтон — то самое место, к которому доехал Питер Коу за пару часов. Одетый в дорогой костюм, купленный на взятые взаймы деньги товарища, палач двинулся прямиком к большому и красивому особняку, в котором должен был состояться банкет. Было не шибко важно то, что у Питера не было приглашения: в зал пускали всех, кто был похож на элиту. Дорогие костюмы, манеры, напускная холодность и лица, выражающие лишь презрение ко всем — это было то немногое, что демонстрировала элита. Коу мало знал о ней, но смог сойти за «своего». Минуя дворецких, что стояли у главного входа, палач двинулся в самый конец зала, высматривая среди присутствующих организатора веселья. Но среди трещащих по швам от своих денег дворян пока не было видно графа. Кто-то коснулся прохладной ладонью запястья Питера.

Перед палачом предстала женщина, разодетая во всё чёрное. Её бледное лицо озаряла неуверенная улыбка, подведённая вызывающей красной помадой. Это была вдова, опрокинутая в траур у всех на виду. Неудивительно, что эта незнакомка так выделялась среди пёстрой толпы. Из-под милой тёмной шляпки выглядывали золотистые кудри. Незнакомка изящно повела бровью, воззрившись на Коу.
— Почему Вы один? — спросила она, демонстрируя свой акцент. Кажется, она была не из этих краёв.
Питер решил, что это его шанс влиться в сферу денег, авторитетов и власти. Дамочка явно была не из робкого десятка, которые только-только стали богачами и решили шиковать на банкетах. Именно за неё можно зацепиться, чтобы подобраться поближе к графу, который обрёк свою дочь на позорную казнь.
— Теперь я не один, — ответил Коу чуть запоздало, пытаясь улыбнуться даме как можно обворожительнее. Женщина, засияв улыбкой ещё ярче, прижала к небольшой груди руки, сцепив их в замок. Палач продолжил улыбаться, договаривая: — Не желаете провести этот вечер со мной?
Ответ одинокой женщины был очевиден — и спустя полчаса рука Питера собственнически лежала на талии вдовы, касаясь пальцами приятной на ощупь шелковой материи чёрного платья. Банкет продолжался, но Коу, незаметно для новоиспечённой спутницы, сбросившей весь свой траур, всё никак не мог разглядеть в толпе свою главную цель.

*

Её звали Милена. Это была молодая женщина, которой только-только исполнилось двадцать девять лет. Питеру даже не понадобилось напрягаться, чтобы соблазнить эту простушку, приехавшую откуда-то из дальних краёв. Она сразу же предложила остаться палачу на ночь у себя, ибо её особняк находился недалеко. Нельзя было сказать, что Коу чувствовал себя уютно рядом с той, чья наивность пересекала все границы. Не прошло и трёх часов с их первой встречи, а Милена уже страстно шептала Питеру слова любви. И это при покойном муже, о котором, кажется, вдова даже не посчитала вспоминать, зазывая палача в спальню. Она не вспомнила о нём даже тогда, когда задыхалась от горячих прикосновений грубых рук.

Питер жил за чужой счёт, каждый день узнавая что-то новое у служанок, что крутились вокруг и всегда пытались сдувать с мужчины пылинки и сдёргивать с плеч невидимые ниточки. Молоденькие девушки — все, как на подбор, неприятной внешности — рассказали мужчине о том, что граф сам редко бывает на виду во время собственных банкетов. Что он часто находится где-нибудь на балконе, без остановки куря и держа что-то в левой руке. Одна из служанок, с родинкой на носу, сказала, что это похоже на фотографию. Коу не стал интересоваться, откуда служанки, не вылезающие за пределы территории своей работы, знают столько. На пятый день жизни за счёт Милены Питер решил, что ему стоит отправиться на банкет вновь. Удачно, что граф решил устроить ещё одно пиршество. Деньги некуда, похоже, девать.

*

Питер приехал с Миленой к уже знакомому особняку. Под руку со своей недолгой пассией прошёл в зал, оставив после вдову с кем-то из политиков, попросив женщину немного его подождать. Смотря влюблёнными глазами на палача, Милена лишь едва заметно кивнула, приоткрыв губы. Коу заглянул в эти глаза и увидел лишь серую пустыню. Он не раскаивался в том, что использовал эту женщину, ни на секунду не полюбив. Он не знал этого понятия. Палачи отрекаются от чувств, когда впервые отрубают голову человеку, не заботясь о том, виновен ли он был в чём-то или нет.

Питер лишь усмехнулся, разворачиваясь и двигаясь к двери, что вела в широкий коридор. Если идти по нему, то свернёшь к балкону. Большому, открытому, с графом, что будет стоять и курить, держа в руках что-то, похожее на фотографию. Но нет, он убьёт его позже, когда гости разбредутся по своим домам, а он с Миленой останется на ночь в качестве гостя. Рука палача застыла над ручкой, но не коснулась её. Мужчина вернулся к вдове, проведя с ней томительные несколько часов, пока часы не пробили одиннадцать. Через час свершится месть.

— Куда Вы направились? — используя официальную манеру, спросила сонно Милена, заметив вылезающего из кровати Коу. Палач начал торопиться, одеваясь.
Он повернулся лицом к женщине, тонувшей в белоснежном одеяле.
— Я скоро вернусь, спи спокойно.
Вдова хотела что-то ещё сказать любовнику, но серые глаза предательски закрывались — и уже через несколько минут женщина продолжила свой сон, оказавшись на большой кровати в одиночестве.

Питер проскочил за дверь и шёл по пустому коридору, осматриваясь. Светлое помещение с ярко-красным мягким ковром, в котором ребёнок может утонуть. Палач, пройдя ещё немного, увидел стеклянную дверь, ведущую на балкон. Открыв её, Коу остановился, смотря на спину низенького и толстого графа, застывшего в созерцании ночного беззвёздного неба.
— Что Вам нужно? — хрипло спросил граф, даже не оборачиваясь. В его голосе была слышна истерика.
За спиной Питера захлопнулась дверь, в которой задребезжали стёкла.
— Я лишь хочу спросить, почему Вы убили ребёнка, — спокойно ответил палач, поражаясь собственной сдержанности. Он даже не будет уточнять, что ребёнка убил не граф, а он сам. Руками отца, который посчитал ту девочку нежеланным отпрыском.
— Что Вы несёте? — поворачиваясь, произнёс граф, являя Питеру своё морщинистое потное лицо с желтоватой кожей от постоянного курения. — Я за всю свою жизнь никого и пальцем не тронул!
Палач сделал несколько шагов к мужчине.
— Девочка, где-то лет пять или шесть, рыженькая.
Лицо графо перекосило и он подавился собственной слюной.
— Что Вы...
Он не успел договорить, так как крепкие горячие руки сомкнулись на его толстой шее, которая была омерзительна на ощупь. Как будто трогаешь слизняка, под кожей которого что-то пульсирует.
— Твои глаза настолько заплыли жиром, что ты отрекаешься от собственной вины, чёртова мразь, — процедил Питер, всё крепче и крепче сдавливая чужую шею. Он ненавидел совершенно незнакомого человека. За то, что его вина легла на хрупкие плечи маленькой девочки, что теперь безголовым трупом где-нибудь гниёт.
Граф не ответил, издав серию хрипов, и через какое-то время замолчал навсегда, обмякнув в грубой хватке палача. Питер был уверен в том, что таким людям он бы с удовольствием отрубал головы. Но не тем, на ком чужая вина, как позорное клеймо. Теперь ему нужно двигаться дальше. Прямиком в раннее утро.

*

Он поспал пару часов, а затем так же, как и ночью, покинул Милену, оставшуюся сопеть в чужой кровати. Его голова была занята не этой женщиной, а местью. Он убил графа, которого позднее нашли мёртвым на балконе. Он убьёт и его любовницу, которая родила ребёнка ради того, чтобы убить. Питер думал о том, что это абсолютно бесчеловечно, что это ужасно, это уродливо. Но откуда он, одиночка и палач, мог знать то, что движет людьми? Такими, которым безразлична жизнь ребёнка. Такими, которым важны деньги, высокие позиции и влияния. Питер Коу вновь вспомнил улыбку той девочки, что осталась всего лишь телом в красивом платье, забрызганном кровью.

Через час он уже был возле особняка той женщины, что имела любовные связи с покойным графом. Палач заходит во двор: безразлично зелёный, хотя сейчас была осень. Смотрит в окна и видит промелькнувший в одном из них силуэт. Дом этой любовницы был двухэтажным и не столь прекрасным. Можно было сказать, что это был дом, который лучше бы снесли. Питер заметил небольшой сарай и отправился туда, выходя оттуда уже с топором в руках. Он нуждался в заточке, но Коу понимал, что и им можно будет убить. Легко и быстро.
— Что Вам нужно?! — взревела женщина по ту сторону входной двери, когда в неё постучался Питер.
— Всего лишь раскаяние, — холодно ответил Коу, понимая, что ему не откроют дверь и что любовница графа явно не в себе уже довольно долго.
— Убирайтесь!!! — заорала она. Голос её начал отдаляться от палача. — Вам нечего делать здесь!
Питер не отрицал, что гость он нежеланный. Но он хотел смерти тех, кто послал девочку на казнь. Ему было наплевать, что он никем не приходится ей. Он пришёл, чтобы казнить виновных. Это его работа.
Деревянная расписная дверь жалобно скрипнула раз. Второй. На третий её проломила твёрдая рукоятка топора, а в дыру пролезла мужская рука и нащупала замок, позже открывая его и заходя внутрь.
— Я Вас всё равно найду! — крикнул Питер, шаря взглядом зелёных глаз по прихожей, гостиной и лестнице, ведущей на второй этаж. Он ждал, когда женщина подаст голос, чтобы распознать её местоположение.
— Оставьте меня в покое!!! — заверещала любовница графа, что-то опрокидывая. Питер медленно побрёл на второй этаж, а небольшие каблуки его ботинок создавали раздражающий звук, разносящийся по лестнице до второго этажа, где затаилась женщина. Мать той, которой отрубили голову. Мать, обвинившая дочь.
— Я же сказал, — заговорил Коу, вставая напротив женщины, не делая к ней пока ни единого шага, — что найду Вас.
Её лицо было распухшим от слёз и красным. Тёмные глаза блестели беспомощностью и бессильной злостью. Чёрные вьющиеся волосы налипли на мокрый лоб и щёки. Это была худая, среднего роста женщина, которая сама себя загнала в тупик. Кажется, её звали Джулия. Питер не поднимал топор, с жалостью наблюдая за тем, как Джулия, завывая, мечется из стороны в сторону.
— Я не виновата, — приговаривала женщина, чьи губы дрожали. — Это не я... Не я... Не я... Не я!!!
— Ты, — выдохнул Коу, вспоминая рыжеволосую девочку, беззвучно плачущую и смотрящую на него с тем призрачным пониманием, на которое способны лишь маленькие дети.

Питер поднял руку с топором, но его оглушил звон стекла. Джулия исчезла, а позже раздался дикий крик. Эхо осталось висеть даже тогда, когда Питер высунул голову из разбитого окна и увидел Джулию, что лежала на земле, окруженная острой оградой для клумбы.
— Не я... — хрипела любовница графа, глотая собственную кровь, стекающую дуэтом алых ручьёв по бледному острому подбородку. — Это не я...
Часть ограды пронзила худое тело насквозь и торчала из спины причудливыми тонкими когтями. Красное пятно стремительно расползалось по светло-голубому платью. С севера дул сильный холодный ветер. Питер ждал, пока стихнет голос Джулии, чьи тёмные волосы запутались в клумбе из пёстрых цветов. Бледная шея была открыта. Когда Питер Коу замахнулся топором, любовница графа была уже мертва.
— Это моя работа, — тихо говорит палач.
С привычным звуком голова отделяется от тела лезвием топора. Не полностью. Из сочившейся кровью плоти торчат позвонки и сосуды. Питер, сохраняя на лице выражение абсолютного спокойствия, пока душа разрывается, замахивается ещё раз, чтобы потом черноволосая голова откатилась и остановилась возле другой клумбы, с ярко-красными цветами. На Коу устремляется мёртвый взгляд тёмных глаз. Из открытого рта стекают остатки крови. Волосы застревают в месте, где голова отделилась от тела. Месть состоялась.

— Я не злюсь на тебя, — прошепчет она, когда ты вытащишь из её рта кляп и приготовишься совершить казнь. Когда девичья голова опустится послушно, девочка договорит: — Это ведь твоя работа...

Лишать жизни совершенно незнакомых людей, не зная даже о том, висит ли на них вина или нет.

— Они были виновны, — поднимая взгляд к пасмурному небу, говорит Питер, опуская окровавленный топор.

В лицо палачу подул лишь холодный осенний ветер. Он сказал: «Я знаю».