Бездна. XI

III
Non sum qualis eram - Я не тот, кем был

Настоящее.
Холодная капля начинающегося дождя упала прямо в глаза, отчего он моргнул. И казалось, если он моргнет еще раз, то это жуткое наваждение растворится. Просто исчезнет… Неужели они вновь встретятся? Заглянут друг другу в глаза? Каково это будет? Выдержат ли их сердца? Ведь разбитое склеить – нельзя. А что чувствуют другие: Наруто, Сакура, Итачи? Они же не в состоянии проникнуться всем тем, что пережили Минато и Саске. Они не поймут, не смогут осознать… каково было предать собственное сердце в угоду всеобщего блага, всеобщей правильности.
Наруто. Его родной сын. Его плоть и кровь. Впервые Минато так отстраненно, так бесстрастно рассматривал, оценивал его. Наруто столь сильный, столь храбрый, столь целеустремленный, однако в то же время столь уязвимый, столь безрассудный, столь взбалмошный – настоящий сын Кушины и Минато. Идеальное воплощение инь и янь. Намикадзе не мог не гордиться им. Но вот эта сила, заключающаяся в его непобедимом характере, эта уязвленность, состоящая в его буйной эмоциональности - это всегда и беспокоило Минато. Представлять – одно дело, а видеть наяву вместе своего отца и своего лучшего друга… Справится ли на этот раз Наруто?
Сакура. Девушка Саске. Возлюбленная Саске. Минато впервые серьезно задумался о несомненно ключевой роли Харуно. Она была такой самоотверженной, такой преданной, такой искренней, однако в то же время была такой ранимой, такой опрометчивой, такой настойчивой – настоящее олицетворение любящего сердца. Идеальное воплощение девушки, достойной Учиха Саске. Намикадзе не мог не восхищаться ею. Но вот эта самоотверженность, часто переходящая все границы, эта ранимость, из-за которой и кровоточило постоянно ее сердце - это вечно и волновало Минато. Попытка понять – это еще не успех, этого слишком мало, чтобы в действительности осознать странную, невероятную связь двух родственных душ своего преподавателя и своего возлюбленного. Выдержит ли Сакура эту правду?
Итачи. Брат Саске. Самый родной человек Саске. Минато впервые представил себя на месте старшего Учиха. Он настолько непоколебимый, настолько заботливый, настолько упрямый, однако в то же время настолько подозрительный, настолько осторожный, настолько беспринципный – настоящий старший брат. Идеальное воплощение мужчины Учиха. Намикадзе не мог не уважать его. Но вот эта непоколебимость, играющая порой злополучную роль, эта осторожность, приводящая к печальным последствиям - это сильно настораживало Минато. Свыкнуться со всем – не шаг к примирению, это не искупит потерянных лет. Сможет ли Итачи в действительности принять такого брата?
Минато… Что он мог сказать о себе? Намикадзе устал разглагольствовать с самим собой безликую реальность. Устал вечно плутать в уничижающих воспоминаниях, приведших к непоправимым поступкам. Устал нескончаемо хоронить себя заживо в отвратительном предательстве, во всепоглощающей вине. Сейчас, стоя прямо перед мрачными воротами психиатрической клиники, он не мог повернуть время вспять, не мог переписать произошедшее. Рубикон перейден, мосты сожжены – именно сейчас, «никогда» - не существует более. Намикадзе первым зашагал к главной двери больницы, оставляя позади тьму бездны, что так долго снедала его. Следом за ним пошел Итачи, желая поскорее, раз и навсегда расправиться с этим затянувшимся мучением. Не спеша последовала и Сакура, пообещав себе ни в коем случае не рыдать, не сожалеть, не судить ни Саске, ни Минато. Наруто же последним, буквально заставляя себя, направился за ними. Он судорожно сжимал кулаки, твердо держа в голове счастливый, улыбающийся образ лучшего друга.
Их встретило полное безмолвие, которое лишь усугубляло всеобщее напряженное состояние. Узумаки надеялся встретить за регистрационной стойкой Ино: увидеть ее мягкую улыбку, заглянуть в ее добрые васильковые глаза, услышать ее подбадривающие напутствия – как же это бы придало блондину душевных сил! Однако Яманако заменяла какая-то женщина, выглядевшая, откровенно говоря, жутко уставшей и… очень подавленной. Итачи, особо не церемонясь, сразу оповестил ее о намерении навестить Учиха Саске, на что дежурная медсестра печально улыбнулась насторожившемуся брюнету, сочувственно сжала его ладонь и, без лишних слов, повела всех за собой. Сакура, от страшного предчувствия, схватилась за похолодевшие руки Наруто, идя с ним рядом. Минато же нестройным шагом замыкал мрачную процессию, хмурым взглядом пробегаясь по унылой обстановке клиники. Топот ног глухим эхом зловеще отдавался в сумрачных коридорах. Отдаленно слышалась тоскливая какофония мелодии всё усиливающегося дождя. Как же было не по себе…
Медсестра привела их к незнакомому ни Учиха, ни Узумаки, ни Харуно, ни Намикадзе крылу палат – никому из них ранее здесь не доводилось быть. Самая последняя палата, наполовину застекленная, чей интерьер от посторонних глаз скрывали плотно закрытые жалюзи, и прятала того человека, волновавшего до безумия каждого из них. Женщина поклонилась и поспешила удалиться, боясь оказаться лишней в этой ужасной драме. Итачи хотел, было, окликнуть странную медсестру, однако он вмиг остолбенел, затаив дыхание.
- Мама… - шокировано прохрипел брюнет, неверяще уставившись на одиноко стоящую возле двери палаты темноволосую женщину. Она, вздрогнув, подняла свое измученное лицо на них всех, со слезами на печальных глазах горько улыбнулась им:
- Саске так хотел собрать нас вместе еще когда-нибудь… У него получилось…
- Мама! - дрожащим голосом воскликнул истошно Итачи, на что Микото Учиха, не сдерживая более рыданий, бросилась в объятия старшего сына, которого она не видела уже целых восемь лет.
- Микото-сан… что с Саске? – Наруто крепко сжал ладонь трясущейся подруги, всеми силами сохраняя бесстрастное лицо. Затравленное выражение женщины не понравилось никому из них.
- Он… Он пытался вновь убить себя… И у него, на этот раз, почти получилось… - Микото разрыдалась лишь громче, Итачи машинально прижал ее к себе, не смея ничего произнести вслух. Наруто и Сакура оцепенели, ошеломленные. Лишь Минато, едва вникнув в смысл сказанного, резко ворвался в палату, не желая более ждать.
Противный писк электронных аппаратов тут же мерзко пронзил слух, бешеный взгляд жадно уставился на неподвижно лежащего брюнета. Господи… как же он… зачах. Кожа – мертвенно белое полотно, лицо – впалое, безжизненное, губы – обескровленные, с запекшимися ранками, а длинные черни вихри волос лишь обостряли угрюмую картину. Минато повис на двери, едва дыша, едва оставаясь в сознании. Но ведь это же поправимо! Но ведь эти бинты вокруг шеи и головы, эти кривые полосы ран на щеках – не важно это все! Главное, он жив, ЖИВ!

Просыпаться было трудно. Очень. Даже скорее приходить в себя, ощущать мир вокруг было неимоверно тяжко. И как-то странно. Будто выбираешься из груды обломков, что намертво пригвоздили тебя к земле. Тело казалось чужим, непослушным. Вместо мышц – свинец, не позволяющий нормально двинуть рукой, ногой. Мерзко так. Будто ты оживаешь: каменное изваяние превращается в человека. Что вообще происходит?
Первая победа – получилось пошевелить онемевшими пальцами. Но стоило приложить все усилия, чтобы поднять руку, как громовый разряд боли сковал все тело вновь. Хотелось завопить в голос, но с сухих губ сорвался едва различимый стон. Казалось, что агония раздирает изнутри, но на самом деле тело было так же неподвижно. Что вообще произошло?
Еще мучила отвратительная жажда: язык точно присох к небу. И дышать было больно: каждый вдох-выдох осторожный, медленный. Глаза никак не хотели открываться, да и страшно было взглянуть в лицо неизвестности. Было стойкое ощущение, точно все в вакууме, все какое-то застывшее и ненастоящее. Который день, который час? Мысли едва выстраивались в логическую цепочку.
Но самая пульсирующая, саднящая боль чувствовалась в лице: словно раскаленный нож проходился по лбу, подбородку, в особенности по щекам каждый раз, когда хотелось поморщиться. Нужно как-то…очнуться, как-то подняться….кого-то позвать на помощь. Соображать было невмоготу. Потому пришлось, пересилив себя, взвыть внутренне от боли, открыть резко глаза. И нарисовавшаяся действительность – чистая, аккуратная светло-персиковая комната – совсем не испугала. Слева – огромные окна от потолка до пола, закрытые жалюзями, справа – стеклянная стена с дверью, которые так же скрывали жалюзи, рядом - мягкое кресло, тумбочка и стол, на стене впереди – телевизор… Все складывалось в единую картину, в особенности с характерным писком множества приборов и капельниц – больничная палат. Но как, когда, а главное – почему? В голове была лишь пустота воспоминаний…
Саске Учиха не помнил ровным счетом ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Обрывки каких-то смутных воспоминаний, а последняя вспышка памяти – прощальный вечер с Испанией, когда они с мамой любовались полыхающим винным закатом. Всё. Далее – провал в пустоту. И от этого стало жутко. Он в больнице в Испании? Их самолет разбился? Где мама тогда?!
- Кто…нибудь… - сдавленно прохрипел брюнет, превозмогая режущую боль. Еще странно, что отвратительно кололо где-то справа, в области лопатки. – Помогите! – прорычал как можно громче Саске, весь сжавшись от бессилия. Никого. Тишина. Он бешеным взглядом обвел приборы вокруг себя, присоединенные почти ко всему его телу. Отчаянный взгляд остановился на выпуклой, ярко-красной кнопке совсем рядом с ним. Как Учиха дотянулся до нее – лучше не думать, иначе от боли можно сорвать голос. Нажав на кнопку, он тут же откинулся обратно на подушки, до крови прокусив губу, лишь бы не взвыть от страданий. Глаза заволок бардовый туман, из-за которого брюнет едва не потерял сознание, что никак он не мог допустить. Ему нужны ответы.

«Странно, как порой складывается наша жизнь. Череда событий, череда поступков… Единая, взаимосвязанная, взаимодополняющая цепь – прочная, стальная цепь, разорвать которую способна лишь смерть. Естественный конец – последнее связующее звено, истончившееся временем. Со смертью не бывает иначе: никаких компромиссов, уступок. Как говорится, все или ничего. Никто не в силах избежать неизбежного, лишь, в лучшем случае, отсрочить. И самая сильная, непревзойденная вещь, благодаря которой последний вдох сладок – надежда. Именно она разжигает пламя сердец, отчаявшихся во тьме боли, страданий, несправедливости. Лишь надежда озаряет своим несокрушимым светом беспросветность, даруя мужество и силы идти, бороться дальше. Да, мир сложен, мрачен и жесток – не мудрость для людей. Да, жить легко не получается ни у кого: свои несчастья найдут каждого. Однако вера и неуступчивость, иногда против нашей же воли, толкают вперед, не дав ступить и шагу назад. А когда внутри ощущается воспламеняющая надежда, непоколебимая вера, подпитанные искренней любовью, тогда можно преодолеть многое, если ни все.
Но никогда не бывает ничего легкого. Все гениальное просто – но ни про чувства, ни про людей, ни про их жизни. Нельзя беззаботно, бессмысленно бросаться в омут жизни. Наивность и легкомыслие еще никого не спасали. Ради счастья нужно будет упасть, разодрав колени, разрыдаться в самый голос, защищаться до хруста костей не раз. Чтобы получить желаемое, чтобы заслужить благодать, придется доказывать ежедневно, что это тебе по плечу, что этого ты достоин. Нет исключений ни для кого: равенство каждого определено самой природой. Вот только обязаны мы помнить, что не в праве осуждать никого из нас…», - и Наруто пытался по-новому осмысливать происходящее, иначе относиться к сложившейся ситуации. Его злость, его гнев изжили себя, стоило ему увидеть, как страдает Минато, как не находит себе места, как с ума сходит от переживаний за Саске. Узумаки и не думал, что всей своей оттаявшей душой проникнется болью отца: станет разговаривать с ним, отвлекаться всякими пустяками, сможет взглянуть, без каких-либо предвзятостей, ему в глаза. И стоило сблизиться этим самым родным людям, как внезапное понимание произошедшего вдруг ошеломило Наруто. Блондин осознал, почему именно его отец и именно его лучший друг так просто нашли общий язык друг с другом, что смогли отыскать столь сокровенного друг в друге, зачем пресекли все мыслимые запреты ради друг друга. Точно день и ночь, антиподы друг друга, неразделимы, невозможны они, ведь день – продолжение ночи, как и ночь – следующий этап дня. Так и Минато с Саске – столь непохожие, столь разные с виду – такие правильные, такие подходящие друг для друга в силу их душевной идентичности. Подсознательная, интуитивная связь этих двоих существует по факту, по законам бытия – так люди и встречают своих настоящих друзей, встречают свою настоящую любовь.
- Ожидание – самая худшая вещь в мире, не так ли? – грустно усмехаясь, произнес Итачи. Он неожиданно оказался рядом, смотря так же бесцельно через окно, как и сам Наруто.
- Особенно, если человек сам по себе нетерпелив, - со вздохом протянул Узумаки, - ведь это как тюремная пытка… Знаешь, вот когда на голову заключенного по капле падает холодная вода... И капля за каплей растворяют выдержку, решимость, внутренний стержень. Эта экзекуция многих постепенно сводила с ума.
- Что-то тебя пофилософствовать пробило, - Наруто резко взглянул на Учиха из-под нахмуренных бровей. Этот надломленный тон с нотами презрения и раздражительности, этот болезненный вид с оттенками печали, злобы и затравленности – весь вид Итачи отталкивал, настораживал. Брюнет стал каким-то невыносимым, словно все то, ради чего он боролся, ради чего бился – напрасно. И это дико бесило всех вокруг, кроме Микото, с которой Учиха еще вел себя сносно.
- Однако ты ничего не можешь поделать – лишь ждать, когда прекратится эта изощренная пытка, - продолжил блондин, несмотря на недовольно скривленные губы Учиха. Конечно, Итачи понимал, что Наруто прав: ожидание губительно, оно отравляет веру, из-за чего угасает надежда.
- Сравнение не из лучших, - от долгого молчания голос Сакуры был сродни старой скрипучей двери. Девушка обняла себя руками - от слов Наруто мерзкие мурашки охватили напряженное тело. Узумаки виновато приулыбнулся ей, Итачи же отвернулся от Харуно – вид загнанной, исхудалой птички нисколько не воодушевлял.
Такие вот краткие, малосодержательные, странные разговоры хоть как-то разряжали удушливую обстановку. Никто не находил себе места. Вот уже почти месяц они впятером встречаются возле этой палаты, в одно и то же время, по горькой иронии, вовсе не сговариваясь. Первую неделю дежурили и днем, и ночью, на случай, если вдруг Саске очнется. И едва удавалось Сакуру с Микото отправлять ночью спать. Микото нашла квартиру в пяти минутах езды, лишь бы быть как можно ближе к сыну. Сакура же только из-за последних экзаменов ночевала в кампусе. Минато и Наруто, ко всеобщему удивлению, вместе приезжали из университета, а вот Итачи без всяких объяснений просто появлялся в клинике – никто не задавал лишних вопросов из-за его «особого» образа жизни. И вот они пятеро создали свой мрачный, несколько чудной мир, в котором вместо времени-ожидание, вместо воздуха-стабильное дыхание Саске, вместо солнечных лучей-напряженно горящие взгляды друг друга. Словно заведенные, не ведающие ни о чем другом, они все вместе выжидают рокового часа жизни или же…смерти.
Единственным человеком, точно пришельцем, нарушавшим воцарившийся порядок этого обособленного мира, являлась Ино. И лишь у Наруто девушка вызывала добрую, радостную улыбку, на которую был способен измученный парень. Яманако, несмотря на этот жуткий инцидент, руководство психиатрической больницы выразило большую благодарность, отменив оставшийся срок практики и предложив постоянное место работы. Ино была несказанно удивлена, однако попросила только блестящий отчет о практике, а вот о постоянном месте работы блондинка еще не уверена-не будет ли случившееся преследовать ее, став грузов саднящих воспоминаний? Наруто лишь подбадривал ее, уговаривая остаться в столь престижной клинике. Вообще, он уже и не представлял себе и дня без нее-вот кто стал реальным лучиком солнца в этой бездне отчаяния и боли. Ино же, как могла со своей стороны, воодушевляла их всех, однако снискав искреннюю благодарность только лишь у Микото и Наруто. Итачи принципиально не нуждался ни в чьей помощи или добром слове, Минато порой вообще не замечал людей вокруг, отмахиваясь от посторонних раздражителей, а Сакура слишком тихо и слишком спокойно в одиночестве просиживала все время подле Саске. Очаровательная картина для психиатрической клиники. И все же… все же… они сплотились. Они, не теряя ни на минуту надежды, стойко боролись, веря всем сердцем в чудо, как бы патетично это ни звучало.

В этот день обещали сильный ливень, лютый гром. Даже передавали о штормовом предупреждении. Однако утренние громоздкие тучи, будто просев под натиском палящего летнего солнца, растаяли, растворившись в знойном воздухе. Накаленная атмосфера перед бурей испарилась, на смену ей пришел легкий перешепот жаркого ветра, звонкое чириканье встрепенувшихся птиц. И какое-то ране неведомое чувство, расталкивающее внутреннюю чернь, возникло в душе, отчего дышать стало легче. Минато потому и хмурился так изумленно самому себе. Предчувствие чего-то невероятного, но странного не давало покоя, а шестому чувству мужчина верил беспрекословно.
В этот день он явился раньше всех, вовсе не ожидав такого. Наруто пообещал дождаться Сакуру после экзамена и приехать вместе с подругой. Итачи решил отвлечь свою маму и свозить их в любимое место детства, чтобы окончательно объясниться о самом себе. Потому Минато было столь непривычно, даже как-то неуютно находиться в клинике одному. Но, не изменяя себе, первым делом он направился взглянуть на спящего Саске. Что он ожидал увидеть? Ничего нового: то же бледное лицо, те же бескровные губы, та же больничная палата с водоворотом различных змеиных проводов… Но вот по мере приближения к нужной палате жалящее предчувствие охватило сердце, да и какая-то суматоха царила на этаже, отчего Намикадзе ускорил шаг, поддавшись всколыхнувшейся интуиции. И тут, почти в десяти шагах от двери, где пребывал в коме Саске, на него налетела Ино. Девушка выглядела взбудораженной, ее васильковые глаза были настолько широко распахнуты, что мужчина аж отпрянул от нее.
- Минато-сан! ОН, - чуть ли не задыхаясь собственным вопящим голосом, - ОЧНУЛСЯ! – протараторила Яманако. Намикадзе задержал дыхание, невольно еще на шаг отстранившись от девушки. Не верящим взглядом обведя помещение, он резко оказался подле взволнованной Ино, до красноты с силой сжав ее тонкую руку. А потом Минато пустился бежать в палату, просто не давая себе и лишней секунды, чтобы осознать происходящее. – Постойте, он вас… - дрожащий восклик Яманако потонул в бешеном топоте ног, - не узнает…
Вихрем Намикадзе ворвался к нему. Едва переводя рваное дыхание, мужчина вперил обезумевший взор в его больничную постель. И нарочито медленно плавящая лава боли раскровоточила старые раны незарубцевавшегося сердца: эти черные глаза июльской ночи смотрели так, точно…они встретились взглядом по ошибке.
Внезапно в палату вторглись Итачи с мамой, а следом и Наруто с Сакурой, застыв рядом с кроватью брюнета. Началось дикое мельтешение, рыдающие причитания, засверкали счастливые, облегченные улыбки. Микото, вцепившись крепкими объятиями в сына, не отпускала его, Итачи почти на коленях сидел на полу, схватив бледную исхудалую руку брата, Сакура присела подле Саске, не отрывая горящего взора от него, Наруто же сжимал плечи подруги, радостно смотря на очнувшегося друга…
У самого Саске закружилась голова: от адской боли, от жуткого шума, от невероятного количества внимания. Он был в самом настоящем шоке, ничего в сущности не понимая вокруг. Долгожданные объятия мамы, ее струящиеся слезы радости ввели в дикое замешательство. Откуда ни возьмись взялся Итачи, от вида которого эмоциональный взрыв ненависти, злобы и горечи едва не лишил рассудка. Еле сдерживающий всхлипывания Наруто, будто блондин встречал уцелевшего чудом в смертельной битве солдата. Болезненного вида девушка, с такой нежностью глядящая на Учиха, что тому стало не по себе. И этот…странный мужчина, при первом взгляде на которого сердце так болезненно сжалось, что перебилось дыхание. Почему он единственный, кто стоит, не шелохнувшись, в проеме дверей? Почему он единственный, кто не выказывает столь бурных «оваций»? Почему он единственный...к кому так и хочется подойти, от кого так невыносимо отрывать глаз?
- Тише, - прохрипел Саске, как только его перестали сжимать в бесконечных объятиях, - я… - он обвел всех напрягшихся присутствующих долгим, настороженным взглядом, - не знаю, не понимаю… что здесь происходит… Мама… что случилось? – слабым, растерянным голосом обратился брюнет к опешившей женщине. – Что здесь делает… он? – недоверчиво указал пальцем Саске на остолбеневшего Итачи. – Наруто… кто это рядом с тобой? – недовольно покосился брюнет на ахнувшую Сакуру. – И… кто вы? – без какой-либо враждебности обратился Саске прямо к остолбеневшему Намикадзе. Разом оборвались все звуки. Тишина, раскаленная ужасающим осознанием состояния Саске, воцарилась в палате. Никто не мог и слова произнести, настолько все обессилили от будоражащего шока.
- Саске, дорогой… - вдруг твердым, настойчивым голосом заговорила Микото, смахнув слезы с нахмуренного лица, - скажи, что помнишь… Нет, что ты думаешь, могло произойти?
- Я помню, - от боли и усталости брюнет едва говорил громче шепота, - последний вечер в Испании, помню, что Наруто обещал встретить… - Узумаки ободряюще кивнул другу по привычке, чуть не засмеявшись истерично, ведь это события годичной давности. – Я… не узнаю вас, - Сакура даже не знала, как реагировать, - понятия не имею, какого черта ты оказался тут, - Итачи горько усмехнулся на старую-добрую манеру брата ругаться, - и я… не знаю, кем являетесь вы…- болкатые, беспокойные глаза вновь устремились на отстраненно-унылого мужчину.
- Мой мальчик, вот уже как полгода ты находишься в коме, - все ошарашенно уставились на вымученно мило улыбающуюся Микото, - спокойно, тебе нельзя уже нервничать более… Сегодня, наконец-то, ты пришел в себя! – женщина не сдержала глухого рыдания. – Из-за комы твои воспоминания, видимо, так сказать, стерлись: это Сакура, твоя девушка, а этот мужчина, - брюнет подметил, как переменилось лицо мамы, явно помрачнев, - отец Наруто, помнишь, он преподает в вашем университете? Они с Наруто помирились, вот и Минато-сан вместе со своим сыном.
- И воспоминания первого семестра стерлись: ты встречался с Сакурой, и как раз в это время Минато преподавал у тебя, - подхватил столь реалистичную ложь Итачи, успокаивающе взяв брата за руку. Саске перевел изумленный взгляд на друга, ища поддержки: Наруто же стоял красный, будто на солнце перегрелся, и абсолютно молчаливый, совсем не вызывая доверия у брюнета. Затем он подозрительно посмотрел на представленную ему девушку по имени Сакура, выглядевшая, мягко говоря, напуганной и какой-то озлобленной.
- Амнезия – частый побочный симптом после столь продолжительной комы, - подал вдруг голос Минато, приблизившись к постели Учиха, - мы все очень переживали за тебя, Саске, - эти слова были сказаны таким тоном, от которого тысячи мурашек охватили изможденное тело брюнета, - я не мог оставить сына одного… когда он места себе не находил из-за своего лучшего друга, - и лишь эта лучезарная, таящая внутри себя бескрайнюю печаль улыбка выглядела единственно искренней на этом отвратительном фоне всеобщей бессовестной фальши.
Лучшее, чем мог ответить Саске – покорным согласием. Он не стал задавать лишних вопросов, только откинувшись обратно, вымотанный, на гору подушек. Никто более не был удостоен ни его туманным взглядом, ни его слабой улыбкой. Микото нежно погладила сына по голове и поспешила, схватив обескураженного Итачи за руку, к лечащему врачу Саске и главному доктору клиники – немедленно переписать историю болезни брюнета. Наруто, постоянно кидая мучительные взоры на друга, без труда вывел из палаты Сакуру – девушка пребывала в своего рода трансе. Минато, проводив их всех долгим, тяжелым взглядом, собрался, было, бесшумно закрыть дверь, как охрипший голос Саске вмиг остановил мужчину:
- Амнезия… это другое… Скорее это такая… странная потеря памяти – внутренний психологический блок, когда человек не хочет помнить что-то ужасное, - спокойная, размеренная речь брюнета никак не вязалась с рассказами Наруто о заикающемся, беглом, несколько агрессивном тоне…бывшего больного…а бывшего ли? – Скажите, честно… Почему все…врут?
- Ты в самом деле ничего не помнишь? – Минато и сам не заметил, как оказался подле кровати Учиха. Брюнет отрицательно повел головой, поморщившись от вспышки колкой боли. – Саске… - не удержавшись, Намикадзе осторожно сжал ладонь затаившего дыхание парня. – Я ничем не могу тебе помочь. Твои родные все объяснят тебе. Поверь…
- Как верить тем, кто подсознательно лжет? – непрошенные слезы, вызванные какой-то потаенной, непонятной мукой сердца, невыносимо жгли усталые ониксовые глаза. – Почему вы смотрите на меня так…будто лучше…
- Если это – действительно блок памяти, как ты говоришь, - Минато ласково улыбнулся затравленному Саске, - то вскоре ты сам все поймешь! – мужчина, преодолевая себя, аккуратно встал и направился к выходу. Он чувствовал, как злой, уязвленный взгляд этих невероятных черных глаз жжет его спину, однако Минато не посмел обернуться – из бездны возврата нет…

Каждый твердый шаг – глухой стук сердца. Полное, бескомпромиссное абстрагирование от реальности. Мысленные догадки – излишни. Никаких сомнений, иначе Минато просто не сможет… Не сможет уйти. Навсегда. Он должен быть, обязан быть забыт, вычеркнут из жизни Саске. Нельзя по-другому. Еще раньше Намикадзе следовало принять столь болезненное, но трезвое решение. А до чего пришлось дойти… Столь гнусная вина – непростительная. Он не имеет права более находиться рядом, говорить с Ним. Ведь целых два раза… Саске пытался покончить с собой. Целых два раза… Учиха падал в эту беспросветную, сводящую с ума пропасть, а он… ронял Его, целых два раза предательски ронял, сам не понимая того! Как можно было быть настолько слепым, самонадеянным?
- Минато-сан! – внезапный восклик его имени… как же противно было слышать уважительное отношения к себе – Намикадзе его не заслужил. – Минато-сан, вы уже уходите?
- Да, Сакура… - мужчина всячески избегал этого воспаленного, загнанного взгляда малахитовых глаз. – Мне пора.
- Но… - девушка осеклась, встретившись с этим потухшим, скорбным взором льдисто-голубых глаз. – Наруто вместе с Ино погнался за Итачи и мамой…
- Скажи ему, что я буду в кампусе, - удрученная улыбка исказила губы мужчины, - мне правда пора, мое присутствие лишь усложняет…
- Новую действительность? – она горько усмехнулась, все прекрасно понимая. – Они не смеют искажать все вот так вот просто! Как можно переписать чью-то жизнь?!
- Она – мать, он – старший брат… Им лучше знать… - тяжкий вздох, сжатые кулаки – Минато едва держался.
- Вы действительно… уходите? – тон, которым эти роковые слова были сказаны, ясно говорил – Сакура и это поняла, приняв слишком близко к сердцу давно задуманный шаг мужчины. Ее горящие горем изумрудные глаза не корили, не злорадствовали, нет. Тихая грусть светилась в их глубине, нисколько не осуждая. И это было слишком для Минато – чересчур много чести.
- Позаботься о Нем, - Намикадзе на прощание сжал за плечи разбитую девушку, поспешив прочь из этой злополучной клиники. И как бы ни рвалось его сердце на части от боли, и как бы ни кричала его душа остановиться, и как бы ни хотелось еще раз увидеть Его неповторимую улыбку-ухмылку – Минато почти пустился на бег, лишь бы скорее оставить ту прошлую жизнь позади…

За окном громыхал дикий гром. Бешеный ливень хлыстал по стеклу. Небо казалось тьмой преисподней, освещаемое адскими раскатами грома, точно дыхание огня из пасти голодного дракона. Ночь была такой сюрреалистичной, страшной, отчего не ощущалась действительность. И Саске было жутко… от самого себя. Ведь он сделал что-то такое, отчего сами попытки вспомнить уже обдавали дьявольским холодом. Почти десять дней, со дня пробуждения, его насильно изолировали от внешнего мира. Вечные перешептывания, сочувствующие взгляды, лживые успокоения врачей – совладать с убийственными приступами ярости становилось все тяжелее. На что же такое он решился, что все его близкие так боятся нечаянным, неосторожным словом хоть как-то напомнить о пережитом… Кошмаре? Брюнет мог лишь догадываться…
Почти зажившие ранки на щеках, уродливый шрам на правой лопатке, отвратительный вид конченного наркомана – внутренне Саске был до смерти напуган всем этим. До одури его угнетало собственное беспомощное, жалкое состояние беспамятства и непонимания. Почему все обращаются с ним, будто он опасный, неадекватный психопат, готовый вот-вот наброситься на медперсонал? Почему все разговаривают с ним, будто он не понимает родного языка? Почему все смотрят на него…будто он другой, чужой человек для всех своих родных и близких? А эти нелепые рассказы до его комы – сущий фарс!
Однако… отчего-то, так быстро и просто, он вновь сблизился с братом, примирился со всеми его выходками. Маму, каждый день навещавшую сына, брюнет всячески уверял, не забывая при этом широко, через силу, улыбаться, заверял, убеждал, что самое страшное позади, что чувствует он себя гораздо лучше, что он…не хочет слушать ничего о забытом – зачем лишний раз злиться от глупых баек. Наруто заходил не так часто, как хотелось бы – друг стал другим, каким-то мрачным, серьезным, отчего говорить с ним было тяжко. Сакура, на первый взгляд казавшаяся милой надоедой, единственная не раздражала парня, единственная, кто приходила именно тогда, когда Учиха был нужен преданный, настоящий друг. Однако… всё равно все было каким-то искаженным, искусственным, завуалированным тайной.
Потому Саске настойчиво слушал лишь внутренний голос, лишь внутренние побуждения, не собираясь потакать откровенной лжи. Раз за разом, день за днем в напряженной голове крутился голос отца Наруто, более не появлявшегося: «…вскоре ты сам все поймешь!». И ничего, кроме зверской опустошенности Саске не чувствовал. Зияющая пустота души переплеталась со зловещими отголосками подсознания, наводящими жуткий страх. Ему оставалось лишь верить каким-то внутренним отзвукам, направляющим на новый путь новой жизни. А также… Саске только лишь мог ждать и верить, что когда-нибудь вспышкой правды осветятся канувшие во тьму воспоминания, что когда-нибудь…Минато Намикадзе, его существенная роль, о чем беспрестанно верещало израненное сердце, откроется ему сполна…