Безумие и Надежда.

Мне все чаще снится этот сон.
Так же, как и сейчас. Я знаю, что это вымысел, но ничего не могу поделать. Я стою и вглядываюсь в зеркало. Но оно не отражает меня. Там нет ничего... Лишь пустота. Но я знаю, что там что-то есть. Что? Я снова вглядываюсь, все пристальнее и пристальнее. Внезапно в моей голове звучит голос. Этот голос... он никогда не оставляет меня. Я знаю, что говорящий им всегда есть, что он следит за каждым моим действием, и я боюсь... Я боюсь, что когда-нибудь это "второе я" возьмет надо мной верх. Я смотрю на свои руки. И понимаю, что еще чуть-чуть они перестанут мне повиноваться. Левая поднимается на уровень глаз. И я вижу, что ее обволакивает что-то красное, что на ней внезапно удлиняются ногти. Рука движется к моему горлу. Паника. Своей правой я пытаюсь остановить непокорную конечность, но не получается, не получается! А голос в голове все звучит и звучит. Он насмехается надо мной. Внезапно моя рука снова повинуется мне. Я тяжело дышу, но облегчения нет, нет чувства победы. Я понимаю, что мое "второе я" сейчас цинично улыбается. Оно подарило мне свободу действий, но на секунду, на мгновение, чтобы поиздеваться и посмотреть, что я буду делать со своей локальной свободой. Я снова поднимаю глаза и вглядываюсь в зеркало. Но там уже нет пустоты. В отражении я вижу ужасную лисью морду. Она смотрит на меня со злобой. Я понимаю, что настолько, насколько тяготит меня его присутствие, настолько же и я со своими идеалами и ценностями являюсь для него клеткой. Внезапно я злобно улыбаюсь и вижу жуткий оскал Лиса в отражении. Во мне появляется жажда убийства. Неужели я такой?! Неужели это то, чем я являюсь? Значит вся моя жизнь...
Я так много пытался изменить людей, так часто рассказывал им о добре, о хорошем, о вере в Бога... Все зря? Я лицемерил? На самом деле я вот такое чудовище? Ладно... А кем я был? А что я вообще сделал за отведенные мне года? Изменил ли я кого-нибудь? Нужен ли был хоть кому-нибудь? Чем же я занимался?... Ах да, я писал книги. О чем писал? Да о том же - о хорошем. Через литературу я пытался донести до людей идеи о свободе, о личности, о том, что не нужно быть толпой, но нужно иметь свое мнение. Я осуждал злобу и эгоизм, превозносил уважение и понимание. Видимо Господь дал мне эту миссию. Бог одарил меня талантом. Я умел писать, поэтому со временем мои книги стали покупаться. Но люди видели в них лишь выскочку, который осуждает их образ жизни. И ни один из них так и не понял, что я хотел сказать.
Лис в отражении усмехается. Прав. Он прав. А чего я хотел? Доказать, что добро сильнее зла? Да это такая аксиома, о которой никто и слышать не хочет. Никому неинтересно читать о счастье, мире, покое. Все хотят крови, насилия, убийств... Чему-то научить людей? Но они такие существа по природе своей, что не хотят ничему учиться. А уж тем более проще остаться животным, получать удовольствие от женщин, денег, красивой жизни. Нет, никто не хотел вникать в мои идеи, но книги читали. Относились как к лицемеру или, тем паче, дураку. "Что он нам пытается доказать? - кричали они. - Осуждает нас, но разве он сам другой? Богатый писатель, который только и делает, что пишет свои книжки о чем-то, чего сам не понимает. А что он сам в жизни сделал? Что он там жертвует детским домам? Какие-то крохи для того, чтобы поддержать имидж! Делает себе дурацкую рекламу. Святоша!" Все думали, что я просто создаю образ, но меня так никто и не понял... Почему? Неужели все на свете тупы настолько, что не поняли, что я пытаюсь просто донести то, до чего сам дошел тяжелыми и упорными годами жизни? Я пытался сделать их лучше... Были люди еще хуже. "Единомышленники". Те, кто пользовались моим к ним доверием и творили свою подлость за моей спиной, прикрываясь моим именем. Я думал, что они друзья и поддерживают мои идеи. Но они... лишь использовали меня.
Лис в отражении внезапно рычит. Он яростно скалится, а я ощущаю сильнейшую боль в моей голове. Красная пелена застилает глаза. Я падаю на колени и кричу. Я ненавижу всех! Я ненавижу тех людей, что не поняли меня, я ненавижу этих лицемеров, которые говорили, что поддерживают, а сами продолжали вершить свои грязные делишки за моей спиной! Я ненавижу себя! Я... всегда старался жить по совести, а теперь... Я не сделал ничего. Даже те люди, кто проникся моими книгами, моими идеями. Что они думают после того, как я убил человека?! Из всех на свете я больше всего ненавижу себя! Боль в голове становится невыносимой. Я кричу. Мне невыносимо страшно, невыносимо больно и невыносимо стыдно. Я кричу яростно, срывая голос, и зеркало разлетается. Я чувствую, как осколки вонзаются в мое тело. Как же больно! Пожалуйста, кто-нибудь...
Я просыпаюсь. Мягкие руки сиделки легко трясут меня, чтобы я очнулся. Чувствую ее запах. Пряный и легкий. Такой же аромат я чувствовал, когда был мальчишкой и жил в деревне у бабушки. Аромат свежести, речки, теплой выпечки из бабушкиного дома. Это новая сиделка. Та, что была до нее, ушла. Я же теперь еще и убийца. А кто захочет сидеть с психопатом, который по ночам орет "ненавижу"? Странно, что вообще кто-то вызвался. Ведь все мое состояние растащили стервятники, которые называли себя моими друзьями. А больше всех забрала себе та, которая называла себя моей женой. Любил ли я ее? Теперь уже неважно. Я устал...
Сиделка что-то тихо напевает. Какой приятный голос. Неделю я его слышу. Неделю она со мной, а я ни разу толком не видел ее лица. Я знаю, что неделю, потому что у меня есть своя собственная система отмечать прошедшие дни. Каждое утро я ногтем надрываю стык обоев рядом со мной. Ровно семь надрывов прошло с ее появления. Завтра сделаю восьмой. Я не знаю, как она выглядит, но знаю лишь, что у нее очень красивые длинные волосы. Иссиня-черные, как смоль. Она ночная сиделка и уходит очень рано, но я однажды проснулся с восходом и видел ее со спины. Она очень красива. Я хотел попросить ее, чтобы она не уходила, но голос не поддался мне тогда. Им тогда завладел лис, и я не мог ничего произнести. Я чувствую, как игла шприца вонзается в мою руку. Снотворное. Я снова начинаю проваливаться в сон. Тихий голос санитарки все отдаляется и отдаляется. Я снова не сумел ее поблагодарить за ее доброту ко мне...
***
Неделю назад.
Хатаке Какаши сидел в кресле и с огромным вниманием изучал лежащее у него на столе дело. Он двадцать три года являлся владельцем и главным врачом частной психиатрической клиники. Но никогда ни с чем подобным ему сталкиваться не приходилось. Сначала к нему в заведение поступает известный писатель, который убил серийного маньяка, был признан судом невменяемым и отправлен на принудительное лечение. При этом в клинику Какаши писателя перевели из бесплатной больницы, а за лечение очень хорошо заплатили из некоего закрытого источника. Затем Узумаки - этот самый писатель - чуть не убил санитара. И все сиделки отказались вообще заходить в его палату. Затем приходит эта девушка, которой больше впору на подиум, чем в халате медицинском ходить, показывает документы об окончании мединститута и просит устроить ее на работу. Какаши был хорошим человеком, он знал, как трудно получить хоть какую-то должность без стажа. Глубоко симпатизируя девушке, он принял ее. Та сразу же изъявила желание работать ночной сиделкой с Узумаки... Директор задумался. Иной раз он и сам боялся подходить к Наруто. Бывали моменты, когда в этом отчаявшемся исхудалом человеке можно было увидеть звериные черты. Вообще, пациент был во многом безнадежен. У Узамаки было серьезное нарушение психики, и он сходил с ума. Медленно, но верно. Бывали случаи, что он вообще не узнавал людей, бросался на стены, громко рычал... Какаши попытался объяснить девушке, что это опасно, что Наруто умирает и ему все равно не помочь. Но новая сотрудница его клиники настаивала, и Хатаке, со скрипом на душе, согласился. Он освободил ее от ухода за всеми другими пациентами. Поэтому все ночи она будет сидеть лишь с этим, самым странным за всю практику Какаши пациентом. Благо на лечение писателя прибыло много денег. Интересно, кто все же заплатил за этого человека? Как и все другие Какаши знал его историю, читал его книги, вызывавшие столь огромный ажиотаж в обществе. Узумаки был зеркалом своего времени. Он отражал пороки общества. Люди очень не любят слышать правду о себе. Поэтому, когда он убил человека, общество не простило ему эту единственную ошибку в его биографии. И теперь эта девушка... Директор навел о ней справки и выяснил, что она была дочерью богатого предпринимателя, Хьюго Хиаши. Такая молодежь не идет работать в психиатрические лечебницы. Так что же ею двигало? Для Хатаке Какаши это оставалось загадкой...

***
Я вновь открыл глаза. Казалось, времени не прошло вовсе, после снотворного всегда проваливаешься в черную угольную яму. Сухость во рту. И подташнивает. Это побочные эффекты, так всегда. Еще один надрыв на стыке обоев. Уже девяносто пятый. И каждый день это мучение, это сидение за решеткой отчаяния. Я встаю с кровати. Все тело ломит, и в очередной раз вижу, что ее уже нет. Ярость приходит внезапно, и я, яростно рыча, бью стену. Очередная вмятина и в очередной раз разбитый в кровь кулак. Даже она, мой ангел, не хочет оставаться со мной все время. Боится, что я опасен днем? Ночью-то я сплю. Я смотрю в зарешеченное окно. Это тюрьма. Как она давит на меня. Я всю жизнь ценил мою свободу. Всю жизнь. Свободу слова, свободу действий, свободу от инстинктов и предрассудков. А теперь...
Еще один всплеск ярости, и я с воплем трясу решетку на окне. Хорошо строят, даже не скрипнула.
После бешенства пришла апатия. Это мой очередной день, очередной день в этой клетке собственно безумия и бессилия, в клетке, в которую меня посадили и теперь ждут, когда же я загнусь сам. Неужели я ненормальный? Неужели псих? Я же убил человека. Но он не был человеком. Это было животное. Я помню это...
***
Около полугода назад.

Я медленно шел по темной ночной улице. Свет фонарей над подъездами изредка полосами пересекал мою дорогу. Я с детства люблю вот так вот побродить. Таким образом как-то само приходит то эфемерное состояние, называемое людьми вдохновением. Я искал его для своей новой книги. Сюжет уже сложился, но я постоянно додумывал новые детали... Женский крик. Он долетел до меня с очередным порывом теплого ветра. «Второй я» уже заворочался внутри. Я прислушался. Крик повторился. Умоляющий, просящий кого-нибудь о помощи. Он раздавался из-за огороженной на ночь территории детского сада. Я резко бросился вперед. Без труда перемахнув через решетку, я снова прислушался. Внезапно ко мне из кустов стала двигаться маленькая тень. Я крепко сцепил зубы и приготовился. Но неожиданно это оказалась маленькая хорошенькая девчушка лет тринадцати. Зареванное личико, копна тускло-каштановых волос и необычные серебристые глаза.
- Помогите, помогите! Там моя сестра... Помогите, - она добежала до меня и в изнеможении осела на землю, как навязчивую идею повторяя она лишь одну фразу: "помогите моей сестре". Я мягко провел ладонью по ее голове, попросил подождать тут, а сам уверенно зашагал туда, откуда прибежала девочка.
Вдруг женский плач раздался совсем близко. Я аккуратно выглянул из-за дерева. В лунном свете была видна картина, от которой становилось совсем не по душе. Мужчина в маске разрывал одежду на лежащей на земле молодой девушке. Та отбивалась из последних сил. Крики девушки становились все тише и тише. Обнаженные части тела блестели в лунном свете свете, создавая ирреальную картину. Мужчина же, движимый лишь своей похотью, не видел никого и ничего вокруг. Громкий треск платья, и девушка оказалась полностью обнажена. Это животное засмеялось и взяло лежащий рядом длинный охотничий нож. Наверное, я никогда так быстро не двигался. Миг, и моя нога уже била в это безликое существо в маске. Еще не веря в свое спасение, девушка стала отползать за мою спину, тихо плача. Я взглянул на нее. Ей же восемнадцати нет! Семнадцать наверное... "Второе я" жадно заворчало, требуя крови. Маньяк встал с земли и посмотрел на меня. Я слышал его хриплое прерывистое дыхание. Он взял оружие другим хватом, к себе. Резкие движения из стороны в сторону, и он оказался совсем близко. Очень быстрый! Рефлексы, нарабатываемые годами, не подвели. Резко скрутился, и ублюдок получил правой в корпус. Затем вышло левое плечо, и обычный удар превратился в двойку после того, как маньяку прилетело левой рукой в лицо. Мужчина отшатнулся. Так, надо его разозлить... Я блеснул усмешкой. В лунном свете выглядит, я думаю, очень издевательски. Правой в печень я, наверное, не достал, а вот левой попал точно. Хруст носа под костяшками ощущался. Так что под маской сейчас брызжет кровь... Взгляд насильника стал более яростным. Я оглянулся на девушку. Нагая, потрясающе красива и такая беззащитная. Сейчас она сидела и плакала. Разбитые в кровь губы дрожали. Нет, я не дам причинить ей вред! Шаг навстречу маньяку. Он резко бьет справа налево лезвием. Левой рукой продолжаю движение его руки, а правой бью в солнечное сплетение. Затем удар правой ладонью в локоть. Нож падает на землю. Но противник весьма крепкий человек. Он умудряется сделать мне подножку, и мы вместе падаем на землю. Он сверху. Бьет меня по лицу. Удар за ударом. Я пытаюсь заслониться, но он достает еще один нож. Резкий удар. Я успеваю отклонить, и лезвие утыкается мне в плечо. Как же больно... Он выдергивает клинок. Я кричу. Но нет, я не могу проиграть. Не сейчас. Она должна жить, так пускай любой ценой, но я должен! Должен! Пальцы сами находят на земле нож. Ирония судьбы. Я усмехаюсь и наношу удар ему в горло. Мне все равно, что его клинок уже вонзился мне в грудь. Кровавый туман и черные мошки перед глазами. Господи, прости меня за грехи мои. И да прими в царствие твоем, если заслужил... А ведь книгу новую так и не написал... Как жалко... Она была бы венцом моего творчества. Звон в ушах и темнеющая картина ночного неба. Я слышу, как она ползет ко мне. Да, такие же серебристые глаза, как и у сестры. Я слегка улыбаюсь и прошу ее жить хорошо. В груди что-то клокочет, а из угла рта вытекает струйка крови. Какое счастье умереть на коленях прекрасной девушки, роняющей на тебя свои слезы. Наверное, это достойное завершение... Мне не стыдно... Господи, ты же ждал меня? Звон в ушах становится громче, а тьма перед глазами совсем непроглядной.
***
Я выжил. Случилось некое чудо, и врачи спасли мою жалкую жизнь. Буквально вытащили с того света. Интересно, зачем? Судили меня не за превышение самообороны, а за убийство.
Псих оказался сыном известного олигарха, и тот постарался упечь меня за решетку. Однако мои нарушения психики позволили мне попасть в больницу. Я язвительно усмехаюсь. Даже я сам стал осознавать, что у меня, оказывается, нарушения психики.
Еще один день в клетке. В клетке собственной памяти, в цепях собственного безумия... Такой же, как и все дни до этого. Как надрывы на обоях одинаковы, так и мои дни в психушке… А кто я вообще? Неудавшийся писатель? Сломанная судьба? Но та девушка... По крайне мере я спас хотя бы ее. Очень надеюсь, что она правильно распорядится своей жизнью... Очень... И снова белая плитка пола. Я прижимаюсь к ней щекой. Приходит такая спасительная темнота, бездумье... И снова проваливаюсь в угольную яму тяжелого мрачного сна...
Вечер. Я вижу, как заходящее солнце проникает сквозь тусклое стекло моей палаты. Мне все равно. Я вот так вот тупо смотрел на эти лучи уже в сотый, а может и в тысячный раз... Хотя нет, я себя обманываю, обрывы на обоях показывают, что нет, намного меньше, но в то же время настолько больше... Надо в этот раз дождаться ее прихода. Ведь сиделка в которой раз вчера выдернула меня из пучины моего безумного сна. Я должен дождаться. Надо поблагодарить. Осталась лишь одна надежда, один человек из внешнего мира, всего одно существо, с которым есть хоть какой-то шанс поговорить. Мой последний и незнакомый мне друг. Я с трудом встаю с пола. От долгого лежания на полу затекли все мышцы, но мне все равно. Подумаешь, мышцы. Нервно хожу из угла в угол. Где же она? Может еще рано? Боже мой, да, конечно рано, она придет только к полуночи! Ну где, где, где?! На место беспокойства приходит ярость, и я снова бью стену кулаком. Внезапно снова говорит мое "второе я". Оно издевается и спрашивает, почему я так ее жду. Странный вопрос. Потому что она стала для меня символом того, что я не одинок. Что эти четыре стены - это еще не весь мир. Я падаю на пол и начинаю отжиматься. Мое "второе я" громко ржет над моим действиями. Конечно, ему не понять, что такое абсолютное, тяготящее до невозможности, убивающее все чувства бездействие. На сто пятом разе я понимаю, что и это занятие мне надоело...
И снова я лежу на полу. Нет, сегодня точно дождусь. Мое лицо освещает луна. Такая холодная и безучастная. Хотя она тоже стала спутником моего заточения, товарищем моего безумия...
Я редко вижу солнце. Сейчас осень, небо затянуто тучами. И кроме моей ночной сиделки со мной общается лишь луна и "второе я". Кстати, сегодня оно уж больно лояльное. Несколько приступов бешенства утром и один вечером. Совсем мало. Это потому, что у меня появилась минимальная цель в жизни - дождаться сиделку... Снова бездумье... Снова темнота...
***
Пробуждение от дремоты. Я чувствую, как ее руки поднимают меня с пола, а мягкий тихий голос просит лечь на кровать. Сажусь на свою койку и обхватываю ее ладонь, прижимаюсь к ее тонкому стану и вдыхаю ее аромат. Мне хочется сказать, что я ей благодарен, но воспаленный мозг не формирует фразы, не соединяет слова в цельные предложения. Хотя, кажется, она меня понимает. Я чувствую ее мягкие губы у себя на макушке. Она садится рядом и обнимает меня в ответ. Мне очень хочется взглянуть ей в лицо, увидеть воочию моего ангела. Я чувствую теплое дыхание этой девушки. Она уткнулась носом мне в шею и мерно и успокаивающе согревает меня своим теплом. Почему она не боится меня, убийцу и психопата, изгоя общества, ненормального, запертого в клетке собственного безумия? Немножко отстраняюсь и заглядываю ей в лицо. В лунном свете я вижу блеск ее серебристых очей. Я узнал бы их из миллиона глаз других людей. Они смотрят на меня с любовью, с обожанием, и мне становится стыдно. Я как будто отражаюсь в них, и оттуда на меня смотрит взъерошенный светловолосый безумец, с дикими, сумасшедшими голубыми глазами. Я прячу взгляд. Мне очень стыдно. И мое "второе я" чувствует мои эмоции. Оно бурлит во мне яростью, и в душе закипает озверение. Она меня что, жалеет?! Я не нуждаюсь в жалости! Я легко опрокидываю ее на кровать, и руки смыкаются на ее горле. Девушка лишь тихо улыбается. Она не боится?! Руки начинают сжиматься. Я вижу, что ей больно, но она все так же гладит мое лицо, шею... Разум возвращается внезапно. Резко, словно обидевшись, мое "второе я" уходит куда-то глубоко. Трезвое осознание того, что я чуть не совершил, обрушивается с силой Ниагарского водопада. Господи, за что?! Еще бы чуть-чуть и было сделано непоправимое. Я с ужасом убираю руки и жмусь в самый дальний угол. Нет, я не просто недостоин ее, я опасен для нее! Девушка привстает с кровати. Она снова подходит ко мне и кладет руку мне на голову. Я вздрагиваю от ее прикосновения. Она вновь садится прямо напротив меня. Наверное, я выгляжу как побитая собака. Я даже не понял, что произошло, но мои губы оказались запечатаны ее ртом. Да что же она делает?! Меня бьет сильный озноб, но своего она добилась. Появляется возбуждение. Смешиваясь со страхом причинить ей вред, оно дает взрывоопасную смесь эмоций и ощущений. Я прикусываю ей нижнюю губу. Резкое движение и она уже сидит на мне. Пуговицы на медицинском халате разлетаются от одного движения. Под ним лишь футболка и юбка. Я провожу рукой по ее крепкому упругому телу. От грудей до выпуклого бедра. Ответом мне становится легкий вздох. Теперь уже я сам целую ее, затем легкий поцелуй в нежную скулу и затем дорожка кончиком языка вдоль шеи. Сдерживаться становится трудно. И я переношу ее на кровать. Остальная одежда каким-то образом исчезает сама собой. Мы кружимся в хороводе любви и я не чувствую лишь себя, я чувствую нас. Мои губы ласкают ее грудь, правая рука находится в постоянном движении вдоль правой части ее тела, левая же совершает продольные движения вдоль ее промежности. Я слышу ее дыхание. Оно все более и более бурное. На щеках появляется характерный румянец. Мне не нужно удовольствия для себя, я много раз получал его, сейчас совсем другое. Я хочу доставить удовольствие ей. Снова целую ей шею, внимательно прислушиваясь ко всем движениям ее тела. Ей уже хочется, но еще рано... Я продолжаю все свои манипуляции с ее телом. Еще пройтись губами по шее, затем опустится в ложбинку между ключицами, а затем вновь перейти на ее грудь, туда, к нежно-розовым бутонам сосков. Она тихонько стонет. Пора. Резкое движение и я уже в ней. Ритмичные покачивания, равномерные движения. Мы одно целое, мы океан. Безбрежный и огромный. И мы растворяемся в море огромного безмерного блаженства...
***
Хатаке Какаши стоял за дверью палаты Узумаки. Сказать, что он слышал абсолютно все - не сказать ничего. Сквозь специальное окошко для наблюдения за пациентами он мог бы все и увидеть, но Хатаке был хорошим человеком и такого ему было не надо. Еще немного постояв, мужчина глубоко вздохнул. Надо ее завтра уволить. Внезапно он услышал два слова, от которых все планы насчет увольнения новой санитарки улетели осенними листьями. Всего два слова, но большего Хината сказать и не могла.
- Люблю тебя...
***
Через неделю к Какаши зашел странный человек, представившийся как Хьюго Нейджи. Он попросил извинений и сказал, что Хината больше работать в клинике не будет. А на следующий день в газете написали, что Хьюго Хиаши переносит центральный офис совсем в другую страну и переезжает туда вместе со всей своей семьей.
Хатаке зашел к Наруто в палату. Его пациент сидел на кровати безвольный ко всему. Они просто сидели и молчали вместе. А затем Какаши объяснил, почему сиделка не пришла вчера. Услышал Узумаки или нет, осталось для Хатаке неизвестным. Он вышел из палаты и дал себе слово, что будет крайне пристально присматривать за этим пациентом.
Еще через два месяца Узумаки попросил у Какаши помощи. Оказывается за это время он написал рукопись своей новой книги. Узумаки очень просто, глядя прямо в душу Какаши своими жуткими синими глазищами, попросил, чтобы врач отнес рукопись в издательство. Затем Наруто составил вместе с личным адвокатом Хатаке договоренность, по которой вся прибыль от продаж пойдет некоей Хьюго Хинате. А еще через два дня Узумаки Наруто скончался. На всю жизнь Какаши запомнил его последние слова:
- Она победила меня. Как любовь победила смерть.
***

- Мама, мама!
Маленький темноволосый мальчик с удивительными небесно-голубыми в серую крапинку глазами прибежал и встал рядом с красивой темноволосой женщиной. Она утерла слезы платочком. Серебристые глаза глядели с любовью и заботой.
- Что, мой дорогой, что случилось?
- Почему ты плачешь, мама? И что это за дяденька?
Женщина улыбнулась. Весь в отца: интересует все, а чужие слезы вызывают участие и горе, как будто плачешь сам.
- Это? Это твой папа. Именно в этот день, семь лет назад, он ушел от нас. Сейчас он, наверное, смотрит на нас и хочет, чтобы мы были счастливы.
Женщина улыбнулась. Ребенок подошел и задумчиво взглянул памятнику прямо в глаза. Сидящий человек задумчиво взирал прямо на него. Полоски на щеках и растрепанные волосы придавали мужчине весьма оригинальный вид. Но в каждой черте лица памятника мальчик видел... себя. Шум множества автомобилей заставил его обернуться. Толпа людей шла к памятнику. Все молчали, и каждый нес две розы: белую и алую. Количество цветов у ног каменного человека все увеличивалось. Изумленная женщина оглядывалась по сторонам. Рядом с ней стоял красноволосый мужчина со странной татуировкой на лбу. Слезы текли из его глаз. Женщина услышала его шепот:
- Ты изменил мою жизнь, Наруто! Я так мало был знаком с тобой... ну почему ты ушел от нас?
- Это вы посылали деньги на лечение?
Мужчина с болью взглянул на нее.
- Да. Но если бы я знал, что он умрет, я бы сам приехал бы и попробовал бы спасти его... Почему все так несправедливо?! Почему?!
- Не вините себя, он хотел умереть, он искал смерти.
- Это вам он посвятил свою последнюю книгу, свой шедевр?
- Да, - слезы текли по ее щекам. - И именно я виновата в его смерти, а не вы...
- Нет, Вы правы, он искал свою судьбу. Он жил не в свою эпоху и лишь сейчас люди стали понимать его...
Множество людей стояло и смотрело прямо на каменного мужчину, изменившего их жизни своими строками. Смотрели на человека, который так долго пытался указать им верный путь, а в итоге умер брошенный всеми. А он, словно вызов всему плохому, словно символ всего хорошего, сидел на своем каменном постаменте, крепко сжимая одной рукой писательское перо, а второй - тетрадь, на обложке которой можно было разобрать: Безумие и Надежда.