Безумие воспитания. Глава 12.

От автора-сопливой-мего-жопы: Нихао, возлюбленные подданные! Ваш царь, ваш бог, ваш долбанный провокатор сегодня отходит в мир иной... да шучу я, уберите вы шарики и транспораты "Наконец-то!". Я тут главу закончила. И фанфик тоже.
Это всё началось два года назад, помните? Кен как-то нехило обдолбался, и, при просмотре "Доры-следопыта", ему в голову пришла идея данного фанфика. О, мой бет, пинок и урурушка долго ржала, когда я скинула ей первую главу. Наверное, она даже описалась, но не признаётся в этом. Кстати, пользуясь случаем: Ф., спасибо тебе за всё! Так как я сейчас - сентиментальный кусок гуано, то я люблю тебя и твоё творчество. И оно всегда помогало мне, заряжало меня и придавало сил. Ты замечательный человек, прекрасный бета-редактор и лучший из всех моих пинателей. Я посвящаю эту главу тебе. Честна-честна.
Так вот, Ф. смеялась, Кен творил, а читатели охреневали от всего. Честно, я горда тем, что фанфик этот полон противоречий. Многие демонстративно морщили носы, но я-то знаю, что пару глав они всё же прочли. Просто любопытство. Так мы не можем отвести глаз от урода на улице; тут та же система. Йо-хо-хо, погнали дальше.
terumo, спасибо тебе за комментарии. Ты исправно, особенно в последние унылые деньки НК, писала почти под каждой главой, что, несомненно, выделило тебя из всех моих котяток. Эта глава и для тебя.
Devilish_LM, ты недавно писала мне в лс, мол, что дела, автор? Вырви свои пальцы из носа и начни писать, а я такая: оке-е-е-ей. т.т И пишу. Так что и тебе спасибо. Ты, вроде бы, такая серьёзная, а упоротость моя нравится. Странная ты, короче. Я тебя люблю.
Sayuri_gossip_girl, о, ну ты ваще живчик, покорила меня своим ником и желанием видеть новые главы. Твои отзывы всегда смешили меня, честно. Ты так восторженно отзывалась, что мне аж прям не по себе было. Так вот, это я к чему - эта глава и для тебя.
Упрямая_Кукла, я помню тебя, мой маленький фанат. :* Помню и люблю, надеюсь, у вас с Артуром всё классно? Надо написать тебе, а то что-то совсем связь потеряли. Как съездила-то? Чё по чём? И всё такое... А, в общем-то, данная глава посвящена и тебе тоже. Потому что она, как-никак, о любви. А ты любишь и любима. И старина Кен не может этого не ценить.
Perfectcake, ну, с тобой всё ясно. Я тебя трахаю, а ты меня любишь. :D И любишь моё творчество. А ещё оставляешь красивые, пространные комментарии. Честно, это много для меня значит. Поэтому, наверное, может быть, всё же я тебя тоже люблю. Но не смей манипулировать мной, сволочь. -_- Короче, последняя глава посвящается тебе тоже.
И наконец Nin-chan. Ты, сволота, так и не написала ничего, хотя обещала. И, тем не менее, я посвящаю всё это тебе. Будь молодцом.
И для всех остальных, кого я, увы, не выделила. Вы ничем не меньше значите для меня и многим поспособствовали движению этой работы. Я посвящаю всем вам, безымянным читателям, оставлявшим комменты, повышающим репутацию и отметившимся просто как "просмотревшие". Спасибо. От чистого сердца и пропитых почек.

С любовью, ваш урод.

Глава двенадцатая, после которой автор повысил рейтинг фанфика.

Порция слюнтяйства - Sanna Nielsen – Undo.

Вас когда-нибудь мучило чувство неопределённости? То самое, когда ссышься за каждый свой шаг, ибо неизвестно, что будет в дальнейшем. То ли хорошо от принятого тобой решения, то ли откровенно хреново, и своё недовольство фатумом ты зальёшь в ближайшей забегаловке, которая даже до уровня бара не дотягивает. И, естественно, размазывая сопли по лицу, рыдая и мучительно доказывая бармену, что ты – чмо.
Даже если тебе двадцать пять.
Даже если ты мужчина и имеешь, ко всему прочему, стальные яйца.
Даже если ты чёртов Учиха Саске.
А его сейчас, как никогда, мучило то самое чувство неопределённости. Часы ехидно напоминали о том, что сейчас – глубокая ночь. Что уже сегодня его маленькая малышка, которая, казалось бы, только недавно родилась, отпразднует своё семилетие. Что уже сегодня противная девчонка, с раздражающими его розовыми волосами, покинет дом, за неимением более причин здесь находиться. Что уже сегодня он, возможно, прочувствует весь фатум и напьётся в ближайшей забегаловке, которая даже до уровня бара не дотягивает.
Ты же чёртов Учиха, возьми себя в руки!
Так шептало сознание. Так напоминал разум. Так даже солидарно выкрикивало сердце, в котором было слишком мало места, ведь большинство занято любовью к обожаемой дочери.
Тогда, постойте… Кто же шепчет схватить девчонку за её патлы и никуда не отпускать? Саске был готов поставить сотню баксов на то, что это член. Только этот орган бешено пульсировал, стоит сумасбродной няне объявиться в поле его зрения. Только он напоминал Учиха, что у него уже порядком давно не было женщины. И он же просил о ласке, которую сам себе Саске принципиально не приносил. Лучше уж так.
И нет, не один хер настойчиво просит оставить няню. Что-то внутри, глубоко-глубоко, там, где живы воспоминания о чертовски мягких, податливых губах этой розововолосой сволочи; где уживается весь перечень черт её внешности; где вплетён в вязь список её милых привычек. Милых сердцу, почкам, мочевому пузырю. Если бы Харуно знала о таких его мыслях, то описала бы это место, как его глубоко запрятанный внутренний мир. Но Харуно, слава Всевышнему, преспокойно спит в своей кровати. И не знает о том, что мужчина не находит себе места, придумывая разные причины, чтобы она осталась, и им же находит отговорки, чтобы она всё же уехала. Всё зависит от степени её нужности, Саске. Не для Мико, глупый мальчик, а для тебя. Перестань уже думать жопой, чёрт возьми!
Так бы сказала Сакура, ведь и ей не спалось в это время. Честно говоря, девушка уже которую ночь не смыкала глаз очень долго. И это было причиной, а следствие выражалось в полной потере аппетита, впалых щеках, синеве под глазами и невероятно мерзком характере. Который она, к своему сожалению, до поры до времени вымещала на ребёнке. Мико, долго удивляясь сварливости всегда весёлой, жизнерадостной Мэри, в какой-то момент, грозно сдвинув брови, начала отчитывать Харуно. И тут они словно поменялись местами: всегда безобразничающая Мико и выдающая ей порцию здравых пиздюлей Сакура превратились в выговаривающую поникшей девушке маленькую девчушку, которая, не переставая, жестикулировала и грозила пальцем. Харуно уныло слушала, понимая, что виновата. В этот момент она напоминала нашкодившую Учиха-младшую, в особенности, когда она что-либо разбивала. Или не читала книжки, которые в одночасье безумно полюбила. Или не рассчитывала простейшие примеры математики, прилежно складывая два и два, два и три и, апофеоз, четыре и три. Или не рисовала, вдохновенно махая кисточкой, высунув язык от усердия. Вспоминая всё это, Сакура тихо, совсем неслышно, всхлипнула, укоряя саму себя за слабость. Ей до охерения, до ломоты, до потоков ненужных и ненавидимых слёз не хотелось отпускать ребёнка. От себя, от сердца, отрывать от воспоминаний и памяти.
Блять.
Блять-блять-блять.
Руки тряслись, пальцы с огромной сложностью выуживали сигарету из пачки. Сейчас ей было плевать на запрет Саске. Завтра её всё равно уже не будет. Завтра он уже не сможет выговорить ей за неповиновение правилам. Завтра он уже не сможет прикрикнуть или зарычать на неё, как делал это всегда. Но, что странно, не в последнее время. В последнее время он был более угрюм и молчалив. В последнее время он избегал контакта с её глазами, тогда как Сакура, пусть и неосознанно, искала его, расширив свои глазищи на все гипотетические места, где только может находиться глава семейства и её работодатель. Но тот знал, как скрываться. Учиха, кажется, чувствовал её иррациональное и неподвластное доводам разума желания поговорить, увидеть, потрогать. «Тупой говнюк», - думала Харуно, а потом соглашалась, что так даже лучше.
Ведь они оба не любят драмы.
Сигарета, любимые «Данхилл», скользнула вниз. Кончилась сигарета, как и закончилось желание Харуно с чем-то бороться. Надо, значит, надо. Более того, Саске, вне зависимости от её мнения и желания, подписал рекомендательное письмо в посольство, и ей дали визу в Швейцарию. А ещё дал ей возможность больше никогда сюда не возвращаться и попробовать силы в новой стране. Ведь, как оказывается, она безбожно трудилась у него на правах младшего помощника. Место, на которое претендовала более полугода назад.
Короче говоря, Учиха сделал всё, чтобы указать ей на дверь.
И пусть Сакура интерпретировала это так, но не могла не говорить "спасибо", пусть и своими поступками, вроде приготовленного омлета или свежезаваренного кофе. Вроде чисто прибранной гостиной и пополнения запасов бурбона в заветном шкафчике. Вроде твёрдого желания привить Мико любовь к традициям когда-то их страны. И всё это, вкупе с одёргиванием себя, Сакура сказала много-много раз «спасибо». А сейчас тихо, беззвучно плакала, неотрывно глядя, как затухает едва тлеющий огонёк сигареты на земле. Слёзы, неосознанно, иррационально, глупо, текли из глаз.
«Тупая сука ты, Харуно. Ты – тупая сука, а не он тупой говнюк», - подумала девушка, плотно закрывая окно. Пусть ей будет душно, в конце концов.

«Тупой ты говнюк, Учиха. Ты – тупой говнюк, а не она тупая сука», - вторил ей Саске, закрывая глаза.

***

Небольшая рекомендация - Mr. Probz – Waves (Roter & Lewis Edit).

Сегодня у маленькой девочки день рождения.
Мико крутилась перед зеркалом, отмечая, как кружевное платье пышно вздёргивается, но всё это смотрелось круто. Она была сегодня само очарование и с непосредственно детским кокетством взирала на папку, который сидел в её комнате, скромно улыбаясь. Да, несмотря на бессонную ночь, Учиха был в приподнятом настроении. Его крошечная девочка, маленькая принцесса, сегодня была готова взойти на трон. Кукольное личико светилось от счастья. Пухлые губки были растянуты в постоянной улыбке; чёрные, блестящие волосы струились по спине. Мико наотрез отказалась убирать их, предпочтя свободу. Торжественно щёлкая маленькими каблучками лакированных туфелек, она пробуждала в сердце мужчины неопределённо-томное выражение, словно, он хотел бы разрыдаться от умиления, но мужской инстинкт запретил это делать. Вместо этого, подняв юное создание на руки, Саске запечатлел поцелуй на лбу малышки и тихо прошептал:
- Ты у меня сегодня самая-самая красивая.
Неожиданно ребёнок фыркнул и, дернув ногами, заявил:
- Ты ещё Сакуру не видел, папуль. Мы с ней сегодня обе самые-самые красивые. Я готова потесниться, ведь она охрененно красивая.
- Это что ещё за слова? – недовольно буркнул мужчина, даже в самом страшном сне не представляя, как он будет пялиться на «охрененно красивую Сакуру».
- Когда много мыслей голове, они перекрываются чувствами, и иные слова не способны описать всю картину происходящего, то помогает слово «хер» и все производные от него, - не моргнув глазом, отрапортовала Мико, после чего чмокнула батеньку в щёку и слезла с надоевших ручек, чтобы ещё раз покрутиться у зеркала. Саске машинально сел и, почесав лоб указательным пальцем, мысленно взвыл. Слишком по-харуновски это сейчас было сказано. Вообще, раньше Мико не утруждала себя длинными предложениями, придерживаясь банального «краткость – сестра таланта». Сейчас же, размышляя слишком одиозно для фигуры шестилетней, пардон, уже семилетней девочки, внушала в сердце папаши отчаяние, что из неё вырастет ещё одна Харуно. Хотя, учитывая, что той больше не будет с Мико, влияние будет перекрыто. И Мико будет - просто Мико – его любимой дочкой, принцессой, клубничной мороженкой.
Раскрывшаяся дверь явила миру лик Харуно Сакуры. Няня, стоя на пороге и улыбаясь, смотрела на девочку, которая хохотала и прыгала на одном месте, наблюдая, как вертится подол её платья. Зелёные глаза няни лукаво блестели, мягкие губы, которые Саске имел счастье сминать своими, растянулись в самую что ни на есть ласковую улыбку.
Правда: охеренно красивая.
- Принцесса, гости уже собираются. Пора королевской особе выйти к поданным, - высокопарно объявила Сакура, приседая в реверансе. С гиканьем, Мико взяла высокий старт и припустила на лужайку перед домом: там уже был выставлен стол, размещён миловидный шатёр и прочая хрень, которая так нравится детям. Харуно не один вечер убила, продумывая увеселительную программу для отпрысков, кроме этого, продумала её и для малочисленных, но всё же имеющих место быть взрослых. Чрезвычайно гордая собой, девушка скосила взгляд на Учиха и, кашлянув, подметила:
- Вам идёт костюм, мистер Учиха.
- А вам, платье, мисс Харуно, - в тон ответил Саске, пробежавшись взглядом по воздушной ткани одежды: сейчас было дикое желание сорвать с неё эту тряпку.
Кивнув, сочтя обмен любезностями совершённым, Сакура покинула комнату юной принцессы, гордо подняв голову, как и положено королевам. Мотнув головой, Учиха уныло подумал, что совсем ебанулся, размусоливая тут эти королевские титулы. Поднявшись с места, Саске отдёрнул пиджак, поправил галстук и спустился вниз.

***
- Это невероятно скучно, Сакура, - обмахнувшись ладонью, лениво протянула Карин. – А где игры для взрослых?
- Вот сейчас спустится Учиха, - хмыкнула Харуно, отпивая из бокала шампанское, - и вы поиграете в Чужого и Хищника.
- Туше, мисс Харуно, - послышался ядовитый голос за спиной. Его Величество, несравненный царь и бог, наконец-то соизволил спуститься вниз, явив священный лик народу. С открытым презрением смотря на бывшую жену, Саске подхватил опешившую от такой враждебности Харуно под локоть и прошипел:
- Кто вызвал проститутку?
Оскорблено хмыкнув, Карин помахала у него перед рукой левой рукой.
- Алло, папаша! Я уже давно занятая женщина, добропорядочная домохозяйка и, в перспективе, мать двоих детей. – Её супруг, Суйгетсу, крутящийся неподалёку, сокрушённо заскулил – у него желания тащить на себе ещё и двух спиногрызов не было. Ну, или пока не было. Всё же Карин имела большое влияние на мистера Хозуки, нередко прибегая к опасному оружию в виде выпрямителя для волос. Поэтому, про себя проговорив, что убьёт эту сучку подушкой во сне, Суйгетсу учесал подальше, галантно поприветствовав Ино и Итачи, только что подошедших. Саске же, с истинным отвращением посмотрев на Карин, вернул свой взгляд на няню.
- Я повторяю свой вопрос…
- Ну что вы, Учиха, как неродной, - поморщилась Сакура. – Я её пригласила. Мико давно общается со своей родной матерью, я тоже против Карин ничего не имею. Только вы изволили рогом упереться.
- Который она мне и взрастила, - обвиняющее ткнув пальцем в госпожу Хозуки, мужчина надул губы. И с этого момента Сакура поняла, что упрямится он уже только по привычке. Поменяв позицию, девушка сама взяла его под руку и, улыбнувшись, тихо прошептала ему на ухо, отходя от Карин:
- Прекрати, Саске. Посмотри на свою дочь: она счастлива. Можно и перестать быть таким унылым мудланом, не правда ли?
- А почему шёпотом? – оскорбился «унылый мудлан».
- У твоей дочери слух, как у летучей мыши, - прошипела Сакура. Мико, повернув голову в их сторону, погрозила им обоим пальцем.
- Я же говорила, - продолжила этот интересный диалог Харуно, касаясь губами кожи Саске. Горячее дыхание коснулось самых нежных участков, руки задрожали. Не сдержавшись, он огладил большим пальцем тыльную сторону её ладони. Она уезжает – да. Но сегодня они могут немного побыть вместе.

***

- Блять! – вскрикнула Харуно, засунув кровоточащий палец в рот и обиженно глядя на нож. Тот, как и ожидалось, не извинился. В сущности, всё сегодня неосознанно валилось из рук. Последствия ли бессонной ночи или же Саске во фраке, но факт остаётся фактом: сегодня Харуно побила рекорды кривожопости. Так или иначе, палец денно и нощно пульсировал, отравляя желание делать что-либо.
Со вздохом усевшись у окна, Сакура с улыбкой смотрела, как Мико мутозит то ли Хидеаки, то ли его близнеца, имя которого вылетело из головы. Короче, тоже как-то на «х», но не «хер», который крутился в мыслях. Хотя, кто знает эти истинные значения японских имён? Её, вот, переводится как «цветущая вишня». Не то чтобы она имела что-то против ягод или лепестков японской вишни, но, как правило, то, что поспевает, падает вниз. Отцепляется от дерева и катится в ебеня. Харуно так не хотелось. У неё было желание ещё повисеть.
- Харуно?
- Учиха? – вяло отреагировала девушка, болтая ногой. Огрызаться и собачиться не хотелось. У стоявшего в проёме Саске, судя по выражению лица, аналогично не имелось подобных мотивов. У него, судя по выражению лица, вообще не было понятно, какие мотивы наличествовали. Словно бы, никаких. Словно бы, он пришёл солидарно помолчать. Но Сакуре, прожившей бок о бок с ним около пяти месяцев, было известно, что даже при фикции отсутствии мотивов, они у Учиха всегда имелись. Фикции, хуикции. И долбанные заморочки. Кто сказал, что без сложностей жизнь кажется пресной? Пусть сам себе въебёт.
- Я хотел сказать «спасибо».
- Вы уже сказали, не утруждайтесь, - криво улыбнулась няня, обхватывая плечи руками. Несомненно, из-за влияния космической составляющей, не иначе. Это не признак слабости. Нет. Только не это.
- И всё же. - Учиха за несколько коротких шагов преодолел расстояние. Приятный, терпкий аромат туалетной воды был уже совсем рядом. Не отворачивая головы от окна, Сакура боковым зрением определила положение его тела рядом, слишком рядом. Чрезмерно близко, так, что можно протянуть руку и зацепиться пальцами за белоснежную рубашку, которую сама выглаживала, не пропуская ни одной складки. Дурость и нелепость: что она пыталась доказать? – Спасибо за всё то, что сделали для моей дочери, – немного подумав, он добавил, но тихо: - И для меня.
- Мы уже прощаемся? – Зелёные глаза с вызовом посмотрели на мужчину. Тот, не дрогнув, не отведя прямого взгляда, всё так же тихо, но чётко сказал:
- Нет.
- А кажется, что да, - хмыкнула Харуно, поднимаясь с места. Не то чтобы ей претило смотреть на него снизу вверх, но положение тел в пространстве стоило бы слегка сравнять. – Я уезжаю завтра…
- Послезавтра, - поправил Саске, гадко улыбнувшись.
- С чего?
- С того. Я поменял вам билет.
- А спросить не удосужились? – буркнула няня, поджав губы.
- Как обычно. – Его глаза смеялись. Такие чёрные, непроницаемые – смеялись, но весело, открыто, красиво. Без злобы и затаённой обиды. Сакуре хотелось когда-нибудь научиться так же. Вместо этого, за отсутствием навыка и альтернативы, она улыбнулась губами, которые он, спустя миллиардную долю секунды, аккуратно поцеловал. Крепкие ладони обхватили хрупкую талию, сминая платье, а тонкие ручки обхватили шею, сжимая и без того тонкое расстояние между ними до неисчислимого минимума. Функция стремится к нулю. Интеграл закрывается, а логарифмы она подзабыла. Чем чёрт не шутит – сегодня у маленькой Мико день рождения. И пока она лупасит такого же маленького Хидеаки, под смех его близнеца, Сакура будет таять и гореть в объятиях любимого человека. Он уже совсем не пьёт, а она редко курит. Саске будет целовать плавные, послушные губы, трогая чуткими пальцами горячую, обнажённую кожу бёдер. Какую-то слишком нежную, слишком мягкую. Даже жаль сжимать, очень жаль портить природную белизну. Раздражающие розовые волосы сегодня убраны с глаз долой в высокую причёску – у маленькой Мико день рождения.

***

Jay-Z feat. Rihanna And Kanye West – Run This Town – check this, motherfuckers.

- Сакура, - захныкала Мико, не отпуская руку няни. Сама Харуно, прикусив внутреннюю сторону щёк, чтобы не расплакаться, держится за маленькую ладошку, как за спасительный круг. Стоит отпустить – и маленькая девочка станет взрослой. И уедет, оставив её совсем одну. Её принцесса, покидающая своё королевство. Смешливая, гиперактивная девчушка, умеющая вводить в приступ умиления всех – от мала до велика. Подчиняющая. Забавляющая. Держащая.
- Пока, принцесса. – Склонившись, девушка прижала к себе ребёнка. Мико, уткнувшись в изгиб шеи, туда, где больше пахнет Мэри – этот уже родной запах цитруса, цветов и ещё чего-то, что не поддаётся идентификации, но так нравится. Длинные волосы няни пахнут карамелью, несмотря на то, что они розовые. Шея – описано выше. А руки почему-то имеют запах мандарин. Почему – Мико не знает. И не спрашивала, а теперь как-то поздно. Ведь она уже большая, и Сакура больше ей не нужна. Так говорит и папа, и няня, но так не говорит сама девочка. Кажется, у неё назревает серьёзный когнитивный диссонанс, и она бы озвучила это, если бы знала такие слова.
- Пока, Мэри.
Сцена прощания вышла как-то скомкано.
Большее, на что она надеялась, и меньшее, чего хотела сейчас. Глупо как-то, если честно.
Скоро приедет автобус, который заберёт у королевства принцессу. Отвезёт в новое, правда, там она смешается с толпой. Или не смешается – слишком уж выделяется своей «учиховостью». Породой, если попроще. Карин, обнимающая дочь, что-то прощебетала ей на ухо, а услышавший фразу Саске побагровел и рявкнул на красноволосую. Та, захихикав, прошептала одними губами: «Пошёл на хуй», ещё раз и со вкусом обняла дочь. Следом за ней Мико перешла в руки дядюшки Итачи, который был явно в раздрае. С одной стороны – маленькое чудовище больше не будет терроризировать его холостяцкую берлогу. С другой – она уже давно не холостяцкая, монополизированная Яманака по самое не хочу. Да и вообще, есть и третья сторона: дядюшка будет очень сильно скучать по любимой племяннице. «И единственной, дядя Итачи», - наставительно напоминает Мико, важно оттопырив указательный палец. Учиха-старший смеётся и поднимает пройдоху на руки, целуя в макушку. Оттуда, сверху, малышка попадает к Ино, которая прикалывает на волосы девчушки яркую заколку и что-то одобрительно щебечет. Мико пытается скосить глаза и осмотреть подарок, и выглядит это настолько смешно, что все взрослые смеются. Даже Сакура не может сдержать смешка. Саске подносит овальное зеркало, и девочка наконец может взглядом ощупать аксессуар. После идут торопливые «спасибоспасибо», смелые поцелуи в щёку, и дочь наконец переходит к отцу. Учиха молчит, аккуратно спуская Мико на землю. Она уже большая, ей нет нужды сидеть на руках. Зато сам Саске опускается на корточки и смотрит ребёнку в глаза. Молчит. Но Мико всё понимает, кивает и, обнимая, что-то тихо шепчет. Мужчина со всей возможной серьёзностью отстраняется и пожимает маленькую ладошку. Они договорились.
А Сакура, не сдержавшись, снова принимает девчушку. Ей в потные ладони настойчиво толкают клочок бумаги. Няня кивает на важное предостережение, что открыть можно только после её отбытия. Это важно, Сакура понимает. Треплет девочке волосы, та, не оставаясь в долгу, дёргает за розовые пряди. Обе смеются. А на улице слышится шум колёс и выхлопы. Автобус ждёт.
- Пока всем, - машет ручкой Мико, широко улыбаясь. Она, в конце концов, уже взрослая. Поэтому девочка не плачет, а улыбается. Так, как это делает Мэри.
Поднимаясь в свою комнату, где её ждёт уже с утра собранный чемодан, Харуно раскрывает аккуратный квадратик бумажки и читает написанное корявым детским почерком:
«Мэри улетела, но не обещала вернуться. Я уже взрослая, хотя до сих пор верю в сказки. Ведь миссис Трэверс написала, что она вернулась».
Сжав письмо, это нельзя назвать как-то иначе, девушка вошла в спальню, пропахшую её любимой туалетной водой, сигаретами и почему-то клубничным мороженым.

***

- Сбегаете? – выгнув бровь, спросил Саске, когда заприметил знакомый розововолосый силуэт, который, пыхтя, стаскивал чемодан со второго этажа. Кажется, она хотела сделать это незаметно, но с таким звуковым сопровождением идея заранее была обречена на провал. Все уже давно уехали, и последние три часа Харуно носа не казала из своей опочивальни. Учиха это было не интересно. Он ожидал. И дождался.
- Ухожу, - с достоинством ответила няня, и каждую ступеньку, которую преодолевал её чемодан, её голос претерпевал изменения в виде ненужной вибрации. Ну, хоть не заикается.
- Сбегаете, - констатировал мужчина, не отрывая взгляда от стана девушки.
- Да что вы заладили, Учиха? Как попугай в цирке, уже не смешно, - буркнула она, оставив попытки стащить поклажу аккуратно, и просто пнула сумку вперёд. Тяжёлый - чемодан наполнился за время проживания здесь. Будет с чем ехать в Швейцарию.
- Теряете хватку, Харуно, - невозмутимо подметил он. – Раньше вы более филигранно слали меня в задницу.
- Бью я всё также метко, - прищурилась Сакура. – Могу напоследок разукрасить смазливую рожу.
- Так вы признаёте, что я красив? – усмехнулся Учиха. Харуно посмотрела на него, что как на кретина. Этот взгляд был ему хорошо знаком: унижающий, топчущий, презрительный, с вкраплениями искреннего удивления, что существует на свете такая тупость. О, да, ему, несомненно, был хорошо знаком этот взгляд.
- Я признаю, что вы слегка идиот, - закончила Сакура. – Или не слегка.
- Так вы разберитесь в своих полумерах.
- Не хочу загружать голову перед дальней поездкой.
- Билеты на завтра, - напомнил он.
- На сегодня, - поправила она. – Я их снова поменяла.
- Я так и знал, - Саске ухмыльнулся. – Поэтому снова поменял на завтра. Кажется, вас уже ненавидят в аэро-службе.
- Кажется, я вас ненавижу.
- Взаимно.
«Мы даже поругаться нормально не можем. Ну какого хера?»
- Скажите, Учиха, почему я не могу спокойно вас послать на хуй, влепить вам пощёчину и уйти восвояси? – грустно спросила девушка, облокотившись о перила и сложив руки на груди.
- Потому же, почему и я не могу выкинуть вас из дома, - мрачно ответил мужчина, подходя ближе.
- По-вашему, я должна передумать? – тихо-тихо, так, что даже близко стоящий Саске едва её услышал, задала вопрос Сакура. Она боялась смотреть в чёрные глаза. Боялась увидеть в них насмешку. Не ту улыбку – радостную, весёлую, а злую насмешку. Не увидела. Не подняла глаз.
- По-моему, я искренне боюсь этого, - почти прошептал Саске и резко дёрнул Харуно за руку. Та упала в его объятия и охнуть не успела, как его губы властно завладели её, сминая и разрывая старательно возведённые запреты. Сакура понимала: у них есть незавершённое дело. И пока этого не случится – они не отпустят друг друга. Мучительно представляемая, искренне желаемая, безумно преследующая связь развернулась в полной мере.
Он, продолжая целовать её, подхватил хрупкую девушку на руки; та, не мудрствуя лукаво, обхватила крепкий торс ногами. Руки мужчина держали её за бёдра, не позволяя упасть. Уверенность. Надёжность. Страсть. Ладони Сакуры прижались к его волосам, словно её подсознательно тянуло к этим прядям, словно это было жизненно важно – вцепиться в чёрные, как смоль, волосы и оттягивать назад голову. Оттянуть так, чтобы открылась незащищённая шея. Харуно знала – это его ахиллесова пята. Его слабое место и, пардон, точка G. Что от поцелуев сюда он закатывает глаза, а его дыхание учащается. А Саске, в свою очередь, знал, что от прикосновений к позвоночнику Сакура теряет остатки рассудка. Именно поэтому сейчас пальцы одной руки фривольно оглаживали выступающие позвонки, пока сильные ноги несли их обоих в сторону спальни. Они настолько сплелись в поцелуе, что казались единым целым, и Саске совершенно не ощущал веса девушки. Или он был несколько незначительным сейчас. Или ему откровенно было похуй на все эти измышления. Скорее, последнее.
Ведомая, ведомый.
Апофеоз страсти пришёлся на спальню.
Учиха уложил Сакуру на кровать, аккуратно застеленную и педантично укрытую пледом. Сейчас всё это великолепие сминалось под разгоряченными телами двоих, сжималось в потных ладошках девушки, бессердечно портилось ногами мужчины. Хотя, кому какое дело до этого? Правильно, всем насрать.
Задирая блузку и открывая взгляду впалый живот, мужчина медленно, дразнящее провёл языком по вмиг покрывшейся мурашками коже; Сакура протяжно вздохнула, отчего живот втянулся и обострились рёбра. Красивое, воистину эстетично красивое зрелище представляла она из себя, и Саске не мог этого не отметить. Длинные пальцы расстёгивали пуговицу за пуговицей, аккуратно, медленно, как будто в этом был весь смысл. Взгляд непроницаемый, поддёрнутых пеленой желания глаз смотрел прямо в её – прикрытые от изнеможения. В то же время Сакура, не отставая от Учиха, ловко расстегнула пряжку ремня, а за ней и ширинку брюк. Начала с нижнего, но это было не важно. Закончив и убрав руки, Учиха избавился от джемпера, открыв взору мышцы груди, подтянутый живот, трогательные косточки таза. Учиха был худ, но не субтилен. Он был таков, каким его безумно хотела Сакура. Весь, в общем, вместе со своими невероятно выразительными ключицами; вместе с мужской, по-настоящему крепкой шеей. С резкими чертами скул, с длинными, как у пианиста, пальцами, которые дарили ей истинное блаженство. С крепкими мышцами рук, которые красиво перекатывались, стоило ему сделать лишь движение.
Она и не заметила, как осталась в одном нижнем белье.
Не о том думаешь, Харуно.
Она была такая хрупкая. Нежная. Ластилась к его рукам, целовала пальцы, запястья. Она была такая мягкая и чарующая, словно не испорчена никем и никогда. Он был готов целовать каждый участок тела, пока её талия охватывалась его ладонями. Сакура, закусывая губы, выгибалась к нему навстречу, приподнимаясь всем телом, а мужчина получил возможность огладить пальцами напряжённый позвоночник. Красивая девочка, танцующая только для него. Тяжело дышащая в ответ на все его движения. На все смелые поцелуи, рождающие внутри него дрожь и являющиеся причиной её внешней дрожи. Хорошая, послушная девочка. Сакура закусила губу, стоило ему прикоснуться к внутренней стороне бедра. Ведь ещё немного, и…
Стон блаженства раздался по всей спальне, когда юркий язык облизнул весь путь от сгиба колена до раскрытого перед ним самого чувствительного места. Ноги, раздвинутые в стороны, мелко затряслись, будто бы она напрягла их со всей имеющейся силой. Может, так и было, ведь подсознательно ей хотелось свести их, чтобы сладострастная пытка закончилась.
- Учиха, ты там… - Харуно снова вскрикнула, - своё имя… пишешь?
Саске на секунду прервался и облизнулся, чувствуя тонкими чувствительными рецепторами вкус девушки, лежащей перед ним.
- Саске Фугаку Мишимото Мамору Учиха-кун, всё правильно, - язвительно протянул он и вернулся к трепещущим нижним губам, извращая всё понятие об оральным ласках. Не в силах сдерживаться порыву такой неги, такого блаженства, Сакура впилась пальцами в его шевелюру, то притягивая, то отталкивая его от себя. Низко, подло, неправильно! Стон, первый стон свободы сорвался и искусанных губ, и тело пробило волной оргазма. Невероятно! Судорога передалась и Саске, после чего мужчина, рыкнув от нетерпения, потянул Харуно за руку, совершая какой-то непонятный манёвр. Итогом стала смена местоположения, и теперь девушка, сидя сверху, слизывала собственный вкус с его губ, то углубляя, то прекращая поцелуй. Дразнящие движения, лёгкие укусы, постепенное следование по пути расслабления: от яремной впадины, от резко выступающего кадыка к соблазнительным, влекущим ключицам; ниже, ниже, к пахнущей терпким запахом Саске груди; к пупку, ведь когда целуешь мужчину в этой области, он сжимается, зажмуривает глаза, откидывая голову настолько, насколько это возможно. Целеустремлённое исследование тазобедренным косточек, лёгкое поглаживание жёсткой линии волос, спускающейся вниз и исчезающей за резинкой трусов. Ниже, ещё ниже, девочка, пока наконец губы не обхватывают головку члена; медленно и дразнящее проходят по всему росту, заглатывая целиком. Сигналом к тому, что ему безумно хорошо, стала зажатая в сильных пальцах пианиста простынь. Губы освобождают, но язык проходит все неровности, все венки и выступы, облизывает обильно источавшую его вкус головку. А Учиха, точно как и она пару минут назад, закусывает губы, стараясь позорно не застонать. Ближе, ближе к себе, девочка, обхвати полностью снова, заглотни до конца. Согрей в горячей глубине собственного горла, но не увлекайся.
Сакура делала этот почти профессионально. Ему пришло в голову ехидно спросить, где она научилась так отсасывать, но Саске отмёл эту мысль, ибо волна блаженства прокатилась по мышцам, и казалось, что ноги одеревенели. Короткие импульсы подкатывали к нижней части тела, сворачивались в области паха и ждали выхода. Чертовка, маленькая сучка, она сводила его с ума такими выкрутасами! И ведь он далеко не девственник, но был готов кончить уже сейчас.
Но хуй там.
Харуно выпустила из пленительно горячего горла член, подула на головку, создав охренительный контраст, и тот час была подмята под сильным мужским телом. Учиха целовал её снова, грубо, с животной агрессией. Он нависал сверху, подминая её совсем, скрывая лавиной страсти, сносил все преграды с пути, но девушка и не думала сопротивляться. Ей хотелось, да, блять, хотелось подчиниться, отдаться этим властным губам, рукам, быть погребённой заживо под этим телом. А чёртов-Саске-Учиха-сучий-ублюдок чувствовал её подсознательные желания. Чувствовал и воплощал. И вот она лежит на животе, ноги девушки разведены, таз чуть приподнят. Руки скручены в немыслимом жесте за спиной, сдерживаются одной его, но сильной рукой. Другой мужчина с силой держит её за бедро, не позволяя сменить положение. Почти унижение, быть уткнутой лицом в смятую простынь. «Почти» - опять ёбаные полумеры. «Почти» - она всё готова стерпеть. «Почти» - она невнятно кричит в простынь, когда через всё её многомесячное сдерживание пробивается Саске, принося сначала боль, а потом дикое, горячее блаженство. Выкручивая руки Сакуры, Учиха с силой и жестокостью вбивался в податливое тело. Ещё одна яростная фрикция, и он до конца вошёл в её тело, сорвав собственное дыхание и какой-никакой, но ритм. Пот градом катился по мужской груди, падая на незащищённую, оголённую женскую спину. Чувства были настолько оголены, настолько совершенно чутки, что Сакура ощущала, как капля пота скатывалась по её позвоночнику, перекатывалась на бок и исчезала в складках постельного белья. Слышала его хриплое дыхание, ведь он – неподготовленный, сорвался в дикий безумный бег. И ощущала, мать его, невероятную наполненность в самой себе. Она разрывала, была сжата её стенками, но быстро раскрошила все препятствия.
Губы Саске опустились на спину девушки, слишком нежно, слишком ласково сцеловывая каждый позвонок. Контраст. Опять контраст.
И снова движение.
Руки были освобождены, ладони мужчины обхватывали теперь оба её бедра, дабы направлять Сакуру. Чтобы она двигалась в такт ему – быстро, резко, но полно и до конца. Харуно не знала, куда деть чёртовы руки после освобождения. И поэтому просто вцепилась в многострадальную простынь, двигая тазом так, как он ей говорил. Так, как он ей показывал. Как направлял. А Саске продолжал любить её, именно любить, а не низменно трахать. И пусть эти действия были похожи донельзя, мужчина очень любил женщину, что сейчас была в такой компрометирующей позе специально для него.
Саске нагибается, сложившись почти надвое, чтобы добраться до ее губ.
Сухие, обкусанные, кажется, даже прокусанные. По крайней мере, он чувствует этот солёный металлический привкус и ломается окончательно. Взахлёб, со свистом хриплого дыхания, Учиха обцеловывает уста любимой женщины, продолжая двигаться внутри неё. Вперёд–назад–вперёд–назад, и все эти фрикции вколачивали Сакуру вниз, её ноги бессмысленно разъезжались, потому что величина тела разгоряченного мужчины была слишком тяжела. Но кто сейчас думает о такой хуйне?
Ловкое движение, и мужчина переворачивает девушку, разительно меняя угол проникновения. Разительно и резко, даже не выходя из неё, по крайней мере, полностью. И снова чувство заполненности, и снова бешеный темп. Куда ты торопишься, Саске? Девушка под тобой уже не понимает происходящего, лишь кричит, срываясь в хрип, подгоняя бёдрами под твой ритм. Она обхватывает своими тонкими лодыжками твой торс, прижимая тебя к себе ещё сильнее. Минимум пространства, минимум ёбанного пространства - шепчут её глаза, в которых страсть разъела все остальные чувства. Смотри, до чего ты довёл её: локоны противного, так раздражающего тебя розового цвета, прилипли ко лбу, губы покраснели, и теперь были вдове больше от всех укусов и поцелуев, которыми ты их вознаградил; она заходится в полукрике-полустоне снова и снова.
Смотри, как ты можешь, Саске.
- Ещё… - хрипит Харуно, царапая спину мужчины, знаменуя, что второй оргазм уже был. Или он продолжается, поэтому девушка подсознательно хватается за всё, что может. Поэтому стенки её влагалища сжимаются вокруг члена, а он пульсирует, напоминая о том, что разрядка тоже близка. Но Учиха не думает об этом. Он целует шею, спускается на ореолы сосков, кусает, оттягивает нежную плоть. Она ещё может кричать? Может стонать и выгибаться? Впору было подохнуть от такого количества возбуждающих и срывающих крышу элементов. От такого множества разрывающих моментов, когда тело сотрясает… третий оргазм? Неужели?
- Теперь ты водишь, - рявкнул Саске, а девушка, юрко кивая, обхватила бёдрами его, возвышаясь сверху, и, о, боже, начала двигаться. И как двигаться! Повторяя в точности его темп, сопровождая поступательными движениями не только верх-вниз, но и вперёд-назад. Это трение, эта тонкая талия, сжатая ладонями, эта запрокинутая голова, эти ярким росчерком виднеющиеся опухшие губы – всё это, вкупе с долгой продолжительностью любовного соития, всё это родило не просто дрожь, а настоящий электризованный тремор, прошедший от волос до самого члена. И в горячую глубину её лона выстрелило его семя, разошедшееся теми самыми импульсами, что родились внутри его тела.
Она сразу же обмякла, упала на его грудь, одаряя кожу мужчины распалённым дыханием. Сакура устала, да, безумно устала. Скатившись набок, девушка прижалась к нему, а Саске обнял её, пялясь в белизну потолка.
- Это было…
- Любовью, - закончил мужчина, не глядя на замершую девушку. Она даже перестала дышать, резко лишив потную кожу запаса тепла. – Я тебя люблю, Харуно. Мне хочется почему-то упасть тебе в ноги и кричать, чтобы ты не уезжала. Молить, заклинать и угрожать переломом всех костей ног. Хочется, чтобы ты бухнулась рядом со мной, обняла и пообещала, что ты останешься. И я, такое вот бесхребетное хуйло, буду молиться всем известным богам, буду благодарить их за тебя. Вот так, моя королева, - Учиха ухмыльнулся. – Король повержен.
Девушка тихо рассмеялась, прижавшись к нему ещё сильнее.
- Ты ёбнулся на почве всех этих регалий, Учиха. Ёбнулся окончательно и бесповоротно.
- Я ёбнулся на тебе, дура, - ласково целуя её в до сих пор пахнущие карамелью волосы, прошептал он.
- Я тоже люблю тебя, урод, - тихо сказала она, оглаживая пальчиками его живот. – Люблю, просто, пиздец, как. Убила бы, конечно, но люблю.
- Взаимно.
- Урод.

***

Сакура проснулась на следующее утро, освободилась от плена горячих и тяжёлых мужских рук и скользнула на холодный пол. После объятий Саске её уже ничто так не согреет.
В спальне Учиха, спустя ночь дикого, необузданного секса, всё ещё витал запах желания. Харуно чувствовала его и на своём теле – непонятно как, но чувствовала. И даже второпях принятый душ не избавил ноздри от терпкости, а язык – от вяжущей слюны. О, твою налево, теперь Сакура никогда не сможет так желать кого-то другого. Нет, только не другого, только его, ебанутого короля собственного королевства. Как быстро, всего пять месяцев спустя, расширился его внутренний мир, где раньше была только дочь. Теперь там накрепко поселилась розововолосая няня – тупая, обиженная на весь мир сука. Но безумно любящая его, отдающая всю свою любовь без остатка. И Саске впитывал всё это сегодня ночью. Как и Сакура: жадно, захлёбываясь собственными криками. Они обменялись запахами друг друга, навечно приковав себя к себе. И ничего тут уже не попишешь.
Сакура вышла из душа уже в одежде, правда, другой. Блузка была даже не найдена, а юбка безвозвратно уничтожена. Саске уже проснулся, он лежал поверх опять педантично и аккуратно постеленного пледа в одних брюках. Харуно подошла к нему и, наклонившись, легко поцеловала в губы. Учиха углубил поцелуй, огладив её нежные щёки ладонями, приближая её к себе. Оторвавшись, он удовлетворённо осмотрел её шею, где покоились следы вчерашних прикосновений.
– Я вызвал тебе такси, - спокойно сказал мужчина, вновь откидываясь на подушки. – Уже должно подъехать.
- Спасибо, - также деловито ответила Сакура, усевшись на кровать и надевая каблуки. – Помоги вынести чемодан на улицу.
Рассвет уже вовсю вошёл в свои права, и на улице было светло, но не настолько, чтобы это раздражало. Саске, прищурившись, смотрел на небо, а Харуно, прижавшись к его обнажённой груди спиной, грелась опять в его объятиях. Пальцы, вспорхнув, поднесли сигарету ко рту, и девушка сделала глубокую затяжку, смотря только вперёд. Дым быстро заполнил и лёгкие, и мысли. И это было прекрасно.
Шум машины закончил идиллию раз и навсегда.
«Я не люблю слезливые прощания, - говорили её безумно зелёные глаза. – Поэтому я буду плакать потом, в такси или в аэропорте. Не скучай, Учиха».
«А я не люблю слёзы. Тем более – твои. Так что спасибо, - отвечал его взгляд. – Спасибо за всё. Я люблю тебя».
Сакура села в такси и уехала.
Только в дешёвых мыльных операх главный герой несётся в аэропорт, чтобы остановить любимую девушку. Он успевает перед посадкой, расталкивает толпу, извиняется, бормочет, что у него срочное дело. А потом выкрикивает имя той, что уже одной ногой шагнула в посадочную гармошку, что приведёт к трапу самолёта. И девушка остановится, недоуменно посмотрит на главного героя. А тот, отпихивая со стороны любопытных, будет идти к ней и говорить. Говорить, что он любит её и просит не уезжать. А возлюбленная будет слушать, смущённо опускать глаза и вновь возвращать их к любимому. И, конечно, останется, ведь это по канону. Они обнимутся и поцелуется под восторженные крики толпы. Кто-то зааплодирует, и спустя секунду все пассажиры будут рукоплескать, а стюардесса вытрет украдкой слёзы. А девушка и главный герой, не обращая внимания на всех, будут целоваться.
Учиха Саске, опять прищурившись, посмотрел в последний раз на небо и вернулся в дом. Он в реальной жизни, а не в мелодраме.
У Сакуры были причины уехать, а мужчина слишком любит её, чтобы искать для Харуно возможность остаться.