Бремя.

Прогрессирующая меопия.
Два эти слова стали для меня роковыми. Услышала я их давным-давно - еще в шестилетнем возрасте, когда ненастным осенним утром пришла в клинику доктора Конева. Сам доктор - высокий бородатый мужчина с каким-то сухим, полусонным голосом, мне почему-то не нравился. Движения его всегда были быстры и торопливы, что никак не вязалось с крайне апатичным внешним видом.
- Что это значит? - спрашиваю я. Моему детскому сознанию непонятны такие сложные слова.
- Что значит? - доктор снимает с носа очки в тонкой оправе, аккуратно складывает дужки и кладет на стол. - Деточка, сейчас у тебя минус три. В прошлом году было еще минус два.
- Целая диоптрия... - пораженно выдохнула его ассистентка.
Другие пациенты посмотрели на меня с сочувствием, которое было мне чуждо. Я же не знала, о чем говорят эти серьезные люди в белых халатах.
- Алена, неси бумаги, пропишем ей очки. И капли, капли обязательно...
Тогда я еще даже не подозревала, как опасно мое положение в действительности.

* * * *

- Не хочу, - упрямо отвечаю я в ответ на умоляющий взгляд мамы.
- Саша, ну так надо, как ты не понимаешь! - она теряет терпение и срывается на крик. - Тебе доктор что сказал? Что?!
Я не любила, когда мама кричала. Злоба ей совершенно не шла.
"Как ты не понимашь, я не хочу носить очки, мам..."
- Переживаешь, что скажут твои подружки? - рычит отец, подключаясь к разговору. - Да тупые они, твои подружки!
Отец... Я никогда его не любила. Если насчет моих чувств к матери у меня еще были какие-то сомнения, то отца я ненавидела больше всего на свете. С самого раннего детства.
Он был ограничен. Настолько ограничен, что даже не догадывался, что ни друзей, ни подружек у меня и не было. А если бы и были, их мнение интересовало меня в последнюю очередь.
Просто очки - своеобразный признак ущербности, это слабость. А я не хотела быть слабой.
- Не буду. Вы меня не заставите.
Неужели я сказала это вслух?
Отец наклоняется и с силой сжимает мое худенькое детское предплечье своей рукой. Мне больно, но я молчу. Лишь морщусь немного от отвращения. Само прикосновение противно мне куда больше, чем боль, которую оно причиняет.
- Ты будешь носить очки, поняла? - он говорит негромко, но с ощутимым напряжением и агрессией. При этом глаза его широко распахиваются и словно бы становятся больше, как у сумасшедшего. Я боялась этого взгляда до дрожи в коленях. - И мне плевать, что ты хочешь. Мала еще, чтобы хотеть.
Мы взяли первую попавшуюся оправу и заказали стекло с нужным минусом; и это был первый шаг к моему грандиозному жизненному падению - близорукости.

* * * *

Приемное отделение операционной - огромное помещение без окон, с голыми плохо прокрашенными стенам и высокими потолками. В комнате стояла звенящая тишина; другие дети, из которых моих ровесниц, четырнадцатилетних девчонок, было только две, сидели на кроватях, расставленных по углам. Все были напуганы, хоть и пытались скрыть страх за приветливыми улыбками. Один мальчик громко и надрывно плакал.
- Привет. Как тебя зовут?
Оборачиваюсь и вижу кудрявую светловолосую девочку с веснушками.
- Саша. - Отвечаю по своему обыкновению недружелюбно. Привычка, что поделать.
- Чего такая грустная?
- А есть повод для веселья?
- Конечно! - жизнерадостно отозвалась девочка. - Скоро все это закончится.
Я посмотрела на нее с удивлением и неожиданно для самой себя рассмеялась.
- Ты права. Но от осознания этого факта не легче.
- Тоже верно, - усмехнулась она, в игривой манере накручивая на палец кудряшку.
- А тебя как звать?
- Карина. Сыграем в карты? В дурака?
Я согласилась. В карты играть я любила и умела с раннего детства. К тому же делать было все равно нечего.
Мы сыграли несколько партий; за это время из приемной увели больше десятка ребят. Куда - мы не знали; здание больницы, отведенное для операционных, напоминало бункер-лабиринт - темный, холодный и мрачный.
Наконец худенькая дама в специальной голубой форме пришла по душу Карины.
- Не бойся. - Велела мне на прощание новообретенная подруга. - Знай, все будет хорошо.
Ясное дело, я ей не поверила, однако отчего-то слукавила, согласно закивав в ответ на ее ободряющие слова. Карину увели.
Вы когда-нибудь испытывали страх? Не простое опасение, а настоящий ужас, ужас, напрямую связанный с инстинктом самосохранения. Когда ты знаешь, что нечто пугающее медленно, но верно подбирается к тебе, а ты ничего не можешь сделать. Ничего. Ты просто невластен, и эта беспомощность окончательно добивает измученный томительным ожиданием рассудок, погружая трезвый ум в пучину безумного страха.
- Саша? На выход.
Страшно. Очень страшно. Шумно сглатываю, сжимаю руки в кулаки, тщетно пытаюсь скрыть дрожь, охватившую все тело.
- А что там будет?
Тон почти жалобный. Будь я в адекватном состоянии, непременно разозлилась бы на себя за эту слабость.
- Увидишь. Не бойся, ничего страшного в этом нет. - Она дружески мне улыбается, но улыбка эта настолько приторна и фальшива, что я вздрагиваю - не от страха даже. От омерзения.
Она берет меня за руку и ведет куда-то; вновь темные коридоры, которым и конца не видно. Я не сопротивляюсь. Во мне борются два противоречивых чувства. Первое - желание быть сильной, желание продемонстрировать свое хладнокровие. Не кому-то, а самой себе. А второе... Страх. Только страх. Непреодолимый, точно стена пылающего открытого пламени.
Входим в операционную. Я замираю и широко распахиваю глаза, не в силах сдвинуться с места.
Хочу в красках воспроизвести ситуацию, в которой мне выпало оказаться, и одновременно боюсь показаться неискренней, склонной преувеличивать кисейной барышней. Предлагаю вам ненадолго включить воображение. Представьте: самая обыкновенная Российская больница. Просторная операционная, отделанная старой потрескавшейся плиткой, освещенная тусклой желтой лампой. Углы помещения тонут в темноте. У стен стоят койки, на которых покоятся тела, накрытые белой простыней. Я не сразу сообразила, что они - те самые ребята, с которыми я коротала время в приемной, те, которых забрали до меня. Должно быть, еще не отошли от наркоза.
А в центре - еще одна койка. Предназначенная для меня. Вокруг нее - четыре или пять человек в марлевых масках и белых халатах. Со скальпелями в руках. В лучших традициях голливудских фильмов ужасов.
Сердце провалилось куда-то вниз, а легкие отказались работать. Страх разрушил все возводимые мною барьеры и прорвал плотину спокойствия, позволяя панике хлынуть во все стороны.
- Нет... - мне с трудом удалось заставить язык ворочаться во рту. - Нет!
Я бросаюсь обратно к выходу, но хирурги впятером быстро меня ловят и силой укладывают на стол.
- Софья! Наркоз!
Зафиксировав мои руки в крайне неудобном положении и лишив всякой возможности двигаться, доктора опускают на нижнюю часть моего лица полупрозрачную резиновую маску с отходящей от нее толстой трубкой, по которой струятся потоки сероватого газа.
Чувствую тошнотворный специфический запах этилена. Уже через несколько секунд конечности обмякают, а глаза закрываются сами собою.
А потом - темнота. И никаких чувств. Совершенно никаких.

* * * *

- Сколько?
Врач - молодой мужчина лет тридцати, не больше - подскакивает, будто его неожиданно ударили по ноге чем-то тяжелым. Хотя лично у меня уже руки чесались выкинуть нечто подобное.
- Что? - переспрашивает он.
- Сколько диоптрий? - медленно, почти по слогам повторяю я вопрос. - Какой у меня минус?
- Минус одиннадцать с половиной, - как-то нервно отвечает доктор.
Краем глаза я заметила, как изменилась в лице мать, но не обратила на это особого внимания.
- Ну и? Что вы намерены делать?
Тон мой был откровенно скучающим. Профессор Хоменко был уже, кажется, восемнадцатым по счету моим лечащим врачом. И мне слабо верилось, что он сумеет помочь мне избавиться от моего проклятья. Моего бремени.
- Ну-у... - он замялся. - В семидесяти процентах случаев прогрессирующая меопия с возрастом замедляется, и зрение перестает падать. Сколько вам лет?
- Скоро будет шестнадцать.
- Хм... Вполне возможно, что у вас еще все наладится... Со временем. - Непонятно, кого он пытается убедить - меня или себя? - Я выпишу вам линзы на минус десять. Контактные линзы носили когда-нибудь? Нет? Ну что ж, моя ассистентка покажет вам, как ими пользоваться... Эвелина! Эвелина!..
Он выбежал из кабинета.
Я усмехнулась и плюхнулась прямо в кресло окулиста.
- Ну как тебе этот кадр?
- Не валяй дурака, - хмуро отозвалась мать. - По-твоему, минус одиннадцать - это шутки?
- А разве похоже, что я шучу?
- Ты тупица! - матери поровну мои речи, у нее своя особая атмосфера - называется "Вини во всем дочь". - Ни учишься ни хрена, по дому нихуя не делаешь! Будешь после школы на трассе ноги раздвигать!
- Спасибо, как-нибудь без этого обойдусь. Меня легкие заработки никогда особо не прельщали.
- Дебилка! - рубанула мама. Я даже не была уверена, слышит она мои слова или нет. - Ты разве еще что-то умеешь? Трутень! Чего ты добилась в этой жизни?!
Я хотела задать ей аналогичный вопрос, но сдержалась.
- Мам, я финалистка всероссийских литературных фестивалей и номинант на премию. Я играю на гитаре, красиво рисую, танцую и прекрасно езжу верхом. Из всего перечисленного вы оплатили мне разве что занятия по конному спорту, и то потому, что лошадей любил папин деловой партнер, и вам хотелось продемонстрировать ему мои умения. Всего остального я добивалась сама.
- Интересно, как ты будешь все это делать, когда ослепнешь?
- Ну не знаю. Я пока об этом не думала. Но я найду способ, не сомневайся. Уж упорства у меня побольше твоего будет...
Мать побагровела от ярости, и я моментально пожалела, что вообще начала разговор. Мои родители не любили весомых аргументов, им необходимо было тупо обливать собеседника грязью.
- Вот они, ваши линзы! - в помещение влетела Эвелина, ассистентка главного офтальмолога.
- Ах да, разумеется. - На лице матери моментально расцвела фальшивая благодушная улыбка. - Тут шесть пар?
- Да, двухнедельные, и еще раствор для протирки...
Пока они обсуждали подробности этой альтернативы очкам, я смотрела в окно, на цветущие во дворе пионы, на зеленеющие тополя, на двух пушистых собачонок, скачущих под бдительным надзором своей хозяйки.
Смотрела - и не могла представить себе темноту. Не могла представить, что наступит день, когда весь окружающий меня мир поглотит непроглядный мрак.
Интересно, чего же во мне все-таки больше - отваги, глупости или банального пофигизма? Честно, я затрудняюсь ответить.
Эх... Как все субъективно в нашем мире.

* * * *

Я злилась. Очень сильно злилась.
- Мне не видно! - с присущей ей театральностью воскликнула Марина.
Я крепко стиснула зубы, чувствуя, что вот-вот дам волю раздражению.
- Чего это не видно? - негодует Людмила Алексеевна. - Ваня все аккуратно пишет!
- Зрение у меня плохое, непонятно разве? - резюмировала Анна.
Я сжала руки в кулаки и уткнулась носом в тетрадь. Пафосную и любящую всеобщее внимание Марину Ивашенко я ненавидела всей душой, а ее игру на публике - тем более.
Особенно ту, что касалась зрения. Больная тема, ха, что и говорить...
- Сядь ближе, - советует Леша, которому нытье одноклассницы тоже уже порядком надоело.
- Нет, на первой парте холодно, она ближе к окну, а я мерзну, - заупрямилась Марина. - Хотя стойте, есть у меня идея...
Она наклонилась, извлекла из своей сумки - дорогого изделия из натуральной кожи - увесистый бинокль и посмотрела через прибор на доску.
- Вот так все видно, - с деланной радостью оповестила она присутствующих.
Мое терпение с лопнуло с оглушительным треском. Я вскочила со своего места и подобно грозовой туче нависла над Марининой партой. Горе-актриса испуганно дернулась - моя рука крепко, до боли вцепилась в ее плечо.
- Ты что, офигела?!
- Ты ничего не знаешь.
- Саша, немедленно сядь! - велела Людмила Алексеевна, но я не обратила никакого внимания на ее слова.
- Двинуть бы тебя случайно головой об стену, - продолжала я. Дикая злоба переполнила меня до краев. - Может, тогда у тебя начнутся проблемы с глазами и ты поймешь, каково это. Поймешь, как глупо себя ведешь.
- Ой, Саш, хватит изображать из себя черт знает что! - Марина демонстративно сморщила нос и стряхнула мою ладонь. - Актриса из тебя никакая.
- Нет, не я. Ты никакая. Вообще. Мне жаль такую жалкую и никчемную личность.
Марина возмутилась, однако мне было все равно. Развернувшись, я подняла свой портфель, перекинула через плечо и вышла из класса, начисто игнорируя приказы учительницы вернуться.
Пусть думают, что хотят. Я и так сказала слишком много.

"Такао" встретил меня теплом и громкой музыкой. Я быстро отыскала нужный столик, с диванчиком, в самом углу. Харитон уже ждал меня там. Едва завидев меня, он вскочил и помог мне раздеться.
- Ребенок, что стряслось-то? Почему ты назначила встречу так рано?
- Да так... Настроение дерьмо.
- Ребенок, выражайся корректно! - поучительно произнес он. - И не надо этих дешевых отговорок. Сразу видно, что приключилась некая ебаная хуйня.
Я хохотнула. Речи Харитона, в которых каждое последующее предложение противоречило предыдущему, всегда благотворно влияли на мое расположение духа.
- Не хочешь со мной откровенничать? - он изогнул одну бровь вопросительно. И чертовски сексуально, будь он проклят. - Ну ладно, ладно. Закажем кофе, ты слегка оттаешь и разговоришься...
- Я не буду ничего заказывать.
- Ребенок, хватит вести себя, как ребенок. Девушка! - обратился он к худенькой официантке в суперкоротком платье. - Два карамельных капуччино, будьте добры. Кушать хочешь, ребенок?
- Нет.
Интересно, почему он всегда называет меня не по имени, а ребенком? Ну да, разница в нашем возрасте весьма ощутима - мне шестнадцать, ему двадцать три. И все-таки... Неужели он так несерьезно ко мне относится?
Я посмотрела в темно-карие, почти багровые глаза Тони. Заметив мой взгляд, он улыбнулся.
Нет. Все слишком серьезно.
Я досталась из кармана куртки пачку "Парламента", металлическую зажигалку "Zipa" (дорогая безделушка с гравировкой, подарок одного близкого друга на именины) и с наслаждением закурила. Эта пагубная привычка овладела мною уже давно. Кажется, лет в четырнадцать, на какой-то второсортной квартирной вечеринке.
- Ребенок! - Тоня укоризненно покачал головой. Он не любил, когда я курила, хотя и сам частенько баловал себя сигареткой.
- Не дуйся, папочка. - Я выпустила облако сизого дыма и протянула ему пачку. - Лучше угощайся.
Он хмыкнул и выудил из упаковки сигарету.
- Благодарю.
- Не стоит.
Он прикуривает, не сводя с меня глаз. В них пляшут бесенята. Видно, что есть что-то у него на уме. Что-то необычное.
- Сашу-у-унь... - протянул он томно. Я посмотрела непонимающе: неужели он действительно назвал меня по имени? - Сашунь, ты меня любишь?
Очевидно, на моем лице отразилась целая палитра смешанных чувств, так как Тоня самодовольно усмехнулся, порадовавшись тому, что сумел меня огорошить.
Люблю ли?
- Люблю... Нет, я не знаю... - голосовые связки отказывались слушаться. От запаха сигаретного дыма внезапно замутило.
Он наклонился совсем близко. Ноздри защекотал любимый мой аромат "Ferrari Red Men", купленный, очевидно, в фирменном салоне за границей.
- Все ты знаешь, ребенок. Все ты знаешь.
- Брось, разве есть она, любовь?
- Ты и сама это понимаешь, - загадочно ответил Харитон, сминая сигарету в пепельнице. - Просто забудь о своем упрямстве и скажи мне. Скажи.
Он крепко сжал мои руки и приник к ним губами. Его глаза смотрели прямо в мои.
Я сдалась, весело рассмеявшись.
- Идиотский вопрос...
Тоня быстро пододвинулся ко мне, одной ладонью слегка провел по волосам, а второй надавил на затылок, приближая к себе мое лицо; губы его нежно коснулись моих собственных.
Мне нравились поцелуи Тони. Чувствовать его язык у себя во рту, чувствовать, какие мягкие и подвижные у него губы. Это было волнующе и вместе с тем так сладко... Но не в коей мере не сводило с ума, как пишут сопливые бульварные романы. Я и так сумасшедшая, куда больше-то?
Именно в такие моменты я четко разделяла понятия "любовь" и "слабость". Потому что любовь к Тоне не делала меня таковой, да и вообще... Всякая любовь помогала мне выжить, даже безответная или совсем незначительная.
Если и есть что-то, что наполняет мое существование хоть каким-то смыслом - это любовь.
- Я вижу, что тебе плохо... - прошептал Тоня едва слышно, ненадолго прерывая поцелуй. - Нельзя все так оставлять.
- А как иначе? - я шумно вдыхаю, наслаждаясь ароматом его кожи, его волос.
- Сбежишь? Ко мне?
Я горько усмехаюсь. Не скрою, была у меня подобная идея... Но, как не мерзко все это, подле отца меня удерживают его деньги. Ладно еще место жительства, еда, шмотки и интернет - но кто, черт побери, оплатит мое обучение?!
- Не могу.
- У тебя будет все. - Он прильнул губами к моему лбу - ласково так, почти по-отечески. - Я обещаю.
- Тонь... - я со вздохом отстраняюсь и натыкаюсь на непонимание и обиду в его глазах. Потерпи, прошу тебя. Знаешь... Я столькое вытерпела, неужели не сумею промучиться еще пару лет?
- Ребенок... - Тоня обнял меня и притянул к себе. - Ты самый храбрый ребенок из всех, что я знаю.
- Тоня. Спасибо. - Было трудно выразить то, как мне тепло и хорошо рядом с ним, то, как я ценила эту поддержку. - Знаешь, если чаша моего терпения переполнится... Если я уйду из дома - то к тебе.

* * * *

- Ах ты блядь!
Хлесткий удар по лицу.
- Рома, не надо! - мать повисла на руке у красного от злости отца, не давая подойти ко мне.
Судя по тому, как побледнело ее лицо, она испугалась. Действительно испугалась.
Я неподвижно сидела на земле, спрятав лицо в волосах. Сидела... И неожиданно для самой себя разразилась хохотом. Диким, истеричным.
На отца мой смех подействовал, как красная тряпка на быка.
- Тварь!
Он с размаху заехал ногой мне в живот. Острая боль заставила меня сжаться пополам, но смеяться я не перестала.
- Рома, успокойся...
Мать все пыталась как-то умилостивить его, но все ее старания были напрасны. Папочка не в духе, папочке надо выпустить пар.
Он избивал меня основательно, целенаправленно причиняя боль. Как можно больше боли.
- Если завтра хоть слово кому-нибудь скажешь, в школе там или где-то еще, я тебя так... - он потряс кулаком в недвусмысленном жесте. - ...что ты на останешься калекой на всю жизнь. Поняла меня?
Я молчу.
- ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛА? - рявкнул он так, что стены заходили ходуном.
Я безжизненно киваю. Этого папе, слава богу, хватило, и он вышел из моей комнаты, громко хлопнув дверью.
Следом за ним выходит и мама - она, конечно же, на стороне главы семейства. Да и сама нередко поднимает на меня руку. И, что интересно, когда это делает кто-нибудь другой, она обычно изображает сестру милосердия, мою спасительницу. Ха.
Лицемерие... Ненавижу.
- Саша? - в спальню заглядывает брат, Антон. Он тоже боится, как и каждый в этом доме - боится, что и его отцовское раздражение не обойдет стороной. - Почему он тебя? Что ты сделала?
Я приподнимаюсь на руках, а затем медленно встаю. Принимаю вертикальное положение, пошатываясь, точно пьяная. Голова кружится и невыносимо болит. Тошнота... Зажимаю лицо рукой - из разбитой губы обильно течет. Кровь тяжелыми каплями падает прямо на гладко отполированный паркет.
Залюбовавшись алой лужицей на полу, я почти забываю о брате, что по-прежнему ждет моего ответа.
- Что? - продолжает допытываться Антон.
- Не помыла посуду. - Я апатично пожала плечами. - Сущая хрень.
Тоша сразу же убегает, очевидно, доделывать все домашние дела, чтобы не дать отцу ни малейшего повода для злобы.
А я неторопливо иду в прихожую, набрасываю на плечи куртку, на спину - рюкзак, и без малейших колебаний покидаю квартиру родителей. И мне абсолютно все равно, как они отреагируют на мое бегство. Абсолютно.

* * * *

Нерешительно звоню в дверь и терпеливо жду, когда шаги по ту сторону станут отчетливее.  Вся дрожу от холода: по пути меня настиг настоящий ливень, а не перчаток, ни шапки у меня при себе не было.
- Саша? - удивленно говорит Тоня, распахивая дверь. - Что случилось?
- П-помнишь, что я сказала тебе т-тогда, в "Такао"?
Молчание.
- М-моя чаша разбилась, Тонь.
Он внимательно посмотрел на меня и настежь распахнул дверь, пропуская заблудшую одинокую гостью в свою квартиру.
- Проходи.
Беспрестанно трясясь и стуча зубами, я проскользнула в теплое холостяцкое жилище. Жилище, следует заметить, было относительно чистым и стильно обставленным.
- Ребенок, постой... Иди ванную, руки помой под теплой водой. Я пока чай заварю.
Я покорно закивала.
Когда я сполоснула озябшие ладони под краном, Тоня провел меня в свою спальню - просторную комнату в стиле хай-тек, в светло-бежевых и шоколадных тонах - и усадил на кровать, предварительно закутав в одеяло. А затем принес и кружку с чаем.
- Крепкий и сладкий, черный с ванилью. - Сообщил он. - Как ты любишь.
- Спасибо. - Пролепетала и, сжав чашку обеими руками, осторожно отхлебнула. Душистый напиток почти сразу же согрел саднящее горло.
Ответом мне была обворожительная улыбка моего ненаглядного папочки.
- Ради тебя, милый ребенок, все, что угодно.
- Хех...
Мы еще немного посидели, прислушиваясь к шуму бурлящих ночной жизнью улиц за окном. Петербургские ночные клубы да пабы центра гремели вовсю; вся эта атмосфера - оживленность снаружи и густая тишина в тускло освещенной спальне - сквозила непередаваемым уютом, таким настоящим, душевным, милым сердцу.
Я почувствовала, как Тоня подобрался ко мне сбоку, и закрыла глаза, ожидая чего угодно. По правде говоря, я уже давно оценивала перспективы нашей совместной жизни - которая, ясное дело, без хорошего траха была бы невозможна. Не то чтобы мне была противна мысль о близости с Тоней... Мне был противен секс в принципе. Такое грязное животное занятие, да притом с человеком, которого я так искренне люблю.
Тоня был близко, очень близко. Миг - и он повалил меня на подушки, обжигая шею горячим дыханием. По всему телу пробежали мурашки - отчасти от страха, отчасти от легкого возбуждения. Я упоминала часом, что этот парень невероятно хорош собою?
Он чуть прикусил мочку моего уха, сжал в стальных объятиях, а затем... Нежно чмокнул в лоб.
- Спокойной ночи, Сашунь.
Мы уснули вместе, я - у него на руках, таких теплых и надежных. В этом не было особой романтики... Однако я чувствовала себя умиротворенной, как никогда раньше. И это все, что я могу сказать.

* * * *

Сейчас мне почти семнадцать лет.
К своим шестнадцати я пережила многое - две операции на глаза, отчаяние безвыходного положения, дикую боль, лютую ненависть. Но это в прошлом. Я лечусь. Учусь жить среди людей - нормальных людей.
Не знаю, что ждет меня в будущем - может, все обойдется, а может, я окончательно потеряю зрение и ослепну. Не знаю, ибо окулиста я вот уже год не посещаю принципиально. Линзы заказываю через интернет, и даже переступать порог офтальмологической клиники мне не приходится. И правильно, на мой взгляд - к чему знать, сколько тебе осталось?
Не хочу думать о будущем. Предпочитаю жить настоящим. Да и некогда грустить: на выходных мы с моими одноклассниками едем за город, отдохнуть и развлечься немного. Нет, мы не пьем... Ну, много не пьем. Зато очень любим такие занимательные игры, как "Activity" и классическая мафия. А там уже и весна не за горами...
И плевать на все предстоящее. Чему суждено случиться - того не миновать, как бы тебе этого не хотелось.
А каково оно, ваше бремя?