Бушующие

Рекою красною текла кровь, пропитывая землю, тревожа могилы мертвых, оставляя память о невинных жертвах террора на много тысячелетий вперёд. Но что есть эта память? Мы не учимся на ошибках предшественников.

Пока мы есть, война никогда не прекратится. Пока мы есть, кровь будет проливаться.

Дверь с грохотом распахнулась, пропуская ледяной северный ветер в небольшой домик, снаружи практически вросший в землю и покрытый сугробами плотного снега. Мужчина остановился на пороге и принюхался. Внутри витал запах крови, грязи и сырости, пробирающей до костей, отзывающейся дрожью по всему телу. На лице появилась гримаса отвращения - ему никогда не нравилась эта работа. Не было ничего хуже, чем убираться за отрядом карателей. Они убивали всех и вся на своём пути, ранили, калечили, лишали родных и близких, покрывали холодный снег красной кровью, оставляя за собой пылающие в огне и горе северные поселения. Тот, кто оставался в живых, мог рассчитывать лишь на голодную смерть, - в условиях этого климата в одиночку было просто невозможно выжить.

Остановившись на пороге, он беглым взглядом прошёлся по стенам. Заделанные мхом щели, плесень от сырости, покосившиеся столы и стулья. Было сразу заметно, что хозяев давно нет в живых. Это немного обрадовало уставшего за день мужчину - не пришлось бы возиться с немощными и больными, оказывать им первую помощь, расспрашивать и притворяться сочувствующим и жаждущим проявить добросердечность, которой у него никогда и не было. Уголок губ дёрнулся в подобии на ухмылку: от своего лицемерия даже не становилось противно.

Он собрался было уже уходить, как из-под горы старых, потёртых и съеденных молью шуб и одеял, сваленных в углу, донёсся еле слышный стон, полный боли и горечи, но вскоре затих, и помещение вновь погрузилось в тишину.

Нетерпеливыми шагами пройдя внутрь, мужчина быстрым и неколеблющемся движением откинул вещи одну за другой, с раздражением понимания, что ему вновь не повезло. Потеряв контроль над эмоциями, он неаккуратно отдёрнул очередное одеяло, от чего тонкий слух уловил повторившийся тихий всхлип. Сквозь мех последней шубы, загрубевшая кожа пальцев ощутила дрожь. Так бьёт только находящегося в лихорадке. В этом не было ничего удивительного, да и другого не стоило ожидать. Однако, сняв все вещи, мужчина почувствовал нечто похожее на жалость. На холодном, сыром полу, вся сотрясаемая крупной дрожью, лежала девушка. Ярко красные спутанные волосы разметались по тощим узеньким плечикам, разорванный и помятый свитер открывал обтянутые кожей ключицы.

На первый взгляд он бы не дал ей и пятнадцати лет, но сформировавшаяся фигура говорила об обратном. Её можно было бы назвать красивой, если бы не бледное лицо, худые руки, руки, что были по локти испачканы в почерневшей от времени крови. Ран явно не было, но девушка была простужена - об этом говорили частое и тяжёлое дыхание, дрожь по всему телу и слишком высокая температура. На несколько мгновений она открыла глаза тускло-алого цвета, чтобы смерить его едва ли осмысленным, но усталым взглядом. В нём не было бурлящей жизни, присущей юности. В нём не было вообще ничего, что можно, за что можно было бы зацепиться. Сверлящая и поражающая пустота, что затягивает серостью своих красок. Видеть плохое всегда легче. Сосредоточиться же на чём-то светлом, обнадёживающем, сверкающем где-то вдалеке может не каждый.

Морщинка на лбу исказила лицо мужчины. Оставить её здесь? Будет ли это более гуманно, чем тащить бедняжку в лагерь? Он встречал много таких искалеченных, тощих, больных, покинутых в последние часы их жизни. И не было ничего сострадательного в том, чтобы пытаться помочь умирающему. Бередить его раны, волновать покидающую телу душу. Это не услуга, это издевательство. Отвратительно.

Окинув взглядом помещение, он наткнулся на серую закоптившуюся печь и лежавшие рядом с ней отсыревшие дрова, сваленные неаккуратной охапкой. Не было даже смысла пытаться разжечь ими огонь. Усмешка тронула тонкие губы. Бесполезные, никому не нужные усилия. Поможет ли ей это? Вряд ли. Он смотрел на факты, опуская вероятности. Намеренно теряться в надеждах значило закончить на обочине этой жестокой жизни.

Накинув на девушку задерживающий тепло жилет, что служил ему армейской формой в этих краях и спасением одновременно, он переложил её ближе к печи. Это всё же было лучше, чем холодные, сырые шубы. Бедняжку колотило, но ему нечем было ей помочь без огня. Да и вообще помочь ей сейчас чем-либо было тяжело.

В попытках безуспешно зажечь огонь прошло около двух часов. Томительно долгих, тянущихся, как будто бы специально растягивая эти мгновения. За окном уже стемнело, ни единая звезда не освещала северное небо этих земель. Природа чувствовала горькую печаль, что чумой захватывала всё большие и большие территории когда-то процветающего народа. До прихода солдат с юга здесь было тихо и спокойно. Люди жили в небольших деревеньках, располагавшихся близко друг от друга. Их размеренный и установленный веками порядок никогда и ничем не нарушался. Вдали от цивилизации, новых технологий и инноваций, они до конца хранили незыблемость своих традиций. До кровавого конца.

Мужчина откинул бесполезные поленья в очаг печи, - разжечь огонь так и не получилось. Разочарование, смешанное с досадой, ярко выделилось на его лице, обычно безэмоциональном и спокойном. Он устал за этот день. Устал безмерно. Да и только ли за этот день?..

С яркой вспышкой слепящего света в печи столпом взвилось пламя, игриво танцуя на, казалось бы, сырых дровах. Прищурив глаза, что уже привыкли к темноте, мужчина с некоторым удивлением рассматривал появившийся из неоткуда огонь. Красочный, живой, тёплый. Символизирующий то, чего в этих землях давно нет. Дарующий и уничтожающий. Великая сила и ужасающая мощь. То, ради чего они, южане, сюда пришли.

- Так вот она какая, ваша магия, - с усмешкой на губах потянул мужчина и лениво повернулся к очнувшейся девушке. Она смотрела на него снизу вверх, она видела его, вооружённого, сильного и опасного. Но в глазах удивительно алого оттенка не было ни капли страха. Тощая, замёрзшая, больная и покинутая, она взирала на него, как на пустое место, не требующее ни толики её внимания. – Удобно и функционально. Однако я не думал, что ты очнёшься. Как чувствуешь себя, северянка?

Девушка поморщилась, на мгновение закрыв глаза. Тело сотрясла дрожь.

- Тебе нет дела до того, как я себя чувствую, - проницательно заметила она, впрочем, совсем не удивив мужчину. – Единственное, что тебя сейчас интересует, это то, как я разожгла огонь одной лишь силой мысли. Ты пытаешься понять, но не можешь Ты пытаешься объяснить это своими глупыми науками и их не менее глупыми законами, - послышался еле слышный смешок. - Можешь даже не пытаться. Ваши умы опутаны паутиной лжи, которую вы принимаете за правду. Вы знаете всё и не знаете ничего.

Из груди девушки вырвался хриплый кашель. Мужчина даже почувствовал нечто похожее на укол жалости к этому бедному страдающему существу.

- Ваши сердца – ледяные айсберги, а души – замёрзшие в них грешники. Вы никогда не сможете понять… осознать… - облизнув обветрившиеся губы, она взглянула на стоящего перед ней мужчину. – И уж тем более не сумеете повторить. Для этого надо иметь душу. Живую и непокорённую.

Что-то в словах девушки задело его. Мягко кольнуло, расшевеливая спящее естество.

- Сколько тебе лет? Чтобы так говорить, надо быть умудрённым в жизни стариком, - он кривил душой, прекрасно понимая, что не от возраста зависит мудрость. Мало ли на свете глупых, брюзжащих стариков?

- Девятнадцать. А тебе… наверное, тридцать или около того? – усмешка скривила его губы. Тридцать, как же. Этот мир прогнил насквозь.

- Мне шестьдесят девять, - удивление, выразившееся на её лице, позабавило мужчину. – Технологии нашего мира творят чудеса.

Девушка смерила его задумчивым взглядом и серьёзно произнесла:

- Вы выглядите молодо, но душа у вас усталая.

- Душа не стареет, это удел внешней оболочки, - она молча покачала головой.

- Стареет. От постоянных потерь и переживаний. От крови, войн. Поэтому жить дольше положенного в условиях современного мира – противоестественный садизм над человеком.

- В условиях современного мира? – он усмехнулся уголком губ. Что она знает о современном мире?

- Да. В условиях, когда свои убивают своих, когда люди перестают быть людьми, превращаясь в жестоких животных. Когда ради какой-то ничтожной мелочи, вроде магии, ради власти, территорий… убивают, калечат, обрекают на смерть или вечные страдания. Что мы вам сделали? Мы мирный народ, живущий в условиях дикого и холодного севера. Нам не нужны ни ваши территории, ни ваши богатства и технологии. А вы пришли, разорили наши деревни, сожгли их дотла, не оставляя за собой ничего, кроме пепелищ и крови. А мы хотели просто жить…

- Как ты уже сказала, нам нужна ваша магия, - совершенно спокойно произнесённая фраза пронеслась по маленькому домику, разрывая тишину и треск поленьев. Из-под жилета раздался смешок. – Мы полагаем, что сможем найти причину этой магии и синтезировать подобный процесс в клетках нашего организма.

- О, весьма благородная цель, - насмешливо потянула девушка. Сквозь её голос сквозили отчаяние и горечь. Когда тишина вновь повисла между ними, она ещё более тихо прошептала: - Ничуть не оправдывающая вас.

Кашель вновь сотряс хрупкое ослабленное болезнью тельце девушки. Мужчина присел рядом с ней, прикладывая руку ко лбу. Горячий, как песок на пляже в его родном городе. Сердце невольно сжалось от приступа раздражённости на этот мир и себя самого. Несчастная, с искалеченной душой, но такая молодая. Сколько таких? Тысячи! Тысячи юных, энергичных, готовых жить и бороться падают жертвами бесполезных амбиций сильных мира сего.

Ей оставалось совсем немного. Дрожь, что била её тело, тяжёлое дыхание и жар.

- Как тебя зовут? – неожиданно даже для самого себя спросил он.

- Карин, - выдавила девушка, и её губы сложились в едва заметную улыбку. – А тебя?

- Орочимару, - в болезненно-блестящем взгляде Карин мелькнула толика интереса.

- Ты ведь не убийца, да? – Орочимару поджал тонкие губы и отрицательно качнул головой.

- Нет.

Девушка улыбнулась, закрывая уставшие глаза.

- Отлично. Не хочу свои последние часы проводить с человеком, руки которого убивали мой народ.

Орочимару задумчиво посмотрел на Карин. Худая, умирающая и совершенно бесполезная для этого мира… но с живой душой и сильной верой в свои слова. Она имела то, чего так не хватало большинству. Она никому не причинила в своей жизни вреда – а благодарностью за это была смерть. Выживает сильнейший, так что ли?

Мужчина закрыл глаза и прислонился спиной к стене. Может быть, это и к лучшему. Даже если она поправилась бы, жизнь в его мире стала бы для неё мучением. Адом на Земле. Губы скривила усмешка. Всё-таки история имеет тенденцию повторяться. Время циклично. Наверное, потому что люди никогда не учатся на своих ошибках.

В печи с треском поленьев горело пламя, созданное огнём её души. Оно освещало этот отсыревший и холодный дом, согревало от морозной северной ночи. Пройдёт всего несколько часов, - и оно потухнет. Погаснет, чтобы возродиться где-нибудь на другом конце Вселенной. Потому что пока существует вера и свобода, огонь никогда не перестанет гореть.