Часы продолжают идти.

- Как он?
Неизменный вопрос. Всегда задаю его, когда прихожу сюда, в НИИ скорой помощи имени Джанелидзе, место, ставшее мне уже привычным за последний год.
Ответ также неизменен.
- По-старому. - C глубочайшим сочувствием произносит дежурная медсестра, с таким диким человеческим сочувствием, что сразу как-то тошно, и неудобно, и слезы душат горло, и силы покидают разом. Словно на плечи падает многотонная каменная глыба.
"По-старому" - значит, как обычно. А как обычно - это химиотерапия дважды в неделю, это хроническая лучевая, катетер, трубка которого торчит прямо из впалого живота, поминутные обезболивающие инъекции, не приносящие, впрочем, никакого облегчения... Мучительные стоны, отдающиеся гулким эхом в пустынных коридорах медучреждения. Хината, беспрестанно утирающая слезы здесь же и ничего не желающая слушать о своем возвращении домой. Ровно как и о предстоящей разлуке с любимым.
"По-старому" - значит, нет надежды.
- Могу я его увидеть?
- Конечно...
Шагаю по знакомому пути в онкологическую палату. Берусь за холодную металлическую ручку двери. Медлю.
Страшно.
Глубоко вздыхаю, приходя в себя. Ну же, Сакура, ты сильная, ты справишься! Должна! Ради него!
Постаравшись придать лицу как можно более спокойное и позитивное выражение, тяну дверь на себя и вхожу осторожно, опасаясь побеспокоить больного.
- Сакура-чан, ты пришла!
Он здесь. Улыбающийся, мертвенно-бледный, исхудавший. Радуется моему появлению, точно ребенок. Боже, да он и не переставал им быть. Все такой же глуповатый веселый лопушок, каким был в первом классе Академии.
Вот только тех пшенично-золотых, вечно встопорщенных, точно у проказливого воробья, волос больше нет. И усталых морщин на лице в последнее время стало гораздо, гораздо больше.
Но юный блеск в глазах никуда не делся. Удзумаки же.
Я через силу улыбаюсь, махаю Наруто рукой и присаживаюсь на край его ложа.
Не плачу при нем. Никогда.
- Ты как, Наруто?
Спрашиваю - и тотчас прикусываю язык.
Глупо спрашивать.
Однако Наруто в отношении к этому вопросу совершенно спокоен. Наивен даже.
- Ты знаешь, на удивление хорошо! - живой, полный детской непосредственности энтузиазм в его голосе подобен удару зазубренным ржавым носом по и без того истерзанному сердцу. Удзумаки говорит пусть и хрипло, слабо, но уверенно и при этом активно жестикулирует костлявыми руками и плечами. - Хината в среду принесла клубнику, и мы съели ее с сахаром. Клубника была спелая, сладкая, видно, только с грядки. Представляешь! Нет, ну до чего же вкусная клубника!..
Его восторг смешит меня. И вместе с тем дарит новую порцию боли.
Боже. Не заплакать бы.
Бросаю мимолетный взгляд на прикроватную тумбочку, заваленную нераспечатанными упаковками кетонала. Сай, надо думать, завез на днях.
- А где Хината? - я вдруг вспоминаю, что красно-бордовый диванчик в коридоре - обычное место темноволосой девушки - сегодня пустует.
- Да ее Неджи забрал. И правильно, пускай немного дома посидит. Вот выпишут меня - тоже домой поеду. А то так надоел запах лекарств! Жуть!
- В смысле - выпишут? - искренне не понимаю.
- Ты что, Сакура, у меня же операция в понедельник. После нее уж точно домой поеду. - Твердо заявил некогда блондин.
- Наруто, но...
- Ничего не говори! - он хитро улыбнулся меловыми губами и пригрозил мне пальцем. - Я разговаривал с врачом, которого ты прислала. Замечательный врач! Прооперируем, говорит. Выпишитесь скоро.
- Что?
Ангус Фицджеральд, мой хороший знакомый из штатов, непревзойденный онколог, мастер своего дела, прилетел несколькими днями ранее из Техасского Университета, дабы руководить предстоящей операцией по удалению опухоли - уже четвертой за последний год.
Ангус, как и я, прекрасно понимал - шансов катастрофически мало.
Почему он соврал Наруто? Зачем, черт возьми?
Зачем все вокруг укрепляют его веру в чудесное исцеление?!
- Кстати, вчера Киба и Шино приезжали. С Акамару! Пса даже впустили ко мне в палату и позволили поиграть с мячиком. Тут вообще все такие приветливые, разрешают много чего. А я, понимаешь, давно Акамару не видел. Как он вымахал! Та-акой здоровый! Шкаф, а не пес!
Вскоре Удзумаки живо и ярко, в красках, расписал свою больничную жизнь. И пусть голос у него был сиплый, вымученный, речь впечатляла своей живостью, реалистичностью. Наруто упомянул какого-то старика, страдающего диабетом, с которым познакомился не так давно на процедурах, Шикамару и Темари (эта колоритная парочка посетила его на прошлой неделе), и то, что они с Чоуджи уминали дымящийся рамен в четверг (Акимичи тайком пронес в палату контрабандную еду из близлежащей забегаловки, чтобы хоть порадовать товарища, которому уже до смерти надоели все эти витаминно-овощные диеты). Много он съесть все равно не смог, но хоть вспомнил вкус любимого блюда...
Я слушаю внимательно, жадно, не перебивая; ведь кто знает, когда еще я смогу его послушать?
Наруто внезапно замолчал и задумчиво посмотрел в потолок.
- Что-то болит? - беспокоюсь я, наклоняясь ближе и мягко беря приятеля за руку.
- Нет, не болит. - Поспешил успокоить меня Наруто. - Не так сильно, по крайней мере. Просто... Я тут подумал, что очень хотел бы завести собаку. Правда! Вот выпишусь, мы с Хинатой обязательно возьмем щенка!
Я замираю, сжав его худую ладонь с набухшими сизыми венами, и улыбаюсь.
Жалкая, должно быть, была улыбка.
- Возьмем! - пообещал Наруто и нахмурил жидкие брови. - Как думаешь, какой породы? Овчарка? Или лабрадор? Хине нравятся лабрадоры...
- Думаю, лабрадор будет в самый раз.
- Вот видишь! Я так и знал, что ты поможешь мне с этим... - Наруто откинулся на подушки и слегка расслабился. - Я тоже думаю, что лабрадор лучше всех.
И вот мы безмолвно сидим, держась за руки, прислушиваясь к мерному постукиванию настенных часов. Тик-так.
Стрелка невозмутимо идет вперед, и плевать она хотела на все, что остается позади. Надо же, даже вещи насквозь пропитаны эгоизмом.
Наруто поднял руку и погладил меня по щеке. Видно было, что это движение стоило ему немало усилий. Я поймала его ладонь и прижала к губам.
- Спасибо, Сакура-чан... - шепчет он едва слышно. - Спасибо тебе за все!
Я вздрогнула: прежде ясно-голубые, точно весеннее небо, а теперь малость поблекшие глаза Удзумаки лучились, как и в прежние годы, годы нашей крепкой дружбы. Эта отчаянная уверенность в его взгляде восхищала меня и пугала одновременно.
Он действительно верил. Я знала это. Действительно, горячо, по-настоящему. Еще бы, Удзумаки Наруто без веры - уже не Удзумаки Наруто.
Но я знала, что он не просто верил. Он верил в меня. Верил, что я помогу, что я сумею его спасти, вытащить. Он вправду надеялся на меня. И от этого было еще тяжелее.
Наверное, я сама виновата. Едва узнав о диагнозе, сломя голову бросилась сюда, в НИИ, хлопотала на "верхушке" больницы, используя свои бесчисленные связи в России и за границей. Видя мои старания, мои непрекращающиеся попытки сделать хоть что-то, Наруто, возможно, начал питать вполне понятные иллюзии, посеял в своей душе надежду на выздоровление. А тут еще и обещание доктора Фицджеральда... Ростки уже пустили корни. Вера распространилась по телу. Надежда забурлила в сосудах.
Теперь было слишком, слишком поздно разубедить его.
Мне не хотелось говорить ему, что он рано или поздно все равно умрет. Это... Это сложно. В тысячу раз сложнее, чем ночевать прямо в больничном коридоре и стискивать бледную, иссохшую руку друга моего детства, в тысячу раз сложнее, чем сдерживать истерику всякий раз, когда я опять видела его таким. Измученным, медленно идущим ко дну, но не перестающим мечтать.
Я молилась за него, хоть и не очень-то верила в Бога. Я проклинала эту мерзкую, гадкую, злую жизнь за то, что вздумала отыграться на человеке столь светлом и добром, человеком, столь достойным жить, как Наруто. Я проклинала Ино Яманака, первую жену этого балбеса, которую он любил до безумия. Проклинала за то, что эта стерва изменила ему когда-то и ушла, бросив на произвол судьбы и Наруто, и его неимоверные чувства. Проклинала гребаную водку, которую Наруто хлестал после развода в отчаянных попытках забыться...
Он много пил. Очень много. По сути, во многом именно это и послужило основной причиной возникновения опухоли.
Честное слово, чем дольше я живу, тем меньше верю во Всевышнего. Просто не верится, что он может быть жесток. Хотя чего тут удивительного? В нашем мире так заведено: чем выше должность, тем больше у человека в голове тараканов, тем более он жесток и беспощаден. Бог был, есть и будет беспощадным, если, разумеется, он есть. Работа такая.
- Сакура-чан...
- А? - я резко выныриваю из собственных мыслей и виновато улыбаюсь, глядя, как забавно надулся друг моего детства. - Прости, задумалась.
- Так ты не слушала меня? - разочарованно протянул Удзумаки. - Ну да неважно... - Он опирается костлявыми локтями на подушку и слегка приподнимается. Я торопливо помогаю ему улечься поудобнее и поплотнее укутываю в одеяло. Несмотря на то, что за окном бушует май, поют птицы и зеленеют деревья, в помещении царит прохлада. - А только хотел спросить, Са...
Внезапно он ахнул, побелел, как полотно, и до скрипа стиснул челюсти; глаза его закатились, из горла вырвался сдавленный хрип.
Я моментально поняла, что происходит.
- Сестра! - кричу, буквально скатываясь с кровати. Хватаю с тумбочки упаковку с обезболивающим и под хрипы Наруто торопливо разрываю дрожащими, непослушными пальцами целлофановую упаковку. - Сестра, мать вашу!..
Дальнейшее впоследствии вспоминалось мне смутно. Суматоха, хлопанье дверей и многочисленный топот потонули в почти животном вое Наруто, что корячился от нестерпимой, пронизывающей боли на узкой больничной койке.
Я так и не узнала, о чем он хотел тогда спросить.

НЕ БОЙСЯ СДЕЛАТЬ МНЕ БОЛЬНО, МИЛАЯ. Я УЖЕ УМИРАЛ.
УМИРАЛ, И НЕ РАЗ, И НЕ ДВА, И НЕ ТРИ,
Я УМИРАЛ РОВНО СТОЛЬКО, СКОЛЬКИХ РОДНЫХ ПОТЕРЯЛ,
ФИНАЛ - ЭТО СМЕРТЬ, А МОЯ СМЕРТЬ - ОНИ.
ЗНАЕШЬ, Я НИКОГДА БЫ НЕ СМОГ ПОЗАБЫТЬ ТО, ЧТО БЫЛО,
БЫЛО КОГДА-ТО, НО С НИМИ УШЛО,
Я ВЫБРОСИЛ В МУСОРНЫЙ БАК И ВЕРЕВКУ, И МЫЛО,
ПОЧЕМУ? ПОНИМАЕШЬ, ПРОСТО Я БОЛЬШЕ НИКТО.
МЕНЯ НЕТ. Я ЛИШЬ ПРИЗРАК. ТЕНЬ ТОГО, ЧТО ИСЧЕЗЛО,
ТЕНЬ ПРЕЖНИХ УЛЫБОК И СВЕТЛОЙ ЛЮБВИ,
НИГДЕ - НИ В РАЮ, НИ В АДУ - МНЕ НЕТ БОЛЬШЕ МЕСТА,
И КАК УМЕРЕТЬ МОЖЕТ ТОТ, КТО ЖИВЕТ ВОПРЕКИ?

Тик-так. Тик-так.
Той ночью мне не не спалось.
Сидя на высоком табурете у барной стойки, подперев голову рукой, я рассеянно помешивала изящной антикварной ложечкой из любимого Учиховского сервиза застывшую кофейную гущу. По сути, только на кофеине в чашках из этих баснословно дорогих сервизов и держался мой организм последние несколько дней.
- Не спишь?
На пороге стоял Саске с бутылкой крепкого бурбона наперевес. Парень выглядел несколько помятым и растрепанным, но даже в столь неопрятном виде был чертовски привлекателен, и многие девушки наверняка бы душу дьяволу продали за его благосклонность.
- Как видишь. - Просто отозвалась я, постукивая ногтями по лакированной поверхности стойки. - Здороваться не учили?
- Привет. - Он подошел и чмокнул меня в щеку, а затем присел рядом. - Вечно ты делаешь мне замечания. Даже этому идиоту не делала, а мне делаешь. Что за Вселенская несправедливость?!
- Наруто не идиот! - моментально взвилась я.
- Ну да. Ровно как дерево не дерево, собака не собака, а Обама не Обама.
- Заткнись, Саске, заткнись!
- Какая-то ты дерганая стала, милая. Впрочем, ты никогда не отличалась особой... М-м... Терпимостью. - И он водрузил на стойку бурбон.
- Если это такое ненавязчивое предложение напиться, то... Можешь катиться куда подальше. К чему-чему, а к алкоголю я сейчас не расположена.
- Ты, может, и нет, - невозмутимо отвечал Учиха, откупоривая бутыль. - А вот твоей бедной головушке только это и нужно.
- Бедной моя головушка будет завтра утром... - Я со вздохом придвинула к себе бутылку и сделала приличный глоток прямо из нее.
- А стаканы, значит, для лохов? - с иронией поинтересовался Учиха, вопросительно изогнув одну бровь. Хорошо отработанный жест, очевидно, специально рассчитанный на представительниц женского пола.
- Именно.
- Что ж, тогда я не буду лохом, - пожал плечами он, по моему примеру прикладываясь к горлышку.
- Ты и так лох, - отстраненно заметила я.
- А ты лохушка. - Лениво отбил Учиха.
- Да все мы лохи.
- Какие милые у нас беседы, е-мае, - усмехнулся Саске, вновь передавая бутылку мне. - Прямо как в старые добрые времена. Третий класс...
- Ты тогда еще с Наруто подрался.
- Я этого не помню, - честно признался брюнет. - Ты была сегодня у него, кстати?
Я кивнула, старательно пряча глаза. Впрочем, Саске был слишком проницателен, чтобы что-то от него скрыть.
- Снова ухудшения?
- Он... - я сглотнула. - Он кричал... - закусываю губу. - Саске, он так громко кричал... Боже... - я вцепилась руками в волосы и оперлась локтями о столешницу, силясь успокоить вскипевшие нервы.
Саске снова припал к бурбону. Точно к живой воде.
- Выпей, Сакура. Выпей еще. - Он сунул мне в руки бутылку и пронзил таким взглядом, что я не посмела ослушаться и осушила сосуд почти до половины. Спиртное вернуло на место расшатанную крышу, притупило тревогу, вернуло какую-то мизерную частицу былого душевного равновесия, запустило по венам дозу спокойствия. Я глубоко вздохнула и поняла, что вновь могу говорить.
- Господи... Господи, Саске, этот идиот...
- Наконец-то признала!
- ...этот идиот как будто и не умирает.
- В самом деле?
- Это наш Наруто! - воскликнула я, не давая ему возможности опять выдать какую-нибудь саркастичную шуточку. - Это все еще наш Наруто... Разве что рамена ест меньше.
Повисло молчание.
- Твоя правда, - наконец горько усмехнулся Учиха. - Впрочем, этого и следовало ожидать. Он все тот же.
- Да... - я улыбнулась, но губы предательски затряслись. По щекам сбежали две мокрые неприятные дорожки, но я предпочла их не заметить. - Я помню, как... Как он мне в любви признавался в начальной школе. Все бегал за мной, звал на свидания... Дарил открытки, нарисованные от руки. И приклеивал на них наклейки с динозаврами, чтобы они выглядели круче.
Саске фыркнул.
- Помню-помню. Этот дуралей еще возненавидел меня люто за то, что я тебе приглянулся. На каждом углу орал, что обойдет меня по среднему баллу и женится на тебе, когда вырастет. Ирука просто не знал, что с нами делать.
Я от души рассмеялась.
- Да... Ты знаешь... Я до сих пор храню его открытки. - Я запнулась. - Знаешь, подчас так больно все это вспоминать... Кадры из прошлого... Почти забытое... Невероятное...
- Ну да! - Саске кривовато улыбнулся и вальяжно развалился на своем табурете, закинув ноги на столешницу и вновь завладев бутылкой. - Кто мог подумать тогда, что Наруто к одиннадцатому классу и впрямь догонит меня, перегонит и получит золотую медаль, я получу многомиллионное наследство от погибшего брата, а ты станешь лесбиянкой!
- Причем тут это? - огрызнулась я, рывком отбирая у него бурбон. - Ты так говоришь, будто увлечение девушками - моя профессия там или достижение, а не обыкновенное сексуальное предпочтение...
- Обыкновенное, ну-ну. Между прочим, - он решительно отобрал у меня бутылку. - То, что лесбиянка, некогда влюбленная в асексуала и бывшая предметов воздыханий гетеро, стала столь успешной и популярной как у парней, так и у девушек, поистине невероятно и даже в какой-то степени забавно, ага.
Я тяжело вздохнула и опустила лоб на стойку.
- Хорошо, что мы с тобой не женаты.
- Я тебе больше скажу, хорошо, что мы с тобой не спим, - в тон мне отозвался Учиха. - Иначе эта ебаная Санта-Барбара свела бы меня с ума. В общем, славно, что ты лесбиянка.
- Всегда небось мечтал иметь в друзьях лесбиянку? - поддразнила я.
- Нет, - возразил Учиха. - По правде говоря, я всегда мечтал иметь лесбиянку. Но раз уж она у меня в друзьях, то пусть будет в друзьях, и так устроит.
- Идиот ты! - буркнула я.
- От идиотки слышу.
Мы продолжали игриво подстебывать друг друга, бросаться выдумываемыми на ходу оскорблениями, пили и не думали не о чем. Вернее, мы упоминали в разговоре Наруто, часто, даже очень часто, однако упоминали любовно или шутливо, без грусти и боли, разве что с легкой толикой ностальгии. Саске ласково называл его "дурнем", или "дебилишкой", или "прыткой задницей", как бывало в школьные годы - счастливые годы - и я громко хохотала, порою до слез. Я прекрасно знала, что Учиха, не привыкший демонстрировать то, что чувствует, не привыкший проявлять слабость, на самом деле при помощи банального юмора пытается не выдать себя. Пару раз я видела в его глазах старую, как мир, печаль и тоску, но Саске сразу же брал себя в руки, в очередной раз выплевывая какой-нибудь похабный анекдот или потешно копируя речь Чоуджи Акимичи, что в пятом классе складировал чипсы у себя в парте (тайник этот был раскрыт вскоре завучем по внеклассной работе Куренай, и Чоуджи пришлось долго оправдываться перед донельзя удивленной преподавательницей).
Тик-так, тик-так. Пустела бутылка бурбона.
И все было как обычно. Привычно. Сидеть на квартире у Саске, пить дорогущее крепкое пойло, прислушиваться к шуму близлежащего проспекта, отдаленному собачьему лаю и сигнализации, внезапно завизжавшей во дворе дома, болтать о том, о сем, о житейском...
Будто бы и не умирал Наруто. Будто бы и надежда не умирала.
Тик-так. Тик-так.
Стрелка часов неумолимо ползла вперед, безразличная ко всему окружающему. Давно потерявшая связь с реальностью, я внезапно почувствовала, как руки Саске обнимают меня за талию и пробираются под тонкую ткань футболки. Как его губы, пахнущие алкоголем, ищут мои собственные. Я отвечала, ибо чувствовала почти физическую необходимость потрахаться с Учиха Саске здесь и сейчас, забыть обо всем остальном, отойти хоть как-то, и было совершенно плевать, что он - мужчина, и что у меня есть девушка, и что завтра на работу, и что после этой ночи наша ебаная Санта-Барбара наверняка сведет его с ума...
Тик-так. Часы продолжают идти.

Мой самый близкий друг скончался в пятницу, 17 мая 2013 года.
В субботу Саске снова напился, и я впервые увидела его слезы.
В понедельник были похороны.
Во вторник я собрала вещи и уехала из города на несколько дней, чтобы придти в себя.

В субботу 25 мая 2013 года эта история увидела свет.