Чистый лист.

Первое, что я увидел – серые хлопья. Они падали прямо с неба и были похожи на грязный сухой снег. Через некоторое время я догадался, что это пепел. Но что же случилось такого, что в воздухе столько сажи?!
Для того, чтоб это выяснить и вообще понять хоть что-то, необходимо было если не встать, то хотя бы сесть, а это ох как непросто, когда голова раскалывается так, будто кто-то раскроил её каменным топором на две половинки и неумело склеил обратно, лишь бы держалось.
- Твою ж мать... – сказал кто-то.
Стоп. Это я сказал. Отвратный у меня голос, да и в горле першило. Зато сесть всё же удалось.
Второй факт окружающей действительности – трупы. Их было много, а крови натекло и того больше. Если пойдёшь, то под ногами наверняка будет хлюпать. Все мёртвые были покорежены; на лицах застыли гримасы ужаса. Странно, но мне не казалось это ужасным или отвратительным, будто бы я уже видел когда-то нечто подобное. Мёртвые и мёртвые. Присмотревшись, я заметил, что они шиноби, но какая разница?
Может, я убивал?
Да, наверное, убивал, потому что мозоли на руках явно от оружия, а его не для красоты носят. С меня тоже текла кровь, но я не чувствовал открытых ран, кромевсё той же дикой головной боли. Она накатывала спазмами, и, не в силах ничего с этим сделать, я невольно застонал.
Попытка подняться на ноги мне дорого обошлась – на глаза легла пелена какой-то мути, к горлу подкатила тошнота. Я упал обратно, и почти сразу же меня вывернуло наизнанку. Стало гораздо легче.
Поскальзываясь на ещё тёплых кровавых лужах, я кое-как отполз к плоскому валуну, намереваясь перевести дух перед вторым раундом. В висках стучало. А память не хранила ничего, словно тряпочкой прошлись и стёрли всё лишнее.
Даже имя. А оно у меня было?
Не помню. Ни черта не помню. Пустота.
Хотя нет, есть что-то. Кто-то... Не смог сосредоточится, а ведь почти: откуда-то сзади доносился какой-то шум. Интуиция подсказывала, что пора сваливать и поскорее.
В этот раз встать вышло. Катана, которую я неосознанно сжимал в руках с того момента, как очнулся, удобно лежала в ладони. Взмахнув ею пару раз на пробу, я убедился, что всё же не совсем беззащитен, и направился к видневшимся невдалеке зарослям густого кустарника. Поначалу колени предательски подгибались, но с каждым шагом я ощущал, что могу двигаться много быстрей без особого труда даже в ослабленном состоянии.
От первого куная я увернулся, второй отбил лезвием меча.
Ну что ж...

Монстр. Так они меня назвали, до того, как я их убил. Ну надо же, оказывается, я действительно умею отнимать чужие жизни, причём мастерски умею. А ещё я не испытываю никаких угрызений совести. Может, мы враги? Они были весьма агрессивны.
Хорошо, что я оказался не гражданским, потому что иначе я плёлся бы по бурелому лет десять.
Не прошло и двадцати минут, как, идя наугад, я наткнулся на небольшое озеро. Маленькое, но чистое.
Вода!
Я стал жадно глушить жажду, которая наждачкой скребла горло изнутри. От холодной воды зуб на зуб не попадал, но живительная влага казалась слаще любого вина. Напившись, я частично смыл с рук грязь пополам с кровью и умылся. На успокоившейся водной глади я увидел своё отражение и сощурился, стараясь рассмотреть поподробней. Лицо как лицо, ничего интересного, только бровь рассечена.
Только вот на кой чёрт у меня такие патлы?! И чёлка ещё какая-то бабская, на глаз спадала и закрывала обзор. Обкорнать бы, да оружие марать из-за такого пустяка не хотелось. Да и не так уж это мешалось... Привык, наверное.
Что-то плотно обвязывало моё запястье, вроде браслета. Но, к моему удивлению, это оказался сплетённый из иссиня-чёрных, блестящих волос амулет. Эти волосы...
Вспомнил! Я... вспомнил.
Это волосы женщины, которую я любил.

Я не знал, что мне делать, не знал своего прошлого и имени, поэтому я просто шёл, куда глаза глядят, постепенно восстанавливая силы.
На второй день я вспомнил, что состоял в организации Акацуки. Значит, я нукенин.
На пятый день я вспомнил, что это я создал «Алый рассвет». Прекрасно. Просто блеск. Особенно был интересен тот факт, что я не знаю, с какой целью я собрал вместе сильнейших преступников этого мира. Не просто так же я это сделал: я не чувствовал себя ни властолюбивым, ни садистом, чтобы порабощать мир. Значит, было нечто иное. Что-то достаточно важное, чтобы угрохать кучу народа и ни капли не жалеть об этом.

Если в чаще мне удавалось находить еду, то вблизи тракта все звери разбегались, а подножный корм был редким. Проснувшись на рассвете, я на краткое время утолил голод горсткой суховатой черники. Один глоток – и всё. Но больше и не надо – близость дороги и просыпающееся с каждым днём умение давали мне немалое преимущество.
Ждать пришлось-таки довольно долго, и, пока я отсиживался в канаве у обочины, мне пришла в голову мысль: вот оно, хищничество, в первозданном своём проявлении. Правда, помимо еды хорошо было бы добыть новую одежду, чистую и без приметных красных облаков, но это уж как повезёт.
Две повозки, которые тащили по три дородные лошади каждую, появились как раз тогда, когда пустой желудок скрутило от нехватки пищи. Я подобрался, по-волчьи повёл носом и, пропустив процессию немного вперёд, крадучись, последовал за ней.

Нападение принесло богатые плоды. Во-первых, еда, которой мне хватит надолго, и деньги. Во-вторых, тёплая одежда; плащ Акацуки я сожгу, когда этот несчастный костерок всё же разгорится по-нормальному.
А в-третьих, я вспомнил, почему те люди называли меня дьяволом, а мужчина предлагал все товары и собственную жизнь, лишь бы я не тронул его жену и детей.
Я вспомнил своё имя.
Я - Учиха Мадара, но имя кажется мне чужим, потому что я не помню, как носил его. Я даже не знаю, хорошо ли, что я вспомнил. В конце концов, прожив без имени около недели, я ничего не потерял и не ощущал никаких неудобств. Наоборот – невиданную доселе свободу. Так что это воспоминание не казалось мне таким уж и важным, особенно на фоне второго.
Руки. У женщины, которую я любил, были невероятно нежные и изящные руки. Наверное, она не была куноичи. Я вспомнил, как эти руки плели мне амулет наудачу из длинной гладкой пряди тёмных волос. Она говорила что-то, но я не смог вспомнить ни голоса, ни имени.
Я откинулся назад и запрокинул голову к небу. Звёзды высыпали сияющей адамантовой крошкой, и ничто не застилало их величественного парада.
Интересно, а что она делает сейчас?

Я не знал дороги, как и о существовании некоего дома для себя, но, тем не менее, ноги сами привели меня в нужное место. Я с интересом оглянулся. В конце концов, я же жил здесь, хоть я и не помню, когда и в течение какого времени. Зато догадываюсь, с кем – в каждой комнате, которую я наскоро осмотрел, чувствовалась женская рука.
Дом не был большим: три тесноватых комнаты с огрызком кухни. Всё было покрыто тонким слоем пыли, и мелкие детали указывали на то, что хозяева покинули его не так уж и давно. Я решил обшарить комнаты, так как любая мелочь могла дать мне порцию новых воспоминаний.
Успех свалился на меня внезапно, в самом буквальном смысле. Этот шкаф изначально выглядел подозрительно хлипким, поэтому не удивительно, что крепление верхней полки сломалось от одного неосторожного движения. Рефлексы были быстрее мыслей. Я легко ушёл из-под обвала и на автомате подхватил мягкий увесистый свёрток. На ощупь он был похож на сложенную ткань, поэтому я решил вскрыть его в спальне.
Это оказалось кимоно, причём невероятно дорогое. Я разложил его на гигантском не собранном футоне и стал внимательно рассматривать. По тёмно-синей ткани вился тонкий растительный орнамент; пояс, который был обнаружен тут же, был расшит серебряными нитями.
- Тонкая работа...
Мне почему-то захотелось провести рукой по ткани, проверить, какая она на ощупь. Сказано – сделано.
Гладкая, прохладная...
И ничего.
Я шумно выдохнул. В груди возникла странная тяжесть. Я рухнул на спину и, зевнув, лениво перевернулся на живот. Можно было проваляться весь день, не меняя позы, просто потому что делать мне было нечего. Сейчас нужно было постараться добыть ещё крупицу прошлого. Поэтому я лежал ничком и вспоминал, слушая гром зарождающейся грозы. Измотанный, я быстро заснул.

Засыпал я один. Когда я открыл глаза, у меня появилась семья.
Много-много лет назад у меня были братья, родные: двое младших-погодок и Изуна. И если лица первых были размыты, словно я смотрел через дымовую завесу, то образ Изуны был наоборот слишком отчётливым. Словно бы только он существовал когда-то, а черноволосые дети всегда были лишь призраками.
А ещё они все умерли, но это было так давно, что я не испытывал никаких эмоций. Возможно, смирился уже, и потеря памяти не повлияла на это.
Я вновь уткнулся носом в смятую жёсткую подушку. Кимоно всё так же лежало рядом.
Новое воспоминание было словно слепящая вспышка.
Когда-то я подарил это кимоно женщине, которую любил. Ей очень шло; её собранные в небрежный узел волосы были лучше причёсок аристократок, а смеялась она тихо, мягко и переливчато, хоть и редко.
Свёрнутое кимоно было осторожно убрано обратно в шкаф, из которого я предварительно повыбрасывал щепки и обломки.

Передо мною расстилалось море, бескрайнее и бездонное. Я, наверное, могу считать, что вижу его впервые. Я пришёл сюда, повинуясь размашистому почерку на записке, обнаруженной всё в том же доме. Там говорилось, что «когда-нибудь мы будем жить у моря».
Я сумел многое вспомнить. За несколько месяцев пути я просматривал обрывки своей жизни, словно кинофильм.
Я вспомнил человека по имени Хаширама. Это было известное имя, всё же первый Хокаге, но я как-то не думал, что мог быть с ним знаком. Неужто мне и вправду столько лет? Я вспомнил, как мы с ним были друзьями в детстве, как потом я сказал ему убить собственного брата, а ещё после мы сражались. На смерть. И при этом оставались друзьями.
Придурок Хаширама. И, как неприятно это осознавать, я тоже придурок.
Два выросших на войне придурка, от сражений которых кардинально менялся окружающий ландшафт. А я ещё удивлялся, откуда я знаю столько ругательств на все случаи жизни.
Я вспомнил, что был главой Учиха. Я это и так знал, потому что собственное имя обязывало, но теперь я знал, как это было: если во время Первой Мировой ещё терпимо, то после – грязный и неблагодарный труд.
Я вспомнил голос женщины, которую любил. Я никогда не смогу его точно описать, но теперь я мог легко представить обычный разговор с ней.
Где же она сейчас?
От морского воздуха у меня слегка кружилась голова. Хотя, вполне возможно, это от голода – запасы еды кончились две недели назад, и мне снова приходилось питаться какой-то низкокалорийной растительностью. Выругавшись, я нехотя поплёлся к видневшейся вдали деревеньке, поминая, чем закончилась встреча с людьми в прошлый раз.

На оживлённой улице на меня странно косились, а ещё от меня шарахались, словно ошпаренные. Но не похоже, чтоб они знали, кто я такой. Тогда в чём дело?
Отражение в начищенной витрине многое прояснило. Я даже не сразу понял, что нечто грязное, истощённое, со смахивающими на воронье гнездо волосами и мешками под воспалёнными глазами – это моё собственное отражение. Существо из зазеркалья выглядело раздражённым, даже озлобленным на внешний мир и отпугивало от себя прохожих.

- Еды и выпить, - на стойку легли несколько купюр.
- Чего-то конкретного?
- Лишь бы побыстрей, - устало отмахнулся я.
Хозяин бросился куда-то в сторону кухни. Я зевнул и окинул взглядом разношёрстную толпу, набившуюся в просторную, но под вечер душную залу постоялого двора. Здесь было множество всяких фриков – мало ли, кого море принесло – поэтому я впервые за долгое время мог расслабиться. Несколько субъектов сомнительной наружности, увешанные кривыми стилетами с ног до головы, покосились в мою сторону, но я на пару секунд активировал доджитсу, и они решили, что хотят жить.
Мимо прошёл какой-то старик, от него остро пахло дрянным табаком. Я вдруг с удивлением понял, что уже давно был бы не прочь закурить. Вместе с этим осознанием пришло новое воспоминание: женщине, которую я любил, нравился запах табака, когда мы были наедине, но стоило на улице оказаться возле курильщиков, так она неприязненно морщилась.
Прикрыв глаза, я начал строить догадки, а точнее – глупые предположения? Что она ещё любила. А что нет?
Может, она любила режущее по глазам солнце, когда оно в самом зените и сушит землю смертоносными лучами?
Может, она любила грызть маленькие кислые зелёные яблоки? А, может, наоборот – красные и сладкие, большие, которые в руках не помещаются?
Я всё ещё не вспомнил её до конца, даже внешность. И ещё я почему-то думал о ней в прошедшем времени.
Может, она боялась раскатов грома?
Может, она ненавидела заправлять одеяло в пододеяльник?
От важнейшего витания в облаках меня отвлёк запах свежего жареного мяса и специй. Никакого гарнира, но будто бы он мне нужен. Я жадно набросился на еду и первые несколько кусков даже не ощущал вкуса. Чёрт, я действительно голоден. Когда я последний раз нормально ел?
- Долгой была дорога? – спросил хозяин, который почему-то ошивался здесь вместо официантки.
Я сухо кивнул, но ничего не ответил – рот был занят. Мужчина опёрся на мой стол, на что я пнул один из стульев, выдвигая его. Нечего перед глазами мельтешить.
Прополоскав горло пивом – весьма недурным, между прочим – я вопросительно воззрился на него сверху вниз: даже сидя я был на голову выше низкорослого хозяина гостиницы. То, что хозяин именно он, я понял по его добротному и сытому виду, а также по тому, как он держался в компании различных проходимцев, являющихся в его заведение.
- Вы пейте, пейте, господин шиноби.
Вот это уже интересно. Я взял в руки стакан и вальяжно откинулся на спинку: сейчас я был готов выслушать всё что угодно. Вот что делает с людьми хорошая еда после долгой голодовки!
- Не сочтите за дерзость - ваши дела мне ни к чему, да и нет ничего у нас тут ценного – но вы прибыли не с враждебными намерениями, Мадара-сама?
А это было ещё более интересно.
- Не с враждебными, - задумчиво протянул я.
Я и сам не знал, зачем я здесь.
- Не боитесь меня?
- Люди имеют обыкновение преувеличивать. Человек, который ест и пьёт, как все остальные, не может быть таким жутким, как вас описывают.
- Ну, не сказал бы...
Мужчина на это только лающе расхохотался, как гиена, однако вышло это у него искренне. А старик не так прост, как кажется, хотя было несколько ошибочно называть его стариком. На вид ему было лет пятьдесят, не больше, да и густая, жёсткая на вид щетина добавляла возраста.
И он прекрасно осознавал, с кем имеет дело.
- У меня есть к вам одно предложение... – он глянул вопросительно. Я благосклонно кивнул.
Нет, не гиена. Скалящийся клыками шакал с выдранными клоками шерсти.
Волк и шакал.
Да, мы непременно найдём общий язык.
- Валяй, - я ухмыльнулся, придавая своему голосу больше развязности. – Выкладывай.

Зажигалка работать не желала, поэтому я вновь пользовался спичками. Хотя, оно так даже надёжней. Ещё пару месяцев назад сигареты были непривычны, в отличие от горьковатого вкуса и едкого дыма. Видимо, я курил, но, быть может, трубку? Я так и не вспомнил.
Кстати, о...
- Вам как обычно?
Я кивнул. Выполнив свои обязанности, девушка за кассой мило состроила мне глазки. Вот дура, и ведь видно, что боится до смерти, но женское начало берёт-таки вверх.
Дура, чего уж там.
Впрочем, я прожил здесь уже почти год и пока что не сделал никакого вреда, по договорённости отпугивая недоброжелателей, чей поток сейчас резко поиссяк. Городок процветал, меня не трогали, побаивались, но уважали, а за квартиру я не платил. Единственным человеком, с которым я контактировал, был тот старый хрыщ с шакальим смехом, зараза этакая. Убить его мало, но как-то я всё время откладывал. Последний раз – сегодня утром.
В общем, спокойное место. Спокойствие – это то, что нужно, чтобы заполнять пробелы после амнезии.
Но я до сих пор не вспомнил имя женщины, которую любил. Более того, я даже не вспомнил её лица.

Мне снился сон, в котором я спал. Это немного странно, но мне часто снились туманные сны. Зато во сне я был не один.
Женщина, которую я любил, лежала рядом совсем-совсем близко. Я вновь не увидел её лица, но я зарывался в её волосы, обнимая со спины. Чёрные шёлковые пряди пахли чем-то пьянящим и одновременно успокаивающим; а сама она была невероятно беззащитной и хрупкой, как статуэтка.
Когда проснулся, я невольно схватил дрогнувшими руками воздух. Слишком реалистично.
Курить, срочно курить.
Последнее время у меня часто болит голова, и если днём я ничего не могу вспомнить, то спать я не мог из-за призраков прошлого. В первый раз отзвук собственного вопля ещё долго стоял в ушах – я забирал глаза умирающего брата. После я так и не вспомнил, насильственно или же добровольно, так же, как и не решил, что из этого хуже.
Ещё недавно я вспомнил, как был стариком. Хуже кошмара и не придумаешь.
Я сделал очередную затяжку. И когда я успел настолько пристраститься?

Забавно – эта женщина смотрела на меня так, будто я собственноручно перерезал всю её семью. Хотя, чем чёрт не шутит, мог ведь.
- Ты... – прошипела она.
У неё были тусклые гневно горящие шоколадные глаза, светлые волосы и странное пятно на лбу, похожее на крохотный ромб; выглядела женщина молодо, но во всём её облике был отпечаток невероятной ответственности и усталости. Больше я ничего разобрать не успел, так как она замахнулась и ударила, метя по лицу.
Я легко перехватил столько прямой удар и тут же зашипел от боли: запястье хрустнуло и неестественно выгнулось. Похоже, перелом.
Женщина удивлённо на меня посмотрела, и хоть меня обуревали похожие чувства – удар был слишком силён не только для её руки, но и для взрослого шиноби – я лишь вглядывался в её лицо, пытаясь понять, знаю я её или нет.
- Цунаде-сама!
Из-за угла выбежала некая девица, за ней – ещё одна. Первая – брюнетка с короткими волосами в чёрном боевом кимоно; а вторая низенькая, на подростка похожа, хотя кто ж её знает. Реакция брюнетки была примерно такой же: она что-то процедила сквозь зубы и потянулась к бедру, но «Цунаде-сама» вдруг зачем-то помешала ей.
- Постой, Шизуне, - сказала она и повернулась ко мне. – Что-то не так...
Я закатил глаза и попытался пошевелить рукой. Чёрт, кажется и вправду перелом.
- Мы враги? – спросил я напрямик. Что-то в этой женщине было неуловимо знакомое...
Цунаде ошатнулась, остальные посмотрели недоверчиво.
О, этот взгляд... Сколько эмоций, зато я наконец-то с запозданием узнал.
- Ты родственница Первого Хокаге?
Она медленно кивнула и добавила:
- Я его внучка.
- Ясно, - отрезал я.
Было что-то, что я хотел вспомнить. Было что-то, что ворошить не хотелось. Мне захотелось уйти.
- Ты что...
- Я тебя не помню, не знаю, драться не собираюсь. Всё? – я начинал раздражаться.
- Голова не болит? – вдруг выпалила Цунаде с немалой долей язвительности.
- Какое тебе дело-то?
Всё. Хватит. Надоело.
Не успел я преодолеть и нескольких метров прочь от них, как я услышал надрывный крик.
- Я убью его!
- Ханаби, нет!
- Это из-за него... - она судорожно всхлипнула, - Хината!!!
Что-то заставило меня остановиться при звуке этого имени и равнодушно развернуться через плечо. Как я и ожидал, это была та самая девчонка-подросток. По её лицу текли слезы, девушка не отводила взгляд своих пепельно-серых глаз, жестоких, словно сталь, а сейчас искажённых болью, отчаянием и влажной пеленой.
Эти глаза... Мигрень вдруг нахлынула на меня, я еле сдержался, чтобы не вцепиться в волосы.
- Ханаби, ты же знаешь что это не так... – сказала Шизуне. Судорожно сжатые кулаки Ханаби вдруг разжались, и она разрыдалась в плечо брюнетки. Цунаде смотрела перед собой невидящим взглядом и что-то бормотала.
- Диссоциированная амнезия... Не помнит...*

Я пытался прийти в себя после дневного происшествия, но это оказалось не так-то просто. Сигареты, как ни странно, спасали: я выкуривал одну за другой, и становилось лучше. И всё же что-то не давало мне покоя.
Странные глаза без видимого зрачка. И имя – Хината... Почему-то оно казалось до боли знакомым.
Внезапно висок пронзила дикая боль. Я судорожно вдохнул через рот и, покачнувшись, со стоном ухватился за голову.
Я всё вспомнил.
И её имя, и лицо, и непонятную улыбку, и глаза, но не стальные, а более мягкие...
Теперь я знаю всё.
Чёрт.
Мне хотелось по-звериному взвыть, руки тряслись.
Я выбежал из дома.
О, чёрт, чёрт, чёрт!..

Хризантемы. Хината любила жёлтые солнечные хризантемы, как бы с ней ни ассоциировались хрупкие лилии. Немного неуместные цветы в такой ситуации, но я думаю, что как раз.
Я щёлкнул зажигалкой.
- Ничего? – спросил на всякий случай.
Молчание – знак согласия. Значит, можно. Я глубоко затянулся.
Я говорил долго, выплёскивал всё, что накопилось за прошедший год с лишним. Если точнее – пятнадцать месяцев. Я без остановки нёс всякую чушь, чтобы заполнить лесную тишину и отдалить момент прощания. За это время солнце успело склониться к горизонту, а я – выкурить две сигареты, при том, что я постоянно забывал о них.
- Вот как-то так... – смято закончил я.
Последняя. Попытаться бросить что ли?
Я выпустил струю дыма в алеющее небо.
- Жаль, что так вышло. Ты уж прости, что не успел тогда. Я бы хотел тебя увидеть... ещё пару раз. Только вот вряд ли мы с тобой встретимся, - я досадливо щёлкнул языком и, бросив и вполовину не скуренный бычок на землю, со злостью наступил на него, вдавливая в мягкую почву. – У меня за спиной слишком много дерьма.
Я ушёл, ни разу не оглянувшись - больше мне делать здесь было нечего. Месть же совершилась уже очень-очень давно.
Женщина, которую я любил, погибла пятнадцать месяцев назад.

*Диссоциированная амнезия — амнезия, при которой забываются факты из личной жизни, но сохраняется память на универсальные знания.