Цвет надежды. Глава 12.

P.S. Итак, ГИП-ГИП-УРА! Вы все-таки дождались свадьбы Саске и Сакуры, с чем я могу всех обрадовать. Я постаралась описать все как можно красочнее и не упустить традиции японской свадьбы. Приятного чтения :3

ГЛАВА 12.
Но давай и безумствовать, сердце мое,
если ничего, кроме безумства, нам не осталось.



Музыка

Погода стоит солнечная, праздничная.

Небо походит на бесконечную лазурную паутину, в которой запутались перистые облака, неспешно плывущие и порою замирающие в вышине. Мягкий теплый ветер ласкает слух, заставляя оживиться деревья, кустарники - зашелестеть листвой, точно перешептываясь между собой. В воздухе стоит тот неповторимый запах цветов, свойственный ранней весне; где-то неподалеку журчит ручей, весело булькая и несясь вперед.

А где-то внизу слышится радостный гомон гостей, что пришли поглядеть на невесту: их радужный смех, поздравления и восклицания о том, как ей повезло, заставляют сердце биться в новой муке. Да как смеют они улыбаться, когда ей больно и одиноко!? Как смеют они бросать ей в лицо собственное горе - бесконечно огромное и никому ненужное. Правильно, никому не интересно, что чувствует какая-то девчонка-подросток,­ ничего еще не смыслящая в жизни. "Да что она понимает в счастье!?" - наверняка думают они, и от этого становится больнее в десятки, сотни раз, ведь на самом деле она знает, чувствует, что эта тропа принадлежит не ей! Что она должна быть сейчас где-то далеко-далеко. Что путь, проложенный Какаши, не способна осилить слепая девочка без прошлого... и без будущего. Но это неважно. Ведь аура праздника, торжества создана, а значит - пол дела сделано. Отдельные выкрики вырываются из общего тона, и Сакура не может различить, кто и что говорит. Но интонация - взбудораженная, веселая, скрепляющая прочнее, чем могут любые другие оковы - говорит сама за себя. И как много света, улыбчивых лиц, что, кажется, сам воздух лучится счастьем. Мерзко.

... Сакура стоит у окна, безнадежно ожидая его появления. А безнадежно ли? Впрочем, какая разница?..

На миг в шепоте ветра вновь чудится отдаленный звон. Это больно. И рука, прижатая к груди, резким рывком летит навстречу тумбе, что находится рядом. Перебить, заткнуть этот проклятый звон, пусть хрустом своих же пальцев… рука летит – и замирает на полпути, чтобы секундой спустя бессильно опуститься. Ведь нелепо – срывать злость, колотя все подряд. Так поступают разве что дети. А она давно не ребенок, хоть и не взрослая еще… да и как объяснять дяде разбитую мебель?..

С губ срывается тихий смешок. Глупее не придумать.

"Он прийдет! Я знаю" - кричит про себя девушка, уперто продолжая стоять у окна. Будто сможет разглядеть приближающегося к дому любимого или хотя бы его силуэт. Один лишь силуэт, ей больше ничего не нужно! Пускай подаст знак - любой: кинет камушком в окно, как тогда, зашуршит одеждой - плевать! Ничтожный знак и она сбежит, оставит прошлое позади, дабы быть с ним. Но его нет уже так давно, что надежда гаснет, уступая место отчаянию. Она готова разрыдаться здесь и сейчас от негодования, разочарования. Он должен был прийти уже давно! Должен был забрать ее отсюда! Должен! Обещал! Дал слово, что будет с ней!

Сакура стоит и чувствует, как разъедает сердце беспокойство.

Она яростно отгоняет от себя мысль о том, что он струсил, оставил ее. И продолжает верить.

Да, только это у нее и осталось - вера.

Двери позади неспешно отворяются: это Какаши, она узнает его уверенную походку. Он не видит лица племянницы, потому что та стоит спиной, да и не хочет - не простил еще. Сакура не оборачивается, не кланяется и не приветствует его - она тоже в обиде. Им обоим это известно, а потому дядя лишь быстро кидает, что ей пора собираться и выходит из комнаты прочь, дабы не видеть ее пустых глаз.

Двери мягко закрываются, и она дает волю чувствам. Поначалу лицо ее бледнеет, а глаза все так же тупо смотрят в пустоту, хватаясь за последнюю крупинку надежды. Секунда. Вздох. Он не прийдет. Она падает на татами и зажимает рот, неожиданно исказившийся от боли. По лицу стремительно текут слезы. Это конец; маленькая смерть, падение в бездну. Он был, но ушел. Все-таки чудовищное это слово - было. Подобно яркой звезде, горящей в небе тем неповторимым бриллиантовым светом, но слетевшей с высоты, на которую так долго взбиралась. Сегодня она есть, а завтра - нет. Словно пыль, разлетевшаяся на целые мили, затерявшаяся во вселенной и потерявшая частичку себя. Да, правильно, он был в ее жизни. И ничего с этим не поделаешь. Оставил, растоптал, унизил, позволил любить себя, а затем исчез. Вот так просто. Обманул. И не придет он вовсе, зря она таит глупую бессмысленную надежду на то, что все-таки удастся избежать приговора судьбы. Да, все решено уже давно. Это она, дурочка, тешила себя мыслями о том, что все еще можно исправить. Нельзя! Никто и никогда не сможет обмануть жизнь - старую, повидавшую на своем пути много бед и несчастий. Что ей девчонка, проливающая слезы втихую, боясь, что ее кто-то услышит, заметит. Что ей эта смехотворная проблема? Что ей несчастная любовь? Жизнь жестока, но всегда права. И когда-нибудь, в далеком будущем, Сакура будет вспоминать о пролитых слезах с горькой улыбкой - такой сентиментальной она была. Да, когда-нибудь, но сейчас боль ломает ребра и вырывается наружу желанием разорвать на себе платье и протяжно горько завыть.

И снова раскрываются двери, а затем раздается испуганный вздох:

- Госпожа, что с вами?!

Очередной веселый смех с улицы служит ответом.

Сакура резко закрывает уши и выкрикивает:

- Ради всех Богов, Харука, ЗАКРОЙ ЭТО ПАРШИВОЕ ОКНО!



Когда невеста счастлива, комната наполнена радостным хохотом, шутками и поздравлениями.

Но покои Сакуры были погружены в тянущуюся бесконечно тишину, ибо лицо ее выглядело таким бледным и глубоко несчастным, что никто из присутствующих женщин не смел высказать нечто веселое. Конечно, пару раз воздух сотрясали неуверенные фразы насчет того, что все будет хорошо, но невеста никак не реагировала. Она смотрела куда-то вперед, словно и не слышала назойливых голосов. Лишь то, как она подчинялась бесконечным командам помощниц, говорило о том, что часть ее все еще здесь. Ибо так надо. Никогда еще девушка не чувствовала себя такой... опустошенной. Сердце, до этого тяжелое, как камень, вдруг стало совсем легким - словно его и нет больше. Сакуре казалось, что дотронься она сейчас до груди, обнаружила бы там большую черную дышу, кровоточащую и горячую. Глаза высохли совсем и плакать не осталось сил; лишь иногда рот искажался в какой-то страшной маске, словно готовый раскрыться в громком вопле отчаяния и боли. Но она молчала. Не было сил на сопротивление. Не осталось; да и к чему они вовсе? Все уже решено. Пора убить в себе плаксивую маленькую девочку, ибо ей не место во взрослой жизни. Да, убить и похоронить глубоко в душе, чтобы никто и никогда не смог обнаружить ее, надругаться над беспомощностью.

Сакура снова затряслась, чувствуя, как учащается дыхание.

Женщины, находящиеся вокруг нее, тут же подбежали и принялись что-то громко кричать.

- Выйдите за дверь, ей нужно успокоиться, - велела Харука и тут же помогла усесться бедной девушке на футон.

Спустя какое-то мгновение в комнате стало тихо. Лишь рваное дыхание Сакуры разрушало мерзкую "идиллию". Она чувствовала, что задыхается от боли, стискивающей горло. Ей хотелось умереть. Здесь и сейчас. Но вместо этого она продолжала ловить воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, и шептать заветное "не могу!" Она правда не могла сделать этого: просто так отказаться от мечтаний, что уже вскружили ей голову. Отказаться от любви, захватившей сердце. Отказаться от самой себя. Это было так бесконечно больно и мучительно. Так несправедливо.

- Госпожа, - ласково обратилась к ней Харука. - Не пытайтесь заглушить в себе боль, от этого станет только хуже. Дайте волю чувствам, пусть они вырвутся наружу, после столь долгого ожидания. Сделайте это, - а затем старческие руки протянули ей что-то мягкое... подушка.

Сакура вцепилась в нее цепкими пальцами, запрокинула голову, в очередной раз раскрыла рот. А затем, резко уткнувшись в спасительную материю лицом, закричала. Закричала так, как никогда прежде. Потому что и такой боли она до этого не испытывала. Тело ее билось в немых рыданиях, отчего становилось еще страшнее. Она не помнила, как долго терзала себя громким ором, но вскоре почувствовала, как в горле стало нестерпимо больно и крик ее медленно перешел на едва слышные всхлипы. Она сидела, уткнувшись лицом в подушку, и плечи ее вздрагивали в очередном порыве души.

- Госпожа.., - служанка медленно притянула к себе потерянную девушку.

- О Боги, Харука, я никогда не смогу его простить! - проговорила она наконец прерывающимся голосом. - Нет смысла тешить себя глупыми мыслями о том, что он придет, что он не бросил меня так жестоко, так бесчеловечно. С чего же я такая дура, Харука, ну с чего, скажи мне? Хоть бы какую-нибудь весточку! Да пусть скажет в ней, что я не нужна ему вовсе, что он не любит меня и никогда не любил! А так - он давал мне надежды, понимаешь? Я так надеялась, что он ответит мне взаимностью. А он... а он... О Боги, какая дура! Как могла я купиться на этот фарс: он ведь даже имени мне не сказал, а я, влюбленная дура, и ходила счастливая, словно это не имеет никакого значения! Имеет! Еще как имеет! Ты была права, Харука, когда говорила, что не стоит мне тягаться с судьбой. Правильно: не стоит. Она наказала меня так жестоко. Ох, Харука, как больно в груди! Словно сердце вырвали! Паршивец! Ему наверняка в удовольствие наблюдать за тем, как страдает несчастная девушка! Откуда такая бесчеловечность? Я ведь любила его просто так, ни за что. Мне не понять этой гордыни и жестокости. Никогда не понять! - и Сакура, совершенно опустошенная, уткнулась в костлявое плечо старухи, продолжая сотрясаться в немых рыданиях.

- Ну-ну, милая, вы научитесь жить с этой болью, - грустно улыбнулась Харука, проводя шершавыми руками по розовым волосам. - Научитесь, потому что такова жизнь: да, она бьет нас и пытается сломить, но так же хвалит, дарит счастье. Главное - удержать его. Главное - сохранить сердце. Ведь это бремя непосильно каждому, а потому люди часто отрекаются от него. Не совершите этой глупости ни в коем случае. Сейчас вам больно, но потом станет легче; я знаю. Не закрывайтесь в себе, госпожа, не смейте! Потом вам будет тяжело раскрыться для другого...

- Нет! - воскликнула Сакура, резко отпрянув в сторону. - Не будет другого, Харука! Никого не будет! С этого дня можешь позабыть о Сакуре, которую знала; она умерла. Я не стану влюбляться, вот увидишь. Любовь убивает, она подобна пламени: сначала зовет погреться, а потом сжигает, оставляя лишь пепел не сбывшихся надежд.

- Да, но порой она способна вознести нас до небес, - мягко возразила старуха, наблюдая за тем, как бледное лицо Сакуры чуть расслабляется.

- Не верю.., - прохрипела зеленоглазка.

- Что ж, - служанка вздохнула. - Ваше право. Но нам надо готовиться, госпожа. Вы должны собраться.

Стоило упомянуть о злополучной подготовке, как Сакура испуганно задрожала и вновь начала хватать ртом воздух, боясь своего будущего. Скоро она уйдет из родного дома. Навсегда. И некому будет ее поддержать, утешить. Она должна будет провести остаток дней с тем, кого не любит. В груди назревала очередная паника; незрячие глаза уставились куда-то в сторону, губы дрожали.

- Успокойтесь, госпожа, - мягко посоветовала Харука. - Никто не будет вас торопить; обещаю. Вы выйдите из этой комнаты только тогда, когда будете готовы.

- А если я никогда не буду готова?

- Этого не может быть, - Харука улыбнулась. - Я знаю, вы сильная. Вы справитесь. Позовите меня, когда примите решение. Я буду ждать за дверью столько, сколько потребуется.

Сакура ничего не ответила, но до ее слуха донеся тихий скрип створок - значит, Харука действительно вышла, оставив ее один на один с мыслями. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ей надо собраться, а иначе паника поглотит все ее естество. Как бы там ни было, брака не избежать - она вынуждена исполнить приказ дяди. И так же вынуждена забыть того, кто столь жестоко разбил ей сердце. Должна это сделать. Выбросить его из головы, ибо он мешает ей двигаться дальше. Все верно. Он мешает. Он в прошлом. Он просто был. И точка. Не опровергнешь тех минут, что провели они вместе, наслаждаясь обществом друг друга. Не опровергнешь и того грешного поцелуя, что окончательно вскружил голову нашей героине. Какая она глупая. Повелась на обещания человека, не рассказавшего о себе ничего. Это она раскрыла ему душу; уж слишком доверчивая. Первая любовь ослепляет. Она не только прекрасна, но и по-особенному болезненна. Ибо неопытные любовники реагируют на предательства с необузданной яростью. И не потому, что любят больше, нет, просто они молоды. А это есть самый важный нюанс в отношениях любого типа. Такова правда, стоит ее принять. Смириться и идти дальше, искать свой путь. Таковой ведь должен быть... должен? Да, наверное. "Я не подам виду. Я не буду чувствовать", - уверяла себя Сакура, сидя на футоне и тяжело дыша. Правильно. Необходимо загнать эту тупую боль поглубже в себя, чтобы никто не увидел. Чтобы никто не смог угадать, что лежит там, за никудышной маской. Она сумеет, если постарается. Просто надо пережить этот час, этот день, этот год - а дальше она привыкнет. И не будет бороться. Так ведь? В любом случае, ей надо постараться. Еще один глубокий вздох. И лицо ее замирает в меланхоличной маске. Нет, ей никогда не сыграть безразличия, но спрятать часть страданий далеко удастся обязательно. Просто нужно сохранять лицо. Да, сохранять лицо.

Сакура поднялась на дрожащих ногах. Еще один тяжелый вздох. Подошла к двери, раскрыла створки и кожей почувствовала на себе любопытные взгляды.

С минуту она молчала, а затем тихо произнесла:

- Я готова.

И страшные слова прозвучали как приговор.



Саске стоит прямо перед Золотым храмом Айоши, слышит, как гремят колокола; и кажется, что торжествующий звон должен слышать весь мир. Им радостно вторит многоголосый хор, где отдельные выкрики на миг вырываются из общего тона. Золотые блики отражаются от стен храма, танцуют на лицах людей, и обнимают золото волос сияющим нимбом; а глаза, в сравнении с ними небо – лишь блеклая ткань, отражают весь этот свет. Учиха осматривает немногочисленную толпу друзей и родственников, что собрались на синтонический обряд. Он видит блистательную Микото, что смотрит на происходящее свысока, застенчивую Сайо, сдержанного Хьюго Хиаши, его тихую неприметную дочь Хинату и жену Ханаби. Еще парочка родственников, что шепчутся между собой и то и дело поздравляют жениха.

Он сдержано кивает. Лицо - камень. И вовсе это не маска. Ему действительно плевать - так откровенно и дерзко. Он не знает не разделенной любви... да и любви вовсе. Что для него проблемы какой-то маленькой девчонки, заплутавшей и потерянной? Сегодня здесь он покончит с Сакурой Харуно и подарит этому миру новую женщину - Сакуру Учиха. Он злится до сих пор за то, как она кинула ему в лицо те цветастые проклятия, что были написаны дрожащей девичьей рукой. За тот заляпанный слезами листок - последнюю надежду на спасение. За тот мелкий кривой почерк, открывавший ему все страхи женской души. За то, что слепая девочка попыталась уязвить его. И у нее получилось. Иначе бы он не злился. Ему не жаль обездоленную зеленоглазку, напротив - поделом ей. Она должна была знать, что брак - дело семейное. И что не надобно строить грезы насчет своего будущего. Она - женщина. И судьба ее зависит исключительно от главы клана. Что за дерзкий характер!? Как смеет она проявлять его перед ним - мужчиной? Саске плевать: хочет она видеть его в роли мужа или нет... Но покорности он ожидал; этого не утаишь. И уважения. Ему, прямому наследнику Учиха, привычно женское внимание, восхваление и желание, а эта глупая девчонка смеет противиться. Вздор!

Саске недовольно поджимает губы и чувствует, как темнеет в глазах. Но мимолетная ярость пропадает, стоит только очередной фигуре подойти к нему и дружески хлопнуть по плечу. Он оборачивается, дабы приструнить наглеца, но тут же замолкает. Итачи Учиха собственной персоной. На лице играет мальчишеская, по-особенному завораживающая улыбка, глаза смотрят прямо, не мигая.

- Твоя невеста приехала, братец, - ровным голосом произносит он, кивая куда-то в сторону. Саске переводит взгляд туда же.

По мощеной дорожке неспешно едет рикша, в которой можно рассмотреть силуэты немногочисленного семейства. Маленькое белое пятно - это Сакура, а потому всякий пытается хорошенько разглядеть именно его, но проклятые Шайори и Какаши не позволяют сделать этого, ибо их тела почти полностью скрывают за собой невесту. Всем приходится вытягивать шеи, дабы увидеть хоть что-то. Наконец рикша останавливается. Первыми выходят из нее дядя и мать, а затем хрупкая ручка хватается за предложенную руку, и гости могут разглядеть невесту.

Сакура стоит, пожираемая жадными взглядами. Тут и там раздаются возгласы, одобряющие измученный вид, которому соответствует напуганная невесте. Бледное детское личико выражает усталость, полное отчуждение. Большего на нем не прочтешь - зеленые глаза, покрытые ледяной коркой, даже не догадываются о том, что смотрят прямо на жениха... или сквозь него. Лицо, как нежный иней на ранних склонах Фиджи. Саске мысленно отметил, что со дня последней встречи, Сакура сильно исхудала и теперь больше походила на призрака, сотканного из противоречий, чем на невесту. Розовый полог волос собран в бункинно такасимада*, которую дополняет прекрасный головной убор, украшенный драгоценными камнями, что заговорщически перемигиваются между собой. Сиро-маку** уходит вниз тяжелым водопадом, и белоснежная ткань мягко окутывает девичье тело.

Какаши берет племянницу за руку, дабы помочь дойти до жениха. Они медленно шагают вперед, как вдруг Сакура резко останавливается. Все замирают в ожидании последующих ее действий. Она медленно оборачивается назад и грустно улыбается. Последняя надежда умерла. Теперь можно идти вперед.

Она останавливается перед Саске. Тот берет ее за руку, крепко сжимая миниатюрную девичью ладонь. Зеленоглазка вздрагивает и силится не вырваться из стальной хватки. Он уверенно ведет ее вперед, пропуская в храм первой.

Вот и закончилась ее свобода.



Церемония бракосочетания прошла более, чем быстро. Каннуси провел очистительные обряды, зачитав молитву, после чего жених с невестой обменялись тремя чашечками особого священного сакэ, чтобы вступить в брак. Сакура сделала ровно по три маленьких глотка из каждой чашки, как того и требуется, а затем произнесла клятку в верности мужу и его семье. Ну вот. Они с Саске женаты. Все происходило неимоверно быстро, и наша героиня не успела даже ничего понять, как ее вновь переодели в праздничное кимоно - на этот раз красное, украшенное тончайшим рисунком золотого дракона, что изрыгает пламя, которое расползается по наряду красивыми узорами.

Далее проходил банкет, и столько народу Сакура не "видела" никогда. Поначалу она растерялась и, совсем забывшись, крепче вцепилась в руку Саске. Но, когда тот усмехнулся, расслабила хватку и поспешила успокоиться, на сколько это было возможно. Она и без того была отчаянна и подавлена, но когда муж оставил ее, удалясь с какими-то приятелями, и вовсе начала паниковать. К ней то и дело подлетали неизвестные ранее женщины, которые что-то громко говорили, а она, Сакура, лишь хлопала глазами и опускала голову вниз.

- Сакура, как ты себя чувствуешь? - знакомый голос заставил ее вновь прислушаться к тому, что происходит вокруг.

- Сайо-сан? - осторожно поинтересовалась она.

- Да.

- Я... все хорошо, - растерянно пролепетала девушка.

- Извини меня.

- Что? - зеленоглазке показалось, будто она ослышалась.

- Извини меня. Я не хотела обидеть тебя тогда, в чайном домике.

Сакура смутилась, не зная как реагировать на данное заявление: еще недавно Сайо грозилась ей расправой, а теперь просит прощения. Что за странная эта семейка - Учиха? Особенно женщины, с их глупой ревностью.

- Я не в обиде...

- Врешь, - улыбнулась девушка, а затем осторожно поинтересовалась: - Тебе очень страшно, да?

Молчание послужило ей ответом. Сакура опустила голову, не в силах сказать хоть что-нибудь. Конечно, ей страшно!

Неожиданно мягкая девичья рука коснулась ее плеча, и наша героиня вскинула голову.

- Не бойся. Мы не такие уж и плохие. Правда.



Когда Сайо увидела Сакуру-невесту, в ней что-то перевернулось.

Отвращение к самой себе захлестнуло ее с головой: как могла она злиться на нее, девочку без выбора!? Как могла она подумать, что Харуно специально причиняет боль ее госпоже, что так страдает от ревности. Сайо заглянула в напуганное, обездоленное, растерянное лицо, а через него - в самую душу. И в глубине этой души она увидела себя в роли невесты. Как бы там ни было, Сакура немногим старше Учиха - ей едва исполнилось семнадцать. И какого ей, ребенку, покидать родной дом, дабы связать судьбу с тем, кого она видела всего раз в жизни? Да, страшно. Но стало мерзко не только от того, что она заподозрила Харуно в чем-то неправильном, а в том, как все они представили ей клан Учиха - жестоким, беспощадным, эгоистичным и негостеприимным. Разве могла она стремиться в эту семью, когда все ее члены только и делали, что скалили зубы? И она, Сайо, пыталась бы противиться такой участи, стоило ей оказаться на месте слепой девочки. И как ненавидят ее все за недуг. Винить человека за его неполноценность - величайшая глупость, ибо он не выбирает, каким ему родиться. Сайо поняла это не сразу, но когда осознание данной мысли пришло, ей стало стыдно; даже глаза заслезились. Она не смела говорить об этом Микото, ибо знала, что та рассердится, но ей хотелось показать Харуно, что не такая уж она и плохая, а потому пришлось извиниться, чего Учиха не делала почти никогда. На душе стало легче. Она хотя бы попыталась.

______________________________________

Бункинно такасимада* - свадебная прическа. Обязательным считается наличие в прическе высокого парика. Он покрывается специальной косынкой (цунокакуси), которая должна скрыть маленькие, искусственные рожки, символизирующие ревнивую женщину. А ревность в Японии, как известно, самый большой порок, которого надо стыдиться. Предупреждение - не будь "рогатой", то есть ревнивой.
Сиро-маку** - свадебное кимоно.