Цвет надежды. Глава 2

ГЛАВА 2.
Мы склонны верить тем, кого плохо знаем.
Потому что они нас еще не обманывали.

На миг Сакуре почудилось, что её толкнули с прокаленного солнцем пирса в ледяную воду, а она немедля обернулась горячим песком. Сердце, замерев, громоподобно стучало неровный, бешеный ритм; заметались мысли, одна безумнее другой. И горло будто перехватили чужие холодные пальцы, давили крепко; комната вдруг сделалась совсем маленькой и душной. Ледяной сюрикен рвал грудь, ворочался, не давая дышать, сбивал сердце с привычного ритма. Даже ветерок утих при сказанных словах. Даже воробьи и майны, до этого весело щебетавшие на крыше, затихли и застыли; одна из них взмахнула крошечными крылышками и улетела. Остальные испуганно вскрикнули. Сакура была уверена – солнечный свет чуть потускнел, отступая под натиском теней леса, а от реки отчетливо потянуло сыростью. Чуть – но и этого хватило, чтобы от хорошего, приподнятого настроя не осталось и следа. Удивление, смешанное с отголосками боли, не давало возможности пошевелиться. Оставалось лишь смотреть незрячими глазами на дядю, чувствуя, как внутри, точно цветы после весеннего дождя, растёт желание сопротивляться. Сакуре вдруг живо захотелось представить, как же выглядел Какаши в столь ответственный момент; наверное, строго поджатые губы, скрытые за маской, жесткие глаза, в которых читается железный стержень, не терпящий возражений, нахмуренные брови, фигура напряжённая, подтянутая, точно готов пресечь на корню бесполезные попытки противиться его воле. Воле господина. Взор спокойный, холодный, не дрогнувший даже под слёзами родной сестры, тут же обезумевшей от горя – она неожиданно вскочила на ноги и, смотря прямо в глаза брата, твердо заявила:

– Нет!

Впервые за всю свою жизнь Шайори воспротивилась серьёзно: голос дрожал, губы то и дело грозились сложиться в кольцо горестного плача, а руки схватились за складки кимоно. Терпеливо смотрела на брата, гадая, что же он скажет. В ответ – молчание. Тогда она продолжила:

– Ни за что не отдам я свою девочку! Не пытайся ввести её в эти грязные политические игры, я не позволю! – речь, поначалу спокойная, перешла на дикий крик, заполнивший собой дом. Даже Харука, сидевшая в это время на кухне, испуганно прикрыла рот рукой – таких разборок в этом старом доме не было никогда.

Какаши внимательно посмотрел на сестру, затем – на Сакуру, ожидая реакции. Она молчала. Язык примёрз к небу, точно к железке зимой, буквы отказывались складываться в слова – вся она вдруг сделалась болезненно-бледной и несчастной; боялась сделать вздох. Клан Учиха. Что известно о нём? Члены его происходили от детей императоров, которым было отказано в статусе принцев и переведённых в разряд подданных путем предоставления фамилии Учиха*. И хотя люди столь почтенного клана имели престижный статус весьма влиятельной аристократической семьи, со временем они быстро превратились в самураев из-за постоянного выполнения военных заданий столичного правительства. Учиха вели бесконечную войну за возможность взойти на престол, и основными их соперниками являлись Тайра, которые не уступали в силе. Несомненно, семья предполагаемого «жениха» славилась своими богатствами и влиянием среди придворных, однако умолчать о жестокости и коварстве клана Учиха – значило было не представить его, как полагает. Сплетничали. Ходили легенды, что кровь Учиха хранит в себе темперамент Люцифера, что когда-то зачал ребенка от наследницы престола. Холодность, чёрствость сердца, сухость, презрение, эгоистичность – качества, прививаемые детям с самого рождения. Женщины их поистине красивы и коварны. Сплетничали. Люди говорили, что один лишь взгляд дочери демонического клана заманивает мужчин в сети безответной любви, дабы потом посмеяться над несчастными. История Учиха окутана мраком и паутиной лжи, которую, воистину, никому не хочется распутывать. А Сакуре, привыкшей к материнской любви, милой, кроткой Сакуре – так вдвойне.

Выйти за Учиху Саске. Младшего сына Фугаку Учиха. Одного из наследников, воспитанного, несомненно, жестоко и холодно. Человека, в руках которого окажется её судьба; любое желание она должна будет исполнить, дабы не огорчать своего господина. Господин... Как мерзко, как гнусно, как обречённо звучит это слово! Разве она, юная Харуно, не настрадалась за свою недолгую жизнь достаточно? Судьба лишила её зрения, отцовской любви, обрекла на страдания, на детство, проведенное в слезах матери, суровый взгляда дяди и одиночество. Нет, Сакура никогда не жалела себя. Она любила всё, что делало её грустной – момент, когда золотая осень переходит в серую и слякотную, низкое небо, ароматы полыни и корня ириса, пробирающие до мурашек стихи. В балетном полете проходили её дни. Она оставалась всё такой же несчастной, но это всегда была блаженная, осознанная, добровольно водружённая на золоченый трон боль. Она любила романы, заставляющие плакать и по нескольку дней ходить задумчивой, рассеянной. У нее была целая коллекция единорогов: стеклянных, хрустальных, деревянных. И всегда влажные глаза, подернутые едва заметной пеленой. Она предпочитала оставаться такой, какой была всегда, – нервной, бледной, умеренно голодной и совсем-совсем одинокой. И вот сейчас это одиночество грозился нарушить неизвестный ей мужчина; сломать защитную скорлупу, в которой она пряталась все эти годы. Разве справедливо? Разве можно её, слепую девчонку, вплетать в политические игры, двигать, точно шахматной фигурой? Разве можно продать племянницу проклятому Богами клану? А если да, то за что?

– Господин, – тихий голос Сакуры разорвал тишину, заставив привлечь к себе внимание. Все вдруг сделалось далёким, бессмысленным, ненужным. – Господин, я Вам в тягость?

Какаши ожидал криков, проклятий, слёз, но такого заявления – никогда. Однако взгляд его остался всё таким же холодным, в отличие от материнского – наполненного болью и страданиями. Горе племянницы взглянуло прямо в лицо Какаши, который продолжал сохранять выражение полного спокойствия, пускай и с трудом. Грудь сжирал пожар негодования, но он понимал – такой шанс предоставляется не каждой. Сакура же, несмотря на свою красоту и мягкий добродушный характер, обречена была на жизнь во тьме, а потому взять её в жены пожелал бы далеко не каждый. А один из наследников лидирующего клана – и подавно. Не учитывалось как её, так и мнение жениха, ибо брак заключался исключительно родителями, в данном случае им, Какаши. И потому он должен быть сильным, не поддаваться женским слезам, пусть и горьким, полным страдания, боли, разочарования, осознания жестокости этого мира. Ей, Сакуре, рано или поздно пришлось бы повзрослеть. Так пусть это случится сейчас.

Какаши внимательно наблюдал за тем, как племянница поднимается на ноги и смотрит на него так злобно, так негодующе, точно он – предатель.

– Вы думайте, что я беспомощная, да?! – вскричала она, чувствуя, как слёзы обжигают щёки, катятся по подбородку, точно реки, пытающиеся унести с собой боль; как жаль, что не удается. – Считаете, что если я лишена зрения, то не способна на существование? Я всегда была помехой для Вас, да, Господин? Вы всегда считали, что лучше бы мне было не родиться, а сейчас хотите вот так взять и продать?!

– Довольно, Сакура, – тяжело проговорил он, придавая голосу суровости и холода. – Я терпелив, но ты переходишь все границы. В моём доме женщина не будет препираться с господином, иначе она недостойна называться Харуно. Так что послушай меня и заруби себе на носу: забудь о своём прошлом, ибо там, куда ты в скором времени попадёшь, тоска по дому считается серьёзным оскорблением. Твоя тропа ведёт вперёд, а не назад.

– Мои ноги эту тропу не выбирали! – продолжая плакать, громко заявила девушка.

– Да, не выбирали. И все же эта тропа – твоя. И ты уже ничего не изменишь.

– Дядя...

– Если будешь бороться, наживешь синяки и шрамы, а потом сломаешься, и тебя отшвырнут в сторону, так как ты окажешься непригодной для той задачи, которую тебе предстоит решить, – невозмутимо продолжил Какаши, не обращая внимания на слёзы племянницы.

– Дядя...

– Но у тебя есть другой выход: стремиться вперёд, победить всех соперников и получить главный приз – титул госпожи.

– Дядя, – Сакура бросилась к ногам Какаши, продолжая громко рыдать. – Прошу, не надо...

– Смирись и покорись судьбе, Сакура, – как можно мягче сказал он и, нагнувшись, ухватил двумя пальцами за подбородок, посмотрел в незрячие глаза, точно пытаясь передать что-то мысленно. – Ведь как бы быстро ты не бежала, от неё не скроешься, – Какаши выпустил племянницу, а затем, тяжело вздохнув, прибавил: – Об этом мы никогда не говорили. Больше я не вспомню о нашем разговоре. Лучше всего будет, если и ты о нём не вспомнишь. Выйдешь замуж за Учиху и сделаешься кузнецом своего счастья – госпожой. Если хватит на то ума и сил.

А затем вышел из комнаты.

Сакура ревела белугой. По её щекам текли слёзы, и она уже сама не понимала, плачет ли она от отчаяния или боли, которую принесло ей предательство семьи. Она на минуту остановилась, немного успокоила дыхание. Ей нужно быть такой, какой привыкли её видеть, — спокойной, невозмутимой, мудрой, стойкой. В конце концов бедняге удалось добиться, чтобы руки и губы не тряслись и спина была прямой. Но внутри по-прежнему всё дрожало, а сердце будто превратилось в пробудившийся вулкан, который вместо лавы извергает горячую кровь — и так больно, словно сама душа кровоточит. Ей хотелось рычать, снять кимоно и до смерти расцарапать себя ногтями, кожу с себя заживо снять. Подошла мать: растерянная, нервная, словно не знающая, как вести себя. Обняла дочь за плечи и начала что-то тихо шептать, пытаясь успокоить разбитую Сакуру, тихо плачущую на татами.

– Ока-сан, за что он так со мной? – едва слышно прошептала девушка, продолжая лить слёзы. Глаза вмиг сделались красными, а лицо побледнело, исказилось маской величайшего разочарования в жизни, точно она, Сакура, жившая все шестнадцать лет в теплых объятиях семьи, вдруг осознала всю жестокость и алчность мира. Правильно, она – женщина. И главная её задача – принести благо своему клану, удачно выйдя замуж. А может ли быть лучшая кандидатура, чем Учиха? Разве что император, но приблизиться к нему фактически невозможно, а стать фавориткой – тем более. Да и он, её жених, наверняка имеет собственный гарем. И даже если Сакура придет в дом Учих как законная жена одного из наследников, даст ли это результат? Маловероятно, ибо права на голос она не имеет; наверняка отвратительно чувствовать себя подстилкой, инкубатором, который будет рожать детей. Легче повеситься, что она и сделает, если её насильно выдадут замуж.

– Девочка моя, не плачь. Мы что-нибудь обязательно придумаем, – продолжала щебетать мать, порхая над Сакурой.

– Клянусь вам, ока-сан, если дядя поступит со мной таким образом, я сведу счёты с жизнью! Вы больше меня не увидите! – поднимаясь на ноги, прошипела девушка, утирая с щёк слёзы. – Я не признаю господином выбранного им человека, ибо в сердце моём пусто. Ни за что не сделаюсь я рабыней Учих. Клянусь.

– Сакура, прекрати, – велела мать, обнимая дочь. В глазах такая боль, словно осталось ей жить минуту, не больше. – Какаши всегда желал тебе счастья.

– Счастья?.. – жалобно переспросила Харуно, сжимая мать в объятиях как можно крепче, чувствуя родной сердцу запах, тёплое дыхание, милые руки. – Как же так, ока-сан? Я ведь его племянница, частичка души. Разве можно продать меня, точно скотину?..

– Сакура...

– Если он поступит таким образом, то дяди у меня больше не будет!

– Молчи, Сакура, молчи! – строго велела Шайори, точно очнувшись. – Не смей произносить этих опасных речей, особенно – в моём присутствии! Как бы там ни было, Какаши – родной тебе человек. И он мужчина, господин, повелитель твоей судьбы. Ты должна быть благодарна за то, что он определил тебя в столь влиятельную семью, ведь клан Учиха славится своими богатствами и положением в обществе. Поэтому, дочка, не плыви против течения. Смирись, но в один прекрасный день докажи тем, кто заставил тебя страдать, свою силу духа. Тебе придется тяжело среди этих людей, но я всегда буду рядом. Мне тяжело будет расстаться с тобой, но не горюй, ты не лишишься опоры, ибо мы с братом всегда поддерживали и будем поддерживать тебя. Ты станешь госпожой своего счастья, вот увидишь! – на мгновение она запнулась, грустно улыбнулась и погладила бледную Сакуру по щеке. – Моя весенняя роза, моя гордость, мое счастье. Я не позволю стать тебе несчастной. Даю слово матери.

Сакура слушала растерянно, но чувствовала, как в груди становится тепло, ясно. И хотя идея с браком её не воодушевляла и она все ещё противилась мысли, что придётся выйти замуж - сердце, до этого тяжёлое, кровоточащее, бьющееся медленно, которое, казалось, вот-вот остановится, неожиданно начало успокаиваться, охваченное странным ласкающим огнём, не позволяющим горю сожрать Сакуру живьём. Конечно, её, шестнадцатилетнюю девочку, пугала мысль, что придется покинуть родительский дом и жить среди незнакомых, чужих людей, которые, возможно, и не полюбятся ей. Да и вообще, Сакуру не волновал тот факт, что она выйдет (возможно, выйдет) замуж за Учиху, нет. Её пугало само представление о браке: притворяться любящей женой человеку, по которому сердце твоё не бьётся – что за вздор! И совершенно неудивительно, ведь она, Сакура, воспитывалась доброй, кроткой матерью, любящей рассказывать истории о невинной, чистой, счастливой любви, в которой нет места политическим интригам, ядовитым словам, слезам – лишь свет и красота. Этим девушка была невероятно избалована. В голове её сложилось мнение, не подобающее мышлению женщины тринадцатого века, – любовь правит миром. Для главы семьи, решающего судьбу своей подчиненной, эти роковые слова являются в виде огромнейшей проблемы – слёз, криков, проклятий. А всё из-за того, что в нужное время этих несчастных, обречённых на весьма трудную судьбу, не воспитывали должным образом – сам Какаши не раз пожалел о том, что не отобрал девчонку у сестры. И вот результат: Сакура противилась, словно упрямый мул, скалилась и отказывалась подчиняться, к тому же посмела обвинить своего господина в не милосердии. За такое следовало бы хорошенько выпороть строптивую девицу, но Какаши останавливали два факта: первое – девчонка слепа, что и является главным её наказанием, второе – Шайори, вероятнее всего, сама кинется под удары палок, кнутов иль чего другого, лишь бы не трогали драгоценную дочь.

– Ока-сан, разве можно смириться? – грустно усмехнулась девушка, отстраняясь от матери. – Вы сами учили меня не сдаваться...

– И в этом моя главная ошибка, – сурово кивнула Шайори. – Я всегда так любила тебя, так боялась потерять... Мне казалось, что вот-вот – и ты исчезнешь, как твой отец. Я не могла позволить тебе страдать, каждый раз твои слёзы были для меня испытанием – чувство, будто кол вонзают в сердце. Ты обязательно поймешь меня, Сакура... Когда собственный твой ребенок окажется у тебя в руках, и ты вдруг поймёшь – вот он, смысл жизни, центр вселенной. Но порыв любви тоже нужно уметь сдерживать. Я не сумела, избаловала тебя, а потому могу винить лишь себя в данной ситуации.

– Ока-сан...

– Не разочаровывай меня, Сакура. Я так страдала, растя тебя, пытаясь уберечь, – прибавила Шайори, а затем, выйдя из комнаты, произнесла: – Кто знает... Возможно, Учиха и есть твоя судьба.

Сакура осталась одна.

Невысказанное душило, играло на струнах души, напевая странную мелодию, настолько грустную, что становилось трудно двигаться. Она с тяжёлым сердцем опустилась на футон и тихо заплакала, жалея себя. Сколько времени прошло? Час, два, а может, все пять? Неизвестно. Сакура просто лежала и ревела, неслышно всхлипывая и крепко сжимая подушку пальцами. Даже расстроенная Харука не стала беспокоить госпожу, просто поставила поднос с чаем рядом и вышла из комнаты. Конечно, девочку было жаль, объявление о браке часто сопровождалось женскими слезами – горькими, пролитыми напрасно, ведь сердца родителей не растопишь, особенно – Какаши. Он-то прекрасно владел эмоциями, имел возможность не поддаваться чувству жалости, даже если чужое горе смотрело прямо в лицо. Харука знала прекрасно, и потому не смела вставить лишнего слова.

Оставалось лишь смотреть на несчастную госпожу.



Клан Учиха всегда пользовался особой милостью императора, и потому ему был отведен отдельный квартал, в котором поселилось всё семейство – от стариков до младенцев. На целые мили лежали их достояния, ограждённые толстыми прочными стенами, и напротив, точно скрепляя величественные постройки, стояло здание – такое огромное, такое богатое, такое мрачное, что при одном лишь его виде захватывало дух: этакий дворец, в котором и обитали дети «демонов», так ведь гласили легенды.

Сады этих земель были настоящими произведениями искусства: несколько километров устилали озёра и лужайки, украшенные искусно подобранными цветами, кустарниками, деревьями. И было чему порадовать глаз – разноцветные домики для птиц, бьющие фонтаны, детская карусель, многочисленные статуи, увитые плющом беседки. Однако атмосфера этого места была обманчива: красивая, яркая картинка - всего лишь фарс, за которой скрываются настоящие ужасы, пыточные камеры и поля для боёв, где, собственно, и тренировались мужчины. Существовал здесь и гарем из самых красивых женщин, показываться которые смели лишь своему господину – почти каждый здесь имел по десять-пятнадцать наложниц, ибо деньги били ключом. Богатство Учих просто поражало, краше угодья, разве что, самого императора. Но, ах, что тут за люди! Холодные, чёрствые, надменные, не думающие ни о ком и ни о чём, кроме процветания своего клана – даже женщины пытаются выскочить замуж за самых влиятельных и сильных, лишь бы не пятнать репутацию. Сёстры и братья держатся друг друга, однако даже они порой плетут интриги за спинами тех, кто так им доверяет...

И вот сейчас в поместье Учих проходила очередная тренировка – неотъемлемая часть жизни воинов. Обычно «состязания» устраивались в самой дальней и просторной комнате дворца (по другому его и не назовешь). Шипели фонари, горевшие на газе; сырой каменный зал ярко освещался, а пол был усыпан мягким сеном. В углах стояли бочонки с прохладной водой, а рядом лежали полотенца. То и дело раздавался гортанный мужской смех, провожаемый ударами и лязгом катан.

– Когда я нападаю - уклоняйся, – терпеливо советовал Фугаку, наблюдая за младшим сыном. Саске Учиха. Сильные руки крепко сжимали катану, готовые в любой момент отразить очередную атаку. Грубо очерченную мускулатуру, испещрённую множеством шрамов, не скрывала даже кожаная жилетка, что тесно сидела на голой груди. Чуть выступающие вперёд широкие лидерские плечи напряглись; по правой руке скользила уродливая розовая полоса, не успевшая как следует зажить. Чёрные зауженные штаны были заправлены в высокие сапоги на шнуровке – тренировочная одежда ни коим образом не сковывала движений, чему сам Саске был невероятно рад. Холодный чёрствый взор был направлен на отца, дающего ему полезный совет – снова. Он сдержанно кивнул.

– Запоминай всё, что я тебе говорю, Саске! Здесь, в поместье, мы дерёмся между собой по правилам. Но знай: на улице тебе предстоит сражаться совсем с другими людьми, для которых наши законы – это ничто. Никто из них не будет ждать, пока ты оклемаешься. Всегда будь начеку! – для полной уверенности добавил Фугаку и неожиданно ринулся вперёд, занеся правую руку для удара. Саске тут же отпрянул и, сделав удачный кувырок назад, вскочил на ноги. Он не пытался достать отца. Главной его задачей было защищаться: такова тема сегодняшнего «занятия». И, возможно, всё бы вышло, сражайся он с Итачи или Изуной. Но старик Фугаку – внимательный и расчётливый – отлично изучил все его приёмы, уловки. Когда Саске попытался уклониться, отец продемонстрировал великолепный замах ногой, ударив сына в левый висок. Парень тут же полетел вниз, но в последний момент успел ударить соперника по второй, опорной, ноге, чем вызвал одобрение отца.

– Очень хорошо, – тяжело дыша, сказал он. – Ты быстро учишься. Опора – это твоё всё, Саске. Не забывай об этом, ведь на поле боя некогда вспоминать об уроках. Всё должно быть здесь, – Фугаку постучал указательным пальцем по виску, а затем, холодно усмехнувшись, подошёл к сыну вплотную. – Мне нужно с тобой кое-что обсудить.

Фугаку никогда не понимал, чем именно женщина может привлечь его сына. Попытки свести к хоть какой системе неизменно встречали провал. Невозможно было сказать определенно про его вкус, что, впрочем, не значило отсутствия оного. Вкус был, но такой непонятный, такой непредсказуемый, что Фугаку давно бросил гадать. К своему полу Учиха-младший испытывал тягу разве что в буйном воображении деревенских сплетников; а вот женщины были. Были. И много. Просто не держались и пары дней. В вопросах романтических он был постоянен, как ветер в поле. Мечта в её материальном воплощении – не только силой, обликом или нравом (норовом, как бы сказал Джирайя – давний друг), но и харизмой, почти что сверхъестественной, ­­он притягивал девушек сильнее, чем пчёл – сладкий запах весенних цветов. Ни одна красавица попрощалась с покоем, лишь взглянув в бездонно-чёрные глаза, ни одна забывала всё из-за этой мечты; появляясь где угодно, он неизменно приковывал к себе восхищённые взгляды. Яркой, редкой красотой просто сводило дух, а когда к этому прибавился и титул наследника, его популярность и вовсе взлетела до небес. Да, Саске притягивал многих; а удержать его не мог никто. Страсть в нём вспыхивала мгновенно и так же сходила на нет. Как огромный сноп сухой травы: малейшая искра – и он пылает, горит жарко, слепяще, но и прогорает вмиг. Почему? Кто знает...

Фугаку изрядно сомневался, что и сам Саске может ответить. Вменяемо, по крайней мере, не может. Его не застигало разочарование в своих дамах, он просто терял интерес. Словно разгадав какую-то тайну, устремлялся на поиск новой, иной, чуть отличной. И вовсе не был бессердечным, как считал кое-кто; напротив, относился к каждой как к единственной, исключительной, пусть и длилось всё недолго. Да и как удержишь ветер? Это сознавали. Да всё равно – мотыльками в огонь. Не то, чтобы Фугаку этого не понимал; совсем наоборот. Неизменно в природе людской - бежать к просвету во мраке туннеля, пускай за ним и поджидает обрыв. Хоть каждый и надеется в глубине души, что там – лишь мягкий песок. Короткие интрижки потому и не считают за отношения. Не то, чтобы Фугаку не был этому рад, совсем наоборот. Он давно решил, что младшему сыну пора укрепить своё положение бракосочетанием с девушкой благородных кровей. Харуно... Чем не вариант? Да, они банкроты, но имя их не истлело, а всё так же хранит честь, доблесть, неприкосновенность. ­­И Какаши, старый его друг, часто рассказывал о своей слепой племяннице – тихой, мягкой, доброй девушке, обреченной на мрак. Конечно, она незрячая, но это не помешает удачному союзу и рождению детей – пусть уж врачи позаботятся о здоровье внуков, а любовь и лад... Любовь, как всегда считал Фугаку, строилась на взаимоуважении и не слишком горячем темпераменте жены; уж кто-кто, а Учихи умели укорачивать языки сплетницам и болтушкам, падким на оскорбления. Женщины этого клана никому почти не показывались на глаза – разве что родственникам, да и те их особо не волновали. Дни проходили в балетном полёте, а потому главным развлечением являлась отрава жизни другому. И ничего с этим не поделаешь, ибо нет весомых доказательств, да и наказывать женщину – низко. Но в общении с мужчинами представительницы слабого пола, несомненно, были изысканы, тихи, грациозны, молчаливы – всё, как надо. Так почему бы и ему, Саске, не обзавестись супругой? Это вовсе не означает, что ему придётся отказаться от других, несомненно, прекрасных женщин, просто будет укреплено его положение в клане.

Этот вопрос и собирался обсудить Фугаку с сыном, прогуливаясь по райскому саду, тишину которого нарушало лишь журчание фонтанов да пение птиц.

– Саске, – неспешно начал отец, смотря прямо и уверенно, – сегодня утром я ездил в дом Харуно.

– В поместье Какаши-сана? – из вежливости уточнил сын, дабы не показывать своей явной незаинтересованности в вопросе; сам он давно витал где-то далеко-далеко.

– Да, именно. Я расспросил его о племяннице – Сакуре. Помнишь, я рассказывал тебе недавно о ней?

Саске напряг память.

И тут же припомнился ему разговор за столом, когда тема совершенно случайно коснулась младшей Харуно, слепой девчонки, отец которой погиб во время кораблекрушения, и ответственность за неё и мать взял Какаши-сан – это всё, что известно парню о ней.

– Да, – коротко кивнул Саске.

– Так вот. Я решил сделать её твоей женой.

Саске замер и впервые за всю недолгую прогулку взглянул в глаза отца.

Ни капли удивления. Лишь нахмуренные брови и сурово поджатые губы, говорящие о недоумении Учихи: женить его на слепой девчонке? Какой смысл, ведь столько красивых и обеспеченных женщин вокруг только и ждут возможности выйти замуж, а людям вроде Учих откажут вряд ли; точнее, не откажут совсем. Нет, сам Саске давно готовился к тому, что отец коснётся этой темы, но что он подберёт «больную» невестку – вот это действительно новость. И явно не радужная.

– Почему она? – решился спросить он.

– Я так решил.

– Ото-сан**, она слепа. Разве не может это послужить причиной рождения неполноценных детей?

– Не думаю. В роде Харуно слепцов не было, всё дело в нервной системе самой девушки. К тому же, об этом должны беспокоиться медики, не ты.

– Матушка знает? - поинтересовался Саске.

– Нет, мы сообщим всему клану во время ужина. А теперь – ступай.

– Как вам угодно, – Саске низко поклонился и пошёл прочь, всё еще находясь в смятении.

Его будущая жена — слепая девушка.

_________________________________________

Ото-сан** - вежливое обращение к отцу.
Учиха** - по истории клан Тайра враждовал с кланом Минамото, но я немного изменю сюжет.