Deadline! Глава 6: В клетке.

Дыхание было сбивчивым. Взгляд поверхностный. Казалось, ему больше ничего не надо от этой жизни. Он лежал и смотрел то в одну точку, то в другую одновременно сосредоточенно и отрешенно.

Сакура третьи сутки наблюдала за его состоянием. Этого просил Наруто, этого хотела она сама. У нее внутри совершенно ничего не болело после «тупой бляди» и других нравоучений. Ей казалось, что она очнулась ото сна. Ей даже перестали сниться блудливые кошмары.

Теперь ей казалось, что кошмары наяву. Учиха холоден. Действительно холоден, не аллегорически — просто надо приложить руку ко лбу. Пятно пожрало всю руку. Что это за проказа? Саске не задавал таких вопросов, Сакура даже иногда пугалась, что ему и вовсе не интересна собственная участь. Но она старалась во что бы ты ни стало не предаваться панике и не давать ему повода. Она делала вид, что знает, как помочь. Она вспоминала, как истерично вопил Узумаки с красными от слез глазами. Наруто разбит, и не нужно искать повода — он на поверхности и он лежит на кровати перед Харуно. Больничная палата, куда его упекли, пахла ужасной стерильностью и... убогостью, если так можно назвать смесь запахов пыли, физраствора и обезвоженной больничной еды.

«Он угасает, - сказала она Хатаке и остальным, - только молчите, умоляю, молчите! Наруто не должен знать! И перед Саске не ходите лишний раз так, будто вы на похоронах и глядите на покойника. Люди это чувствуют, и их это ранит».
Нет, она не ушла от Хатаке. Она терпеливо молчит, осознавая, что для нее Учиха — не пустой звук. Если никого не останется рядом, то она тоже окажется разбита, как Узумаки. Какаши последние три дня просто на цыпочках перемещается вокруг нее, даже создается впечатление, что и в его сознании что-то просветлело. Вопрос в том, надолго ли эта ясность?

Промозглая вонючая камера — не самое лучшее место для выказывания протеста, но Наруто раздавлен. Жизнь его растоптала. Размазала по стенке, на которую он навалился спиной. Решетка, за которой он предпочел усесться на склизкий пол, отбрасывала тень на его лицо, и теперь вертикальные полосы искажают его гримасу безнадежного отчаяния.
- Эй, ты чего тут уселся? - спросил Суйгецу, чуть ухмыльнувшись. Естественно, Узумаки выглядел очень опрятным в сравнении с ним, откормленным и без избитой морды. Его голубые глаза хоть и выражали бесконечное разочарование, но они горели жизнью — у заключенных глаза потухшие, усталые. От постоянной жажды Суйгецу стал похож на высушенную рыбешку. Сегодня Карин почему-то не пришла. Разговор хоть как-то отвлекал.
- Отвали.
Разговор никак не хотел завязываться.
- Эй, тебя вежливости в жизни учили?
- Жизнь — дерьмо! - он повернул голову в сторону. Нет, даже не так. Он лишь позволил ей перекатиться. Глаза были опущены и полны слез.
- Ты шутишь, парень? Посмотри на меня! - он усмехнулся. - Вот моя жизнь — действительно, дерьмо. А ты сам сюда приперся.
- Мой друг умирает, я не хочу слушать твои проблемы.
- Это жизнь, - он взглянул на протектор Наруто. В фиолетовых глазах Хозуки пробежала искра, - ты должен учиться жить с этим. Ты шиноби.
В мире, где не существовало слов «мать» и «отец», «дом» и «семья», все пустое пространство заняло слово «друзья». Дружба не имела цены и не знала границ человеческого счастья, которое она ему принесла. Мир, ставший в один миг идеальным для Саске, никогда не был идеален для Узумаки. Блондину казалось, что не будет конца тем событиям, когда жизнь окунала его лицом в грязь или била по лицу, но в один прекрасный момент этот стремительно мчащийся поезд остановился... Показалось.

«Все вокруг делают вид, что все в порядке».
- Наруто! - раздалось издали.
«Что же я сделал не так?»
- Наруто!.. - голос приближался.
«Он во всем винит... меня... Как же так?»
- Эй, это не тебя зовут? - изможденно, но с усмешкой спросил Хозуки. Для него жажда была тяжким испытанием, он, казалось, исчезал на глазах.
Наруто не откликался. Мыслями он был где-то далеко, он сердился на себя и не слышал приближавшихся голосов. Блондин заключил себя в клетку, пытаясь хоть на секунду представить, что чувствует обычно демон внутри него. Оказывается, дерьмово чувствует.

- Наруто! Какого хрена ты здесь делаешь? - недоуменного Какаши можно было понять. - Что за спектакль ты здесь учинил?
- Шли бы вы по своим делам, Какаши-сан.
Следом вбежала разъяренная Сакура.
- Ты что вздумал, в бирюльки играться здесь? Нашел место!
И тут Узумаки ожил. Он резко подскочил и, почти что на коленях, подполз к решетке, приник к ней всем телом. Дрожащими от волнения руками он обхватил холодные прутья.
- Ну что там? Тебе удалось помочь ему, Сакура?!
Тогда девушка ощутила себя безмерно виноватой перед блондином, потому что она была бессильна, даже сказать ему ничего она не смогла. У него блестели глаза, у него в груди всегда горит огонь, который отражается в них. Она не могла потушить все своими словами.
- Ты должен это принять, - вмешался Хатаке. - Не пытайся что-то изменить.
- Помоги ему, - добавила Сакура. - Не отворачивайся, потому что тебе больно.

«Что они понимают сейчас? Что они знают? - сокрушался Узумаки. - Они не сидят в моей голове, не им нести эту ношу. Я не привык жаловаться, но сейчас все равно никто из них меня бы не понял, просто потому что им не дано знать о нас, но при этом они стоят и канючат, что я должен сделать, - ему действительно было больно. Было больно так сильно, будто по печени бьют палкой каленого железа, а сердце пытаются измельчить тупым топором».

- Ладно, - обиженно сказала Сакура и отвернулась, - можешь просидеть здесь хоть до глубокой старости, а мне еще надо одну девчонку заиндевевшую в морг доставить. В мусорной куче валяется обмороженное тело, опять я крайняя. Опять «Сакура, твоя смена». Тьфу на вас! - она вытерла пот со лба, тряхнула головой и ушла, гордо подняв вверх узкий подбородок.

«Что?! Замерзла? - Суйгецу почуял неладное. - Карин сегодня не пришла, ужасный холод на улице не ослаб».
- Эй, - окликнул он Сакуру, - как она выглядела?
- А зачем тебе это?
- Ответь.
- Ну... не знаю, как описывать трупы. Волосы красные были... одета в лохмотья.
- Черт! - тихо ругнулся про себя Хозуки и отвернулся. Ему этого было достаточно, чтобы знать — Карин больше никогда не придет. Ее просто нет, и никогда больше не будет. Она была к нему добра, и хотя бы за ту незначительную доброту стоило быть благодарным. Теперь он разделял настроение Узумаки, пытаясь двумя пальцами смахнуть слезы. Во рту пересохло, но в глазах все время застывали соленые капли, сколько ни смахивай: снова и снова.
Он же даже «спасибо» толком так и не сказал, не говоря уже о большем, что между ними теплилось.

- Значит так, - оглядываясь вслед уходящей Сакуре, буркнул Какаши, - ты можешь просиживать все оставшееся время здесь как последний эгоист, или ты мог бы пойти и поговорить с ним, если его дружба так тебе дорога.
«Хах, - усмехнулся про себя Наруто, - другом... Я не хочу быть ему просто другом, я не чувствую себя по отношению к нему именно так».

Они стояли на улице, мужчина и девушка. И у нее тряслись руки, она, втянув голову в плечи, тряслась от обиды. Даже лицо руками прикрывать не стала, чтобы виду не подавать, как ей больно и тяжело, что никому из них двоих она не может помочь... и себе тоже. Она молча глотала крупные слезы, то зажмуриваясь, то широко открывая глаза и открывая рот, позволяя немому крику исказить ее юное лицо.
«О, Ками-сама, - она взглянула вдаль, резиденцию украсил снежный купол, - я такая беспомощная! Я же не в силах ничего сделать! Они угасают, они... Саске... - от мысли, от злости на саму себя она снова зажмурилась в немом крике боли и ужаса, которые рвались из самого сердца, пробираясь наружу по венам и мышцам. Судорожно дернув пальцами рук, она снова открыла глаза и прикусила губу, чтобы заткнуться и не издать ни звука. Она понимала, что Хатаке не нужны долбанные сантименты, но ей, черт его дери, нужен был этот человек. Если она потеряет всех, то и от нее самой мало что останется как от прежней полной жизни девочки. Из всего, что она натворила, получилась маленькая дурацкая клетка, в которую она сама же себя и посадила. - Я даже не могу смотреть им в глаза, мне нечего им сказать... если бы... если бы я не поступила так, если бы я могла быть такой же рациональной как Саске. Он ведь все правильно мне сказал, а ему не от кого услышать подобные вещи».

Чужие руки тяжело легли ей на плечи, и оттого груз показался смертельно тяжким, как будто на душе у нее такая же ноша. Харуно замерла на месте, осознавая, что сейчас начнутся никчемные утешения вроде «все будет хорошо» или «не переживай». Сакуре хотелось, чтобы тогда он сказал «переживай, сколько хочешь, тупая блядь». Так было бы лучше. Так было бы рациональней.
- Пожалуйста, только не...
Отрезвляюще холодным тоном, проведя правой рукой по ее острому плечу, он добавил:
- Я ничего не собираюсь тебе обещать.