Дешевый кайф. Часть первая.

На улице проливной дождь смывает тяжелые клубы грязи и уносит их в дыры ливневок, опуская их в глубокие каналы, и отправляет вместе с другими отбросами в темные недра городской канализации. Все шло своим чередом. Быстрым. Медленным, но наиболее значимым для них. Для тех, кто живет тут.

Сейчас, находясь на двадцать третьем этаже, молодая девушка сидела под ледяным душем. В последнее время она жила одна, отправленная родителями в Токио, где находился ее колледж, в небольшую квартирку одного из многочисленных небоскребов. Она жила одна, несмотря на то, что возраст ей этого не позволял. Но так сложилось. Так сложилось, что сейчас она, отправленная сюда на обучение с целью получения качественного образования, которое она, увы, может в итоге не получить, выкручивалась из всей жизненной ситуации, сложившейся в последнее время.

Сегодня самый сумасшедший день ее недели. Нет, даже двух недель. Вторник нечетной недели. В последнее время она стала отличаться от всей «серой массы». Может быть даже не внешне. Ее обертка была вполне сносной, а быть может даже и привлекательной, но, тем не менее, содержание "сладости" также имело огромное значение. Она менялась. Менялась, как направление западных ветров вдоль Антарктиды. И с каждым новым ударом часов в ней происходили изменения. Это стало привычно.

Зависть. Она ненавидела зависть. Не то, чтобы она была безгрешна. Она просто ненавидела подобное. Ее тело пронизывала легкая дрожь при всяком упоминании о зависти - это слишком низко для нее. Она от этого отказалась, поэтому сама, становясь под прицел колких глаз, отстраненно притворялась, что якобы не участвует во всем этом.
Когда же она впервые это попробовала? Когда же она разменяла образ девочки-паиньки на игры, за которые плата довольно велика? Может быть тогда же, когда переехала сюда? Да, наверное, это так. Почти. Когда она впервые связалась с ним. Когда она сделала это, ей показалось, что ее бредовые детские сны явились перед ней, облаченные в жизнь, как в темную одежду, пугающую и настораживающую. И сейчас, включив ледяную воду, она сидела на под душем на гладком полу белоснежной ванны. Тяжелые капли больно ударяли по голове и плечам, оставляя неприятные ощущения на коже. Могло бы показаться, что ситуация вполне обычная, но... Она сидела на ледяном железе чистой ванны, положив руку тыльной стороной ладони вниз на худую ногу, а на запястье зияла рана, из которой сочилась густая кровь. Она не сворачивалась – ее сразу же, в момент попадания на воздух, разбавляла воды. Глаза девушки закатились за веки и лихорадочно трепетали. По телу начала разбегаться мелкая дрожь, набирая силу, делая девушку похожей на больного эпилепсией. Тонкие пальцы уже вовсе посинели, а ноги медленно ползли по скользкому полу, потянув за собой все тело, онемевшее от холодной воды и потери крови. В то время, что ее тело изнемогало от насильственных над ним действий, разум, казалось, покидает его. Лица, эмоции, звуки — все заполняло ее голову и буквально разрывало ее на части.

«Её безумный взгляд приковал милый незнакомый парень, танцующий с какой-то девицей среди толпы пьяной молодежи. Отведя взгляд на ноги, девушка посмотрела на свое платье. Она медленно подняла руку, взглянув на нее. Женская. Крупное кольцо отяжеляло ее, девушка это ощущала. Громкие звуки музыки хеви-металл давили на уши, вызывая противную головную боль. Вечеринка. Ну конечно, что же еще. Похоже, „она“ уже выпила немало алкоголя и, может быть, употребила какую-то дрянь, что действовало на чистоту разума. К ней подошел какой-то парень, похоже, вышедший из толпы. Немного странный. Неформал. Он подошел ближе к ней и поцеловал ее. Она не могла сопротивляться, сил на это у нее просто не было. Она почувствовала острую железку у него на языке, а потом металлический привкус крови. Кровь. Она боится ее во всех аспектах: вид, запах, вкус. Она находилась на грани обморока. Ей приходилось сидеть, как беззащитной мышке, запертой в клетку с прочными прутьями. И вот картинка начала размываться, руки занемели, и она не могла ими управлять. Ноги начало сводить, вызывая невыносимую боль».

Она резко открыла глаза. Бросив взгляд на свою левую руку, девушка поняла, что прошло уже немало времени и ее «игры» могут сыграть злую шутку с ее жизнью. Поэтому она попыталась взять над своими руками контроль и потянулась к крану, но изнеможенное тело сковывало ее движения, не давая совершать примитивные движения. Рука скользнула на голубую плитку, и ярко-красные ногти контрастно выделялись на ее фоне. Медленно, пытаясь удерживать траекторию движений, она дотронулась до ручки крана. Завернув его до упора, девушка отодвинула шторку и схватила заранее приготовленную перекись, которая стояла на туалетном столике около ванны. Полив ею свое левое запястье, она зажмурилась от боли и неприятного щипания. Там же, на столике, лежали белоснежный бинт и вата. Вытерев руку от разбавленной крови, она туго затянула свое запястье бинтом. Теперь, оправившись от своих безумных действий, особа поднялась на ноги и, с трудом устояв, вылезла из ванны. Завернувшись в полотенце, девушка покинула комнату. Неуверенными шагами она пошла в свою комнату. Дойдя до двери, она остановилась и, почувствовав острую боль в животе и тошноту, наклонилась, схватившись за живот. Девушка знала, что ее глупые игры ни к чему хорошему не приведут, но все равно продолжала травить себя, понимая всю неправильность и неоправданность своих действий, предполагая, что это того стоило. Для нее - определенно. Почувствовав, что боль отступила, она медленно распрямилась и отворила дверь. Комната встретила ее приятной прохладой. Закрыв окно, девушка подошла к кровати и сбросила с себя полотенце. Через секунду она упала на мягкий матрас. Стоило ей лечь, как она тут же почувствовала, что сон заволакивает ее, маня в мир Морфея.

* * *

Тяжелые капли ударяли по железному навесу у окна. Рикошетом они отлетали вдоль и падали с высоты двадцать третьего этажа, разбиваясь о жесткий асфальт. Ино медленно открыла глаза и взглянула на часы. 7:10. Она тихонько простонала и зарылась лицом в подушку. Но ей все-таки придется подняться и направиться на учебу. Она обязана, черт возьми. Она не может его пропускать из-за сумасшедших ночных выходок. Если Ино «забьет» на все, то, возможно, окончательно выпадет из мира и в таком случае умрет. Внутри. Ее внутренний мир превратится в гниль. Гадкую затхлую гниль.

Глупо, как глупо. Ино сейчас думает о том, что случится в будущем. Она не имеет права на такие мысли только потому, что разменяла жизнь на эту дрянь. Девушка медленно поднялась с кровати и направилась в сторону ванной. Она так ненавидит себя за эти дешевые игры, но, как наркоман, стремиться ранить себя снова и снова, получая от этого удовольствие. Такое мерзкое дешевое удовольствие. Такое противное и необыкновенно притягательное одновременно. Она стремиться получать удовольствие, и ей это, как ни странно, удается. Глупо, правда? Конечно глупо! Она губит свой авторитет «дешевым наркотиком» — для нее «наркотик» заключается в ощущении боли при кровопотере. Плюс ко всему — гемофобия. Это гениально - резать вены, когда боишься крови, смотреть на нее и терять ее одновременно! Да, все-таки он на нее влияет слишком плохо...

Девушка шла под дождем в легкой осенней куртке. Начало ноября, и уже было довольно таки прохладно. Небо застилали тяжелые черные дождевые тучи, которые нещадно выпускали свою влагу на огромный город. Ино медленно переступала через все лужи, которые могли оказаться довольно-таки глубокими. Она достала сигарету и закурила. Да, она курила. Ведь он очень плохо на нее влиял. И сейчас, втягивая дым ментоловых сигарет, она раздумывала о сегодняшней вылазке в «Азкабан». Кто сказал, что ходить туда - плохо? Так сказала репутация этого заведения. Именно там Ино встретила его. И сегодня она тоже идет туда к нему на встречу. Еще две затяжки, и окурок полетел в глубокую лужу, налитую за ночь сильным ливнем. И вот за очередным домом показался ее колледж. Зачем родители отправили ее в колледж? Неужели нельзя было закончить школу и поступить в институт? Она ведь теряет время! Но может быть так будет даже лучше. Еще целых четыре года обучения здесь, вместо двух в школе. Какая-то жалкая кучка отбросов, причисляющих себя к чему-то большему, чем они могут являться в случае полной несогласованности их «конфеты» с «оберткой». И она, как паршивая дрянь, как одна из этих шавок, жила тут. Казалось со стороны, все, что хочет иметь простой человек (или не очень простой) у нее есть. Но у нее нет ничего. Абсолютно. Равно как и у них.

«Сакура, где же твоя поддержка», — постоянно думала Ино, видя ее в компании новых подруг. Видя ее в компании шавок. «Самое страшное, - думала она раньше, - это стать такой. Ты помнишь, Сакура. Какими мы были раньше? Разбей стекло между нами. Разбей. И не строй его больше снова».

Подойдя к воротам, она увидела ее, идущую пешком. Именно ее. Шавку, некоторым временем ранее считавшуюся лучшей подругой. Близкой. Та немного удивилась, увидев Ино, но шаг не сбавила и подошла прямо к ней. Взгляд зеленоглазой девушки упал на окурок тонкой женской сигареты. Она подняла глаза и посмотрела на Ино с ... Это сочувствие? А может быть жалость? Да, конечно же, она считает ее жалкой. Но все же тот взгляд, с которым она сейчас на нее смотрела, говорил об обратном. Подойдя ближе, она прошептала ей на ухо:

— Ты идиотка, Яманака. Мало того, что ты заигралась, ты еще и травишь себя. Замечательно. Удачи тебе! — в этих словах было столько желчи и отвращения, что Ино вздрогнула. Шавка, плюющая желчью? Это было смешно. Но именно с ее словами у Ино занемели руки.

Стук-тишина. Стук-тишина. Кап-кап.

Отрешенность. Ее личная. Она объект жалость. Стекло разбито. Разбито ею самой.
Это ей сказала Сакура. Харуно Сакура. Видимо, она и правда ошибается, если от понимающей подруги она услышала такое. Когда голубые глаза встретились с зелеными, буквально на секунду, до того, как Харуно ушла, Ино увидела в них злое беспокойство. Казалось, ее поступки выводят Сакуру из себя и заставляют волноваться. Возможно, это было правдой. Спустя мгновенье слышался лишь стук каблуков и хлопанье воды, перекрываемое веселыми криками учеников.

***

Тяжелый плотный дым не давал музыке распространяться так, как ей следует. Запах карамели, ментола, яблока и простого табака перемешивались с запахом марихуаны и гашиша. Громкая музыка давила на уши и вызывала непреодолимое делание двигаться в такт ей. Ино с сигаретой в руке сидела за барной стойкой «Азкабана» и ждала, пока ей нальют мартини с колой. Даже не смотря на то, что ей 16, ее пускали в ночной клуб, где принято курить травку и употреблять наркотики, и даже продавали алкоголь. Ну конечно, он ведь договорился. Она устало приняла протянутый барменом бокал. Зачем она вообще пришла сюда? Пара глотков, и алкоголь поступает в кровь. Она делает еще несколько глотков и достает сигарету из пачки. Ментоловая. Ее любимые. Она прикуривает и делает большую затяжку, чувствуя приятный холодок ментола. Ино начала разглядывать бутылки виски, стоящие у бармена за спиной. На соседний стул сел платиновый блондин. Она почувствовала на себе чей-то взгляд и, повернув голову, она увидела его. «Ну слава Богу, пришел!» — пронеслось у нее в голове. Парень в строгом сером костюме и белой рубашке с ухмылкой посмотрел на нее. Как же она ненавидела его ухмылку и его дурацкие карие глаза. Он посмотрел на пепельницу с окурками и взял бокал. Понюхав его, он поморщился от отвращения.

— Детка, что ты пьешь? Мартини с колой — это же детский сад. И что это за херовые сигареты? Ты меня разочаровываешь, детка, — он говорил это тоном, показывающим свое превосходство над всем и вся. Идиот. Такой самовлюбленный идиот, который ничего в жизни добиться не сможет, - скажет ей подруга несколькими днями спустя. Возможно. Так и было. Но ее раздражал его тон. Его взгляд упал на забинтованное запястье. «Хм, смотрю, ты все-таки «играешь». Пойдем, выйдем из этого гадюшника», — он бросил на стол несколько купюр и, схватив Ино за руку, удалился из помещения.

Он что-то говорил. Говорил что-то насчет заведения. Он считал, что кто-то наподобие не может быть тут; не имеет права. Он считал. Что никто. Кроме его окружения. Здесь находиться не должен, будь ему пятнадцать или пусть даже тридцать пять – не имеет значения. Так высокомерно и глупо с его стороны. А может, все было совсем не так. Может быть, она просто невероятно зациклена на чем-то, что уже не замечает окружающих ее людей? Возможно. Она перестаралась, как скажет ей позже мать по телефону. Именно тогда, когда она..

- Блять! – слово ударило по ушам. Она ненавидела мат. Она ненавидела все, что могло каким-либо образом осквернять ее положение. Ей хотелось его ударить. Ударить за мерзкое поведение. За мерзкое поведение при ней. - Только не говори мне, что увлекаешься «Дешевым кайфом»?! — Он был удивлен и одновременно раздражен. Ино от его холодного грубого голоса уронила сигарету и, попятившись назад, вжалась в стенку. Агрессивное создание, быть может. Слегка невменяемое и потерявшее контроль – не лучший компаньон в грязной вонючей подворотне. Стоит остерегаться его.

Он пугал ее. Очень пугал. Иногда его глаза становились немного демоническими. Она видела его таким всего один раз — когда оскорбили его Бога. Он был фанатиком, она это знала. Но не таким, который верен заповедям «Не убий», а как раз наоборот. Его религия не позволяла оставлять человека в живых, если у тебя есть с ним неразрешимые конфликты или же это твое задание. В смысле задание? В том, что если убивать - твоя работа, ты должен сделать ее хорошо.

— Даже если и так, что с того? — ее голос немного дрожал. Он подошел к ней и сорвал с руки бинт, после чего крепко сжал здоровое запястье. Она зажмурилась от боли и посмотрела его глаза. Похоже, факт ее увлечения «Дешевым кайфом» его не радует.

Гениально. Ее положение гениально. Но когда было иначе?

— Ай, больно ведь! — она хотела крикнуть, но получился лишь хриплый шепот. Хидан взял ее левую руку и посмотрел на нее поближе. Глубокий порез выделялся на бледной фарфоровой коже. По контуру были небольшие нагноения, что могло навести на мысль, что рану размывала вода или же туда попала грязь. Он знал, что если наносить увечья с целью получения удовольствия от боли, никакая вода попасть не может, а грязь и подавно, если, конечно, делать все цивильно. Значит, она резала их ради того самого «Дешевого кайфа». Хидан посмотрел в глаза девушки. Она напугана. Конечно она напугана. А если бы вас зажал молодой человек с неустойчивой психикой в какой-то темной подворотне, вы бы испугались? Думаю, что да, даже несмотря на то, что с этим человеком вы знакомы.

— Блять! Ты что, совсем ебанулась?! — он слегка повысил голос. — Ты, малолетняя сучка, совсем не понимаешь, что творишь?! — Его голос стал переходить на крик. — Догадываешься о последствиях? — Он прошептал последнее таким приторно-сладким голосом, что у нее мурашки побежали по коже.

Мат, мат, мат. Она ненавидела его за это. Ненавидела. И одновременно тянулась к нему: это было на уровне ее подсознания. Его грязный язык, несомненно, отталкивал ее. Но было в нем что-то, что тянуло ее к нему. Не важно, кем он был. Так было, и так есть. И это… ужасно.

— Догадываюсь, уж поверь мне на слово, — куда делся ее страх, который несколько минут назад заставлял ее вжиматься стенку? Испарился. Сейчас Ино произнесла это так уверенно, так нагло. Она буквально выплюнула эти слова.

— Наглеешь, детка, — он, отпустив ее руки, с силой оттолкнул ее от себя. Ино и так была слегка одурманена смогом «Азкабана», а высокие шпильки сделали ее падение очевидным. Она упала на мокрую и холодную землю. — Я втянул тебя в «игры» не для того, чтобы ты подсела на «Дешевый кайф», а для познания всей красоты боли! А ты, как ебанутая малолетняя дрянь, начала страдать этой хуйней! — Эти слова заставили Ино вспомнить недавние слова Сакуры. Она говорила ей почти то же самое. Но она осуждала Ино и за «игры», и за «кайф». Хидан же сейчас покрывал ее матом за «дешевку». Да, кем бы он ни был, он прав.

Он предложил ей познать всю прелесть боли. Почему она согласилась? Наверное потому, что сама получала удовольствие от боли. Мазохизм. Да, именно он. Сначала, до встречи с ним, она «тащилась» от моральной боли, страданий. Она заставила себя влюбиться в самого циничного и жестокого парня во всем мире — Учиху Саске. Заставила — самое подходящее слово. И каждый раз, когда она приближалась к нему, он ее отталкивал. И это ощущение... Она просто умирала от тех чувств, боли, этой моральной боли. И это сладкое тянущее ощущение при его взгляде и сладко-горьковатое при грубых словах. Сладко-горьковатое... Это само собой противоположные вещи. Но именно это ей и нравилось. Противоречие. Как вода и огонь. Как железо и дерево. Как боль и удовольствие. Это самое притягивающее. Это сводило ее с ума, вводило в экстаз.

А потом — предложение Хидана попробовать физическую боль на вкус. Тогда, вспоминается, он привел ее в «Азкабан», в небольшую комнатушку в глубине территории персонала и дал лезвие. Ей было так страшно, что дрожали руки, покрываясь синей сеткой вен, будто подразнивая хозяйку. А потом она провела холодным металлом по своему тонкому запястью, сильно вжимая лезвие в кожу. Лезвие такое тонкое, его так легко сломать. Легко. Недостаточно тонкое, чтобы сломаться, недостаточно толстое, чтобы выдержать любое воздействие. Металл, разрезая кожу, заставлял кровь выходить из вен. Это так отвратительно, но так приятно. Плоть была разрезана и покрыта кровью, которая, казалось, пытается защитить ее. Но все попытки тщетны, и теперь плоть не может прикрыть ее. Они погибают. Вместе. Кровь сворачивается и становиться тонкой пленкой. Мертвой пленкой. Далее — та самая боль. Он был прав. Черт возьми, он был прав! Боль оказалась такой сладкой, такой приятной и завораживающей, что все мысли покинули голову, давая мозгу больше возможностей на ее восприятие. Нервные импульсы поражали мозг, разнося его на миллионы мелких кусочков, каждый из которых приправлял ее боль новой порцией ощущений. Она не открывала глаза, чтобы не видеть крови. Такой страшной крови. Что в ней страшного? Да не знает она, мать вашу! Не знает вообще ничего! Кровь, которая заставляет ее терять сознание, убивает одним видом, запахом или вкусом. Такая липкая и теплая. Она текла по ее руке в ту ночь, оставляя на руке длинные дорожки и падая на пол, где ее ожидала ее кончина.

Возможно, эта ночь была век назад, но так лишь казалось. Это было два месяца назад. Всего лишь. Она помнит, как Хидан вытер кровь и перевязал рану, как помог ей выйти из ее сумасшествия, ее безумства. Она помнит его довольную ухмылку, когда она безумными глазами смотрела на него. Когда она взяла у него его телефон для дальнейшей связи. Когда она позвонила ему ночью, чтобы помочь ей с ее «игрой».

Он еще и садист. Ему нравится его боль и боль чужая. Садо-мазо. Тогда, когда он приехал к ней ночью несколько недель назад, он проводил ритуал. Фанатик. Он медленно резал ей руки и слизывал кровь, которая тут же вырывалась наружу, как будто ей было так приказано. Тогда он сказал ей, что боль будет еще вкуснее. Она не верила, но все равно делала все, что он скажет. А потом они должны были наносить себе одинаковые раны. И она повторяла за ним. Когда он взял одно из лезвий и провел по руке от запястья к локтю, она закрыла глаза. Там опять была кровь. Она повторяла за ним. Точь-в-точь. Ино чувствовала его кайф, чувствовала его удовлетворение в полном ее подчинение. Это вводило ее в экстаз не меньше, чем его. Та боль... Она никогда ее не забудет. Такая... Сладкая? Нет. Наверное, горькая, и гадкая, и незабываемая одновременно. Это было прекрасно. Главным правилом было не упустить ни одной капли. Вампир чертов. Он слизывал каждую капельку ее крови, которая мелкими бусинками растекалась по руке. Лишь ее. Свою он не пытался «выпить». Она это помнила. Этот запах... Запах противной свежей теплой крови. Он вырывал из нее душу, причинял боль и удовольствие. Безумная. Сумасшедшая. Этот кайф лишь ее и парня напротив. И сейчас, сидя у его ног под пристальным взглядом, она не могла себя заставить думать о чем-либо. Ее мысли ходили вокруг того наркотика, отвратительного и завораживающего.

Последовал звук руки, ударяющий кожу. Пощечина. Она ударила его по лицу. Ей было не важно, что последует за этим, ее волновало лишь то, что она сейчас заставит поплатиться за все грязные слова, произнесенные им. А вот о том, что причиной тому являются именно они, ему придется догадаться самому.

— У меня лишь один вопрос, детка. Зачем?— он протянул ей руку, помогая встать.

— Когда я смываю кровь, я вижу... Это полный бред, конечно... Это... Не важно, — она тряхнула головой и встала на ноги. Хидан же непонимающе поднял бровь и затянулся горьким дымом тлеющей сигары. Он отвернулся и посмотрел вдаль, как будто что-то высматривая. Ино поправила длинный хвост соломенного цвета и достала новую сигарету.

— Слушай, если тебе нужен кайф, не хочешь попробовать героин? — он сказал ей это даже не поворачиваясь. Зачем? Издевается. Ино, приготовившаяся прикурить, удивленно посмотрела на Хидана, опустив руку.

— Ты совсем с катушек съехал?— голос прозвучал так грубо и удивленно, что заставил его повернуться. Она быстро прикурила и затянулась. Его карие глаза всматривались в ее лицо, пытаясь разглядеть что-то. Затянувшись и склонив голову набок, он произнес:

— Я? Девочка моя, это уж скорее ты. Хотя я сумасшедший по жизни. Но чем наркотики отличаются от того, что ты делаешь, запираясь в ванне с лезвием? — он сделал последнюю затяжку и выбросил сигару. Ино тем временем злобно смотрела на него, нервно прикусывая сигарету. — Ничем, правильно.

— Они отличаются от этого лишь тем, что я навсегда засорю свою кровь паршивой дрянью и подсяду на них! Каждый день извиваться в припадках ломки, по-твоему, красиво или приятно?! — ее взбесило его предложение. Да как он смеет, черт его дери! Предложить ей стать наркоманкой, зависимой от противного порошка? Ха, конечно, она согласится и побежит за дешевым героином в ближайшую подворотню. Противно и гадко. Он издевается над ней. Она, вместо того чтобы поддержать его «игры», подсела на дешевое удовольствие. Не от боли. Но как она могла сейчас объяснить ему, что она не отказывается от тех вечерних вылазок.

Боже, Ино, ты разочаровываешь даже его.

— Знаешь, один из «Акацуки» торгует этой дрянью. Самый молодой и глупый. Как же он меня бесит, — казалось, он говорил это сам себе. Она давно уже знала, что он состоит в «Акацуки». Их имен никто не знает.

— Хидан, пожалуйста, прекрати об этом. Когда следующая «игра»? — она давно выбросила сигарету и сейчас смотрела бирюзовыми глазами прямо на блондина. Как она может спрашивать его? Но ведь их «игру» никто не отменял. Даже их разногласия не повод прекращать это. Таков закон Бога. Негласный. Не дающий права на отступление. Ино с интересом посмотрела на него. На его лице заиграла довольная ухмылка, такая пугающая и непременно означающая что-то нехорошее.

— Сегодня, — он взглянул на часы, — через полчаса, — Хидан поднял взгляд и посмотрел на девушку. Она удивилась. Обсчиталась. Да, она обсчиталась. Все правильно, сегодня....Опять этот садистский взгляд. Он ждет, пока она решит, ехать ли ей с ним или же уехать домой, как правильной девочке? Кто сказал, что она правильная девочка? Вот именно поэтому она, улыбнувшись подстать своему «наставнику» и подойдя ближе, сказала:

— Вот и замечательно. Надеюсь, ты подбросишь меня до дома после «игры»? — она поправила ему галстук и взглянула в глаза. Видимо, жизнь у нее не успокоится.