Дни темноты. Сияние.

Я уже много лет не любила Новый Год. В мои двадцать два давно стало понятно, что с каждым разом разочарование все сильнее, а особенного праздничного настроения не было толком уже лет восемь. Единожды встретив Новый Год в компании друзей и алкоголя, я потеряла эту детскую невинность, выражавшуюся в ощущении наступающего праздника. Хотя весь мир уже с ноября (когда на Юге, где я родилась и выросла, еще тепло и люди ходят в кожаных куртках) на каждом углу кричит о приближении этого важного события. Важного, прежде всего, для мировой экономики, а не для культурной жизни многих народов мира. Все, от транснациональных корпораций до индивидуальных предпринимателей, участвуют по мере своих возможностей в создании этого самого «праздничного настроения», начиная от запуска красивой рекламы по федеральным телеканалам, и заканчивая наклеенными продавщицей Светой снежинками на стекло продуктового павильона на ближайшей остановке. Символично, что главный признак Нового Года, во всяком случае в России, даже не елка, оливье и мандарины, а реклама кока-колы, которую дети будут тягать с праздничного стола у запивающих ей водку взрослых. В итоге, даже при всех этих всеобщих усилиях по «высасыванию из пальца» новогодней радости, миру все равно не удается вызвать лично на моем лице улыбку уже пару-тройку лет. Разве что фальшивую, дабы не портить настроение близким.
Встречая две тысячи двенадцатый, я, на пару со своей подругой, наплевательски опрокинула в себя стопку апельсинового самогона прямо под бой курантов. Остальная часть компании, кроме наших, теперь уже бывших, бойфрендов, еще даже не подоспела в ее двушку, причем моему парню на эти куранты было вообще наплевать. Остаток ночи прошел немногим лучше, после чего я заключила, что это – худший Новый Год в моей жизни. Эка невидаль, я делаю такой вывод уже, наверное, с две тысячи пятого, но каждый раз оказывается, что хуже еще есть куда. Разумеется, насчет нового тринадцатого я не питала никаких иллюзий и хотела просто остаться дома в одиночестве, чтобы не разочароваться еще сильнее. Другие варианты у меня были, но ни один не устраивал. Я та еще привереда. У меня достаточно друзей, но собрать вместе хотя бы часть из них не представлялось возможным, а присоединяться к кому-то одному, значило ехать с ним к чужим для меня людям и праздновать с ними. А мне не хотелось отдавать чужим этот вечер (как, впрочем, и любой другой). Пожалуй, был только один человек, которому я могла бы его отдать. Ему и любому, кто с ним окажется.
Мы познакомились не так давно, в конце июля - начале августа, просто встретились в одной компании. Так уж вышло, что все мои местные друзья «с района» были на три-четыре года меня младше, и он в том числе. Я просто заметила, что он симпатичный и интересный для меня человек. Бывает, чувствуешь «своих» людей, и это оказался как раз такой случай. Ни о чем серьезном я поначалу не задумывалась: ему еще даже не было восемнадцати, а я в свои годы уже успела пережить «любовь на всю жизнь» и еще одно очень болезненное разочарование, причем совсем недавно. Я для себя решила всегда быть одной и не намеревалась от этого отказываться. Да и вообще, думать о каком-то интересе к такому молодому парню, помимо дружеского, было просто смешно. До поры, до времени. В короткие сроки мы стали близки. Ничего такого, мы просто довольно много общались, и довольно доверительно. Порой случались какие-то милые моменты, до сих пор мной не забытые. Потом началась учеба и наше общение постепенно сошло на «нет». Меня захлестнула тоска. Я побоялась бы использовать такое громкое слово, как «любовь», к которому отношусь очень осторожно и даже немного брезгливо, но факт оставался фактом: воспоминания о теплых счастливых днях не давали покоя. Так я страдала до ноября, потом переживания стали утихать. Но где-то в глубине души, я все равно ждала своего друга, ведь мы не ссорились, ничего такого, у него просто не было времени. Мне хотелось в это верить, он сам так говорил, а ведь он не из тех, кто врет. Иногда в его редких сообщениях мне чудилось завуалированное обещание, что когда закончится первый семестр, станет лучше. Но время шло, близилась упомянутая мной выше «дата икс», а лучше не становилось. Позже в компании проскользнула фраза о том, что он уже планирует свой Новый Год и даже кое-кого позвал. Настроение сразу упало. Знаю, мне нечего было требовать, но было больно, что меня он не приглашал. С точки зрения нормальной логики, это была идиотская реакция, и я сама это знала.
Так что на этот знаменательный день я решила купить себе бутылку шампанского и спокойно распить ее в одиночестве. А может быть даже и не шампанского. И никакого праздничного стола. Никаких обращений президентов. Никакого, к черту, боя ненужных курантов. Когда будет салют, я воткну наушники и встречу Новый Год в уютненьком контактике с такими же forever alone. Таким образом, твердо настроившись растоптать лицо собственного праздника до состояния кровавого месива, я запаслась бутылкой водки и парой литров сока.
Тридцать первого декабря, когда я осталась дома одна, и на улице уже стемнело, я вышла на балкон покурить. Типичная для южного конца года картина: голые деревья в желтом свете фонарей, лужи, очень мелкий моросящий дождь. На улице был промозглый холод, пробиравший до костей, несмотря на плюсовую температуру. Говорят, в южной столице такая отвратительная погода из-за близости водохранилища, и, как следствие, повышенной влажности. Руки покраснели от холода, но воздух был свежим, не морозным – хоть какой-то плюс. Я швырнула окурок вниз на мокрую гнившую листву и вернулась в квартиру. Комната встретила меня мерным гудением любимого компьютера. Я села поудобнее и наполнила стакан. Не люблю мешать водку с соком, но пить ее «чистой» я не способна, поэтому во рту остался сладковатый привкус, отдававший спиртом.
В двадцать три часа я все еще была трезвой, как стекло. Алкоголь ни в какую не хотел скрасить мой печальный вечер. Лучший друг обеспокоенно спросил меня по телефону, все ли в порядке и точно ли я не хочу приехать. Точно не хочу. И, нет, ко мне ехать тоже нет необходимости. Мне здесь совсем не грустно, все хорошо. Правда.
Вскоре телефон вновь завибрировал. «Что еще?» - раздраженно подумала я и нехотя взглянула на дисплей. Там высвечивалось его короткое имя…Я схватила мобильник. Нет, не то, чтобы это было невероятно… Как я уже упомянула, мы не ссорились, просто стали очень мало общаться. Но это, все же, было неожиданно. Хотя не потому ли я осталась в городе? Не потому ли, что в глубине души надеялась на этот звонок?
- Че делаешь?
- Да ничего, сижу, пью…
- Одна что ли?
- Ну да, а что такого? – спросила я, убеждая скорее себя, чем его, что это абсолютно нормально.
- Ну раз ты там одна сидишь, может хоть сюда придешь?
- Да можно, в принципе… Все равно тут делать нечего…
Я сделала вид, что меня не особенно беспокоит его предложение, хотя на сердце потеплело. Наконец, оно начало оживать. Я знала! Я знала, что дождусь! Знала, что все еще вернется, что мы снова будем общаться как раньше, что ему не наплевать на меня…
Даже не допив наполненный стакан (а я выпивку вот так не бросаю), я стала собираться. Чтобы натянуть первые попавшиеся джинсы, водолазку, накинуть куртку и сунуть ноги в кроссовки, мне потребовалось не больше десяти минут, и вот я уже проворачиваю ключ в замке своей квартиры. Благо, далеко идти не нужно, все здесь, на родном районе. Стараясь обходить лужи и пиная остатки снега, выпадавшего пару-тройку раз за зиму и убедительно маскировавшегося под комья грязи, я вскоре добралась до девятиэтажки, в которой никогда не была. Честно говоря, я даже не знала, к кому домой иду, просто пришла по указанному адресу и позвонила:
- Я на улице, спустить.
- Позвони в домофон.
- Ну спустись…
- Ладно, сейчас.
Серая железная дверь подъезда с пиликаньем отворилась, мне навстречу вышел мой друг в своей любимой джинсовой куртке. Мы традиционно чмокнули друг друга в щеку, он достал сигарету, я тоже решила закурить.
- Че, как оно?
- Нормально, а у тебя?
- Я заебался…
Примерно с начала сентября все наши разговоры строились именно по такой схеме. Я всегда говорила, что мне нормально. Будь со мной рядом он, рискну предположить, что в моей жизни все было бы замечательно, поскольку больше ни на что я не жаловалась. А он всегда говорил, что заебался, и это была чистейшая правда. На его лице давно поселилась постоянная усталость. Но вот, наконец, настал тот день, когда мы поговорим дольше пяти минут. Хотя вряд ли в шумной и наверняка пьяной компании склеится какой-то разговор, но вдруг?
Мы вошли в слегка обшарпанный подъезд, которыми часто грешили высотные новостройки и стали молча подниматься по лестнице. Мы вообще часто молчали. Оба их тех людей, что не любят болтать попусту. Иногда я ловила себя на мысли, что если сейчас кто-то из нас что-нибудь не скажет, я просто взорвусь от нараставшей неловкой тишины, которая с каждой секундой сильнее звенела в ушах. Но заставить себя что-то ляпнуть, лишь бы от этого избавиться, было слишком глупо.
Несмотря на то, что он пригласил меня, настроение ничуть не улучшилось. Легкая эйфория после звонка уже прошла, вернулась тяжесть. Слишком давно у нас не было ничего хорошего, только мои тоска и разочарование, умело скрываемые за маской безразличия и усталости. Дверь нам открыла девушка, которую я видела впервые. Впрочем, я и не ожидала встретить здесь кого-то знакомого, в лучшем случае – одного-двух человек, с которыми когда-нибудь перекинулась парой фраз или видела мельком. Я всегда чувствую себя довольно скованно в чужом доме, как, наверное, и многие из нас. Аккуратно подвинув беспорядочно стоявшую в узкой прихожей обувь, я ровно поставила свою и на цыпочках, переступая через пары кроссовок, ботинок и сапог двинулась в сторону дверного проема, где мой друг нетерпеливо ожидал, когда я уже закончу возиться. Кухня оказалась довольно просторной. Вокруг стола сидели молодые люди, как я позже узнала, мой друг половину из них либо видел впервые, либо знал не слишком хорошо. Все они, конечно же, уставились на меня и вяло поздоровались. Я приторно-мило улыбнулась (проявление дурацкой старомодной вежливости, которую в меня намертво вбили еще в детстве) и скромно присела на краешек табуретки, робко сжав предложенный стакан хай-вея.
Через некоторое время мы с ним вышли на балкон покурить и снова потекла беседа об отвлеченных вещах: его изматывающей учебе и моей несложной низкооплачиваемой работе, где я, тем не менее, могу заниматься своими делами сколько угодно. Где-то в моей голове гудела мысль: а зачем, собственно, было меня приглашать? Да нет, я ничего и не ждала, но… уж слишком все не как раньше. Я не стала гадать, все равно не дозналась бы. С самого начала у нас были не совсем простые дружеские отношения, а что-то лишь чуточку большее, но это никогда не озвучивалось и не обсуждалось. Или мне только казалось? Прямых доказательств конечно не было, а я не привыкла слушать интуицию, в основном полагаясь на уши, глаза и разум. Но чем старше я становилась, тем лучше понимала, что нужно больше обращать внимание на свои предчувствия, чем на слова, а порой, и поступки других людей. От этих мыслей меня постепенно отвлек нараставший гул в заложенных ушах. К тому моменту я уже была слегка пьяна, а потому заметила его не сразу, ведь в состоянии опьянения, даже легкого, такие вещи воспринимаются иначе. Не придав этому особого значения, я сглотнула и заложенность ушла. Я отправилась обратно в помещение.
Следующая пара часов у меня растекалась между размышлениями о том, почему я продолжаю здесь сидеть, и наблюдениями за какой-то расфуфыренной девицей, недвусмысленно намекавшей моему другу на то, что он ей приглянулся. Я усмехнулась. Они всегда бегали за ним пачками, неизменно натыкаясь на непроницаемое лицо и каменную стену равнодушия. Было ли дело в его излишней привередливости, или же в неприятии самой идеи любовных отношений, я не знаю. Ему замечательно жилось в одиночестве, которое периодически разбавлялось случайными партнершами. Вот и теперь девица старалась и так, и эдак, но на все свои потуги не получала никакой реакции. Однако ее это, казалось, ничуть не смущало. Меня ее усилия тоже не особенно беспокоили, поскольку я знала, что он к ней даже не притронется.
Без особого энтузиазма, в полночь мы выпили, у кого что было налито. Ни я, ни мой друг не пошли на балкон смотреть салют. Никогда не понимала, что такого притягательного в салютах. Как будто мы не видим их по несколько раз в год. И снова потекла беседа двух уставших людей… Вот же негативщики! Нет, чтобы радоваться празднику! От одной только этой мысли мне стало смешно. Лучший друг снова позвонил:
- Ну как ты?
- Нормально.
- Ты одна?
- Нет…
Я вышла в коридор, чтобы никого не смущать и не смущаться самой.
- В смысле? Ты с кем-то?
- Да… Ну, он пригласил меня.
- А. Ну круто. Все хорошо?
- Да, конечно.
На самом деле, все было не особенно хорошо. Разумом я ничего не ждала, но в душе так устала от этих игр… Сколько еще это будет продолжаться? Я больше не хочу.
За выпивкой и разговорами о людях, которых я не знаю, и событиях, которые мне не были интересны, прошло еще какое-то время. Девица слегка сдала позиции, но было ясно, что это лишь временное отступление. Но меня снова отвлек от нее нараставший в ушах шум. Причем, судя по лицам собравшихся, не одна я слышала его. Шум усилился, но никто не мог толком сконцентрироваться на своих ощущениях. Это быстро закончилось, а я не стала говорить, что уже слышала его сегодня. Еще пару минут ребята обсуждали, что же это было, но, разумеется ни к чему не придя, вернулись к своим разговорам. Я снова принялась смотреть на него и размышлять, зачем все еще здесь сижу, когда внезапно погас свет. Как обычно бывает в подобных случаях, комната заполнилась возмущенными восклицаниями, перемежавшимися матерными словами. Судя по виду с балкона, света не было во всем районе. Вообще, такое, конечно, периодически случалось, но на этот раз что-то было иначе. Что-то едва уловимое, если хорошо приглядеться, но затуманенному алкоголем сознанию было не до того. Матеря горэлектросеть, обесточившую дома и улицы в Новый Год, а также чертово правительство, с помощью подсветки мобильников каждый нашел свой стакан и по мере возможностей продолжил «празднование», которое теперь переместилось в зал. На кухне сидеть больше не имело смысла, и кто-то трезво рассудил, что лучше сидеть с комфортом в комнате, раз уж все равно темнота. Мои ставшие уже настойчивыми мысли о том, как бы вернуться в собственную квартиру, чтобы долго и горько плакать, теперь отодвинулись на второй план. Я и в свете фонарей не слишком хорошо ориентируюсь на малознакомой местности, а теперь на улице почти кромешная тьма. Да и мало ли, кто сейчас может шататься снаружи… Словом, хотя это и не имело особого смысла, я решила еще остаться здесь. Мне было не слишком уютно, но вполне терпимо. Я снова вышла на балкон, никто не пошел за мной. Взглянув на небо, я отрезвела, по крайней мере, наполовину.
Сперва я обратила внимание на слишком подозрительную тишину. То есть она, конечно, не была абсолютной, я слышала собственное дыхание, слышала щелчок зажигалки, когда подкуривала сигарету, слышала свои шаги. Но мир вокруг был абсолютно нем. Ни звука капель, совсем недавно падавших на козырек балкона, ни шума ветра, ничего… Вот тут-то я и подняла голову. В небе не было ни луны, ни звезд, ни облаков. Только переливалось северное сияние, которое, как стало ясно позже, постепенно увеличивалось. Я давно уже не ребенок, поэтому мой шок вряд ли можно назвать приятным. Такое явление в наших краях, вкупе со всеми остальными странностями, вроде шума в ушах и повсеместного отключения света, вызвало у меня почти панику. Я с минуту стояла с открытым ртом и смотрела на него, как завороженная. К счастью, с самоконтролем у меня все в порядке, поэтому я быстро взяла себя в руки и решила сделать вид, что ничего не произошло. Не хотелось поднимать панику среди ребят, поэтому я решила поделиться этим открытием только со своим другом, но когда вернулась в комнату, меня ждал еще один сюрприз, окончательно развеявший весь хмель. Девица добилась своего. Она сидела на коленях моего «друга» и жарко его целовала, закинув руки-плети, похожие на двух мертвых рыбин, на его шею. И он, кстати, не возражал, прижимая ее к себе.
Я не выдержала. Все знали, кто меня пригласил, вот только в качестве кого я здесь? Кому я здесь нужна? Что вообще я до сих пор тут делаю?! Вокруг немедленно начали шептаться, его пихнули в бок, поэтому он с недовольным мычанием оторвался от телки и посмотрел на меня. Я заставила себя повернуться и направиться в сторону прихожей. Ни черта не было видно, но глаза уже привыкли к темноте, и я в состоянии была найти свою обувь.
- Все, ты пошла? – раздалось у меня за спиной. Зачем он подошел? Зачем спрашивает? Зачем он, черт возьми, пригласил меня?! Вот наконец и спрошу, терять уже нечего.
- Зачем ты меня сюда позвал?
Он молчал. Да и что тут ответишь? Никогда не понимала его отношения ко мне. И насколько я могу судить, он сам его никогда не понимал полностью. Поэтому он молча смотрел. Даже не сказал «не уходи», «там темно и небезопасно», «как же ты сейчас пойдешь домой»… так что я беспрепятственно отворила входную дверь, бросив напоследок: «Выйди на балкон».
Я вышла в темный мир, слегка отливавший красными и зелеными всполохами северного сияния. Достав мобильник, я обнаружила, что связи нет. Это не стало особенным сюрпризом, окружающая действительность и так уже довольно ясно дала понять, что с ней что-то происходит. Я не побоялась выйти в этот новый, незнакомый мир. Иронично заметив про себя, что максимум, что мне грозит – это смерть, которой я не боюсь, я очень медленно и осторожно поплелась вроде бы в сторону дома. Дорога длилась целую вечность. Из-за уже пришедшего похмелья и нестерпимой душевной боли идти было очень тяжело, а вся местность казалась чужой, незнакомой, враждебной… Сколько времени занял путь на самом деле, я не знаю. Может двадцать минут, а может, пару часов. Пока я шла, вспомнилась парочка из сотен пророчеств, касавшихся разрекламированного на весь мир двадцать первого декабря, которое уже минуло, конечно же, без всяких происшествий. Вроде кто-то из «пророков» говорил, что северное сияние явится следствием выброса с Солнца каких-то фотонов, после которого будет парализована работа всех электросетей, средств связи и так далее. Еще один говорил про «нулевую полосу» (и откуда только взял это название?), через которую якобы должна пройти Земля примерно в то же время. Это событие должно было сопровождаться «днями темноты» (три-четыре дня), и тем же отключением электричества, нарушением связи и прочее. Что из всего этого происходило теперь, я не имела понятия, но хорошо, что «конец света» отвлек меня от скорбных мыслей о разрушившихся надеждах. Придя домой, я уже передумала умирать, так что стала готовиться провести несколько дней в темноте и одиночестве. Я попыталась открыть кран: характерного хрипящего звука не раздалось, из крана потекла вода. Какое-то время у меня ушло на то, чтобы заполнить ей все возможные емкости. Пусть даже через пару часов взойдет солнце и я почувствую себя кретином и параноиком, но лучше это, чем умереть от жажды в случае чего. Когда я закончила запасаться водой, нашла с помощью еще державшего заряд мобильника свечи. Теперь приготовления были окончены, и у меня осталось одно желание: лечь и уснуть. И лежать так до самого рассвета, когда бы он ни наступил, если наступит вообще. Я уже потеряла счет времени, на улице не светало, я уснула. Проснулась, наверное, через несколько часов. В комнате явно было светлее, я это чувствовала через закрытые веки. Чуть опасливо я их приоткрыла. Сияние в небе разрослось. Я подошла к большому, во всю стену, окну и глянула вниз, на улицу: там было много людей, некоторые не могли оторвать взгляда от неба, а некоторые зачем-то носились туда-сюда. Паника… В ней, конечно, не было никакого смысла, но разве ж они об этом задумались хоть на секунду? Куда можно убежать от красно-зеленого света во все небо? Я вернулась в постель, продолжая думать об этом, но вскоре мои размышления прервал стук в дверь. Дверной звонок, разумеется, не работал, как и домофон. В подъезде было все равно темно, так что я даже не пыталась разглядеть гостя в глазок, а сразу спросила, кто там.
- Это я.
Это был он. Зачем пришел? Что до сих пор от меня нужно? Почему бы ему не оставить меня в покое и не присоединиться к панике на улице? Я вздохнула, открыла дверь и впустила его, а потом вернулась в постель, как будто его тут и не было вовсе. Мы молчали. Отвернувшись к стене и с головой накрывшись одеялом, я больше не могла сдержать слез, теперь обильно лившихся на подушку. На мою талию мягко легла рука, отчего меня передернуло. «Нет, не делай этого, не делай этого снова». Я попыталась выбраться, но мне не позволили. А он был не из тех, которые за кем-то бегают, если что – поворачивался и уходил. Но почему-то не в этот раз. А мне, бившейся в истерике, некогда и незачем было об этом думать. Бессмысленные протесты закончились эмоциональным истощением, так что вскоре я уснула, как ребенок, глядя на переливавшиеся на стене цвета. Сколько я проспала, не знаю, но когда я открыла глаза, рассвет, разумеется, так и не наступил. Он спал рядом.
Газ не отключили, поэтому в тускло освещенной северным сиянием кухне я худо-бедно приготовила ему завтрак и заварила чай, который ему нравился, как в старые добрые времена, когда он еще ходил ко мне в гости. Мягко потрясла его за плечо, разбудила, отправила на кухню завтракать. «Завтракать» - даже смешно, учитывая, что ночь все не кончалась. Вскоре он вернулся в постель. Мы все еще молчали, но теперь нарушать тишину было бы неправильно. О чем каждый думал, какой груз нес, как относился к другому? Мы не привыкли об этом говорить, но это больше и не требовалось. Я не имею в виду, что все было понятно без слов. Нет, не было, но и так было неплохо.
Какой волшебный Новый Год… Комната вся переливается, как будто в центре мира стоит огромная новогодняя елка. И никакой салют не затмит этого. Никакие праздничные веселья не сравнятся с этой невероятной, потрясающей тишиной. Страшной для кого-то, но не для меня. Не для нас. Закутавшись в пару одеял, мы не могли оторвать взгляд от неба. Периодически засыпая, просыпаясь, обнимая друг друга, выходя попить чай или покурить, мы пробыли вместе до самого рассвета. И это был лучший Новый Год, хотя мы так и не поняли, сколько дней он длился.

Посвящается моему некогда близкому другу, с которым мы навсегда остались наблюдать северное сияние в темной комнате где-то на краю моего ума.