Дурак

Хаширама проснулся от неожиданного тепла и шевеления под боком. Спросонья он не понял, что это, но рефлексы шиноби молчали, поэтому мужчина не думал беспокоиться.
В конце концов, он, сильнейший воин этого времени, был у себя дома, в мирном и тихом селении Листа, а через стенку находился второй сильнейший воин этого времени, который наотрез отказался лечь с ним в одну кровать.
Кажется, он орал что-то в роде...

- Я тебе не жена, чтобы постель греть, придурок!

Ну да, именно это.
Сенджу зевнул, кое-как разлепил веки – было ещё темно, глубокая ночь – и опустил взгляд вниз. Его глазам предстала чёрная взлохмаченная макушка, белое голое плечо и рука, идущая, соответственно, от этого самого плеча.
Мужчина не сразу сообразил, что это.
- М... Мадара?
В его голосе было искренне удивление: зовя его вчера к себе, Хаширама надеялся, что после секса Учиха устанет и спокойно заснёт с ним, но он был категорически против.
Как он вообще здесь очутился?
Через некоторое время настойчивого тормошения, Мадара протестующе замычал.
- Заткнись, Сенджу...
- Ты чего тут делаешь?
- Я сплю... Отстань...
- Но почему ты спишь здесь, когда засыпал там... вроде... Или я ошибаюсь?
Учиха вздохнул, сел, потянулся и, мрачно взглянув на Хашираму, легонько стукнул его костяшками пальцев по лбу. В знак мира Сенджу привычно толкнулся лбом ему в руку, и Мадара, покачав головой, запустил руку ему в волосы.
На его теле ещё были следы вчерашнего вечера: пара бледных синяков от слишком сильной хватки на боках, несколько разбросанных по торсу укусов, алеющая цепочка засосов на шее. К сожалению, штаны он всё же надел, скрыв всё самое интересное, причём это были очень старые, ставшие со временем пижамными, брюки Хаширамы.
Хаширама извернулся и чмокнул его в узкое сухое запястье.
- Но-но-но, коты так себя не ведут...
- А Учиха Мадара, которого я знаю, никогда не менял своих решений.
Мужчина сразу же стал серьёзным и одёрнул руку. Скрестив ноги, он удобно, так как под его поясницей оказалась подушка, прислонился к стене у изголовья и отвернулся.
Некоторое время сидели молча. За тонкой стеной слышалась звонкая песня цикад и шорох листвы; Сенджу запретил разводить у себя сад, оставив часть былого леса.
- Эй... – Хаширама протянул руку и тыльной стороной ладони коснулся острой скулы; Учиха вздрогнул, но не отстранился, хотя обычно очень редко позволял своему любовнику такие нежности. – Всё в порядке?
- А... Да, в порядке... – он закрыл глаза и, когда Сенджу развернул руку, лениво потёрся о неё щекой. Хаширама затаил дыхание, впитывая и запоминая эту нехитрую ласку. – Кровать там неудобная... К тому же... Ты спал когда-нибудь в той комнате?
- Не-а, ни разу.
- Так вот знай – там дует откуда-то, а потому холодно.
Ну-ну...
Холодно в только построенной комнате, где - Хаширама лично проверял – не было ни единой щели, посреди душной июньской ночи.
- Холодно, говоришь... – Хаширама подался вперёд, сбоку обнял Мадару за плечи и положил подбородок ему на плечо. Мужчина замер, Сенджу вздохнул. – Опять кошмары? Помнится, ты на них жаловался как-то...
- Да, - без заминки ответил Учиха, вероятно, не видя смысла скрывать очевидную правду, до которой Хаширама уже додумался. – Как догадался?
- Было бы тебе холодно, ты б оделся и закутался, но не пришёл, и тебе удобно спать даже на голых корнях. А ещё ты бледный.
- Я всегда бледный, - отмахнулся Мадара, но расслабился в его руках, развернулся к нему спиной и откинулся на плечо. Хаширама прижал его к себе покрепче и прижался губами в невидимой царапине на виске, которую только наощупь и можно было обнаружить.
- Ты плохо бледный.
- А обычно просто поганка?
- Обычно ты по-другому бледный.
Учиха сдул чёлку с лица, поёрзал и устроился поудобней. Сенджу подумал, что поясница так быстро затечёт и потому будет ныть из-за старой травмы, но в данный момент он не решался шевельнуться.
- Что снилось? – как бы невзначай поинтересовался Хаширама.
Мадаре необходимо было выговориться.
- Блин, давай не сейчас...
- Нет, сейчас.
- Ну, утром...
- Давай, говори.
Вот же дурак.
Сам прекрасно знает, что хуже будет, если будет это кипеть в нём, а сопротивляется.
Дурак и есть дурак.
- Эх... Ну, брат. Знаешь, мне раньше пыточная одна только в кошмара снилась, а теперь – родной брат. Ахренеть, правда?
Сенджу, зацепившись за слово, встрепетнулся.
- Что за пыточная?
- А я тебе не рассказывал? – наигранно удивился Учиха. – За месяц до того, как мне стукнуло одиннадцать, я попал в плен, и меня пытали без перерыва... как мне потом сказали, семь недель и три дня.
- И... что... как это? Ты...
- Я здесь, и я живой, если не заметил, - он пожал плечами. – Нашли, вытащили... Единственное, что я помню сейчас, так это то, что на ночь меня кидали в крохотную камеру три на три шага и в высоту полтора метра, где можно было только стоять и сидеть, поджав ноги, а раз в несколько часов поливали ледяной водой, чтобы я не терял сознания. Поэтому я не люблю темноту и холод... Холод и темноту... Да...
Мадара рассказывал так, будто на самом деле всё забыл, будто ничего не значит это сейчас, но к концу этого неожиданного откровения его голос стал глуше, а подрагивающие кончики пальцев выдавали его.
Хаширама прекрасно знал, что такое не лечится временем, а уж тем более, военным, но единственное, что он мог сейчас сделать, так это обнять его покрепче, притянуть к себе одеяло и мягко лечь, чтобы закутать этого дурака несчастного по самые уши.
В конце концов, Сенджу очень сильно любил Мадару, и будет любить те дни, что ему остались, а потому обязан был позаботиться о нём, стыдящемся любой слабости своей, и показать, что он не один.
Учиха и не думал сопротивляться тому, что его так бесцеремонно заворачивают в кулёк, покорно прикрыл глаза, когда Хашираме вздумалось расцеловать лечь рядом и расцеловать каждый сантиметр его лицо, начиная от дрожащих век и заканчивая невинным прикосновением к горячим сухим губам, и не вырывался из объятья после, подставляя голову под успокаивающие поглаживания.
Лишь убедившись в том, что Мадара перестал тревожно вздрагивать и пригрелся, Сенджу решился возобновить разговор.
- Кошмар... В смысле, то, что случилось тогда - кошмар.
- Давай не будем об этом... Сам не знаю, что на меня нашло... Совсем расклеился.
Мужчина вытянулся, уткнулся носом Хашираме в ключицу и зевнул. Часть покрывала он перекинул на Сенджу, и это было хорошим признаком, так как, скорее всего, ему становилось жарко.
Настоящей мерзлявостью Учиха никогда не отличался, наоборот, сам вечно горячий, как печка; огонь в нём не угасал ни на мгновение. Лишь один раз видел Хаширама стеклянную тусклость вперемешку с глухим отчаянием в его глазах – когда, забыв о любой вражде, позволил лекарям Сенджу и Учиха объединить свои усилия и, доверяя слепой надежде, передал истекающего кровью любимого брата в их руки, а сам не мог ничем помочь.
Тобираме он потом таки от души врезал.
И не раз...
- Как там Изуна?
- Идёт на поправку, - пауза. – Брат твой, конечно, сволочь, раз смеет показывать мне на глаза, и ты знаешь, что я лишь берегу его для рук Изу...
- И каковы прогнозы? – быстро постарался сменить тему Хаширама.
- Две недели, он потерял много крови.
- Ты рад?
Мадара поднял голову и мягко коснулся губами подбородка Сенджу. Не отрываясь, он шепнул:
- После месячного ожидания и не рад? Дурак ты, Хаши.
Хаширама обожал, когда он его так называл, так как в обоюдном сокращении имён было что-то очень личное и тёплое.
- Дурак-дурак... – легко согласился он. – Ты спи.
- Угу... – Учиха сполз ниже. – Спокойной ночи.
- Сладких снов.
Сенджу закрыл глаза.
Разумеется, дурак.
Никто и не спорит.