Двое

У Хинаты тонкие, хрупкие запястья. Плавный изгиб кисти с синевато-фиолетовым переплетением вен под кожей, остро выдающаяся маленькая косточка сбоку… Неджи помнит, как впервые коснулся губами ее руки: быстро и коротко, согнувшись в почтительном поклоне. Помнит мелкую дрожь в чужих пальцах, задравшийся по локоть, собравшийся складками рукав кимоно и ярко-розовые пятна румянца на бледных девичьих щеках.
Сейчас все иначе. Неизменно только одно: Хината по-прежнему краснеет. Краснеет и зажмуривается крепко-крепко – так, что трепещут кончики темных ресниц, – пока Неджи скользит языком вдоль линий на ее ладони. И размыкает искусанные губы в беззвучном стоне, неосознанно поджимает тонкие пальцы, когда он обдает их горячим влажным дыханием, а затем медленно, поочередно отгибает и целует один за другим.

Навязчивая, донельзя сладкая иллюзия равенства. Это похоже на наваждение. И Неджи тонет в нем, словно в болоте: стремительно и безвозвратно уходит с головой под непроницаемую толщу, окончательно захлебывается. Сейчас ему как никогда раньше хочется верить, что их больше ничто не разделяет: ни раскол клана на главную и побочную ветви, ни оттиск унизительной печати на его лбу, ни долг подчинения, старательно взращиваемый и воспитываемый в нем с самого детства. Потому что именно здесь и сейчас есть только они – двое на смятой, разворошенной постели. И все, что ему остается – раствориться в Хинате полностью, без остатка, быть навсегда впаянным-вплавленным в этот момент. Чувствовать мягкость и упругую тяжесть ее груди, ускоряющиеся удары сердца, кажется, уместившегося прямо в ладони. Снова и снова искать губами ее губы, сминать их грубым, голодным поцелуем, от которого кружится голова и темнеет в глазах.
Быть еще ближе. Гораздо ближе дозволенного.

Хината жарко дышит в изгиб его шеи, украдкой мажет по ней влажными губами, подается навстречу одним плавным, слитным движением: гладит горячими ладонями напряженную спину, ведет кончиками пальцев по плечам, почти неощутимо задевает дугами ногтей круглую, чуть бугристую отметину старого шрама на груди. Прикосновения ее рук легкие, совсем невесомые, будто короткие дуновения ветра, - от них внутри все переворачивается, отзывается сладкой дрожью предвкушения, а по телу разливается внезапно нахлынувшая слабость.
Секундное промедление - и чужая ладонь ложится поперек плоского, часто вздымающегося живота. А потом соскальзывает чуть ниже… И Неджи забывает, как дышать. Не выдерживает и с низким стоном толкается вперед, в крепко сжатый кулак – на изнанке век вспыхивают и тут же гаснут огненные искры. Удовольствие настолько остро и болезненно, настолько восхитительно, что не остается ни сил, ни возможности противиться влечению. Теперь уже его рука приходит в движение сама по себе: поднимается вверх по девичьему бедру, оказывается меж раздвинутых ног – и пальцы вовсю гладят, надавливают, тонут в жаркой обволакивающей влажности… А Хината резко выгибается под ним, изнемогая, бездумно тычется в подбородок губами, прихватывает и оттягивает зубами кожу, постанывает тихо, почти беззвучно. Тесная хватка ее ладони внезапно слабеет и вскоре исчезает совсем, но Неджи даже не замечает этого: сейчас он чувствует лишь мелкую дрожь чужого тела, видит лихорадочно блестящие зрачки в полуприкрытых глазах напротив, слышит рваные выдохи и вдохи, раздающиеся у самого уха. Понимает, пусть и смутно, сквозь одуряющий туман желания: Хината так близко, как никогда раньше. И этот момент бесценен. Неджи хочется навсегда запомнить ее именно такой: податливой, отзывчивой к прикосновениям и ласкам, напрочь забывшей обо всяком нелепом смущении. Принадлежащей только ему и никому больше.

Миг единения. Когда все окружающее делается второстепенным, ненужным и неважным: теряет всякие очертания и расплывается, подернутое мутной дымкой. Когда целый мир в одно мгновение сужается до крохотных размеров: до этой комнаты, до этой постели, до них двоих. Когда они становятся одним целым. Дыхание смешивается в поцелуях, длинные спутанные волосы переплетаются прядями, и даже сумасшедшее биение сердец, кажется, теперь одно на двоих. Глаза в глаза, рука накрепко зажата в руке. И Неджи уже не верит, что когда-то было иначе. Что когда-то он ловил ее редкие взгляды, украдкой брошенные из-под стыдливо опущенных ресниц; что когда-то хлесткие удары ладоней во время спарринга были единственной возможностью к ней прикоснуться.

В какой-то момент что-то неуловимо, почти незаметно меняется: Хината стонет громче, выгибается в спине так, что позвоночник выламывается дугой, судорожным рывком приподнимается на лопатках, словно желая выскользнуть из его объятий. И Неджи вдруг кажется, что все происходящее было заведомо нереально, что именно сейчас иллюзия начинает неумолимо развеиваться, рассыпаться остывшим пеплом прямо в его руках. Страх граничит с отчаянием, пробирается между ребрами, гнездится в легких, и от него трудно, почти невозможно дышать. А в голове остается лишь одна навязчивая мельтешащая мысль: только бы удержать, только бы не упустить этот миг... И он делает первое, что приходит на ум: опрокидывает Хинату обратно на постель, наваливается на нее сверху грубо, всем телом. Сдавливает запястья до боли и приглушенного хруста, рвет зубами беззащитные губы до красно-розовой мякоти. Чувствует металлический привкус крови во рту, слышит тихие жалобные всхлипы, но остановиться уже не может.
Все быстрее движения бедер, все резче и глубже толчки. До тех пор, пока внизу живота не разливается жар, пока не сводит сладкой судорогой – Неджи замирает, со всех сторон окруженный шелковой теснотой и горячей влажностью. С трудом выдыхает сжатый воздух, утыкается взмокшим лбом в выпирающую ключицу. И затихает.

Хината теплая. От гладкой поверхности ее кожи тянется легкий, едва уловимый аромат трав и неизвестных цветов. И когда Неджи обнимает ее, спящую и такую настоящую, то он чувствует, как от сердца по всему телу идет гулкая боль – как будто с него спадают запекшиеся куски черной окалины, - и в этой боли лишь сладость освобождения от многолетней муки.
Хината спит, вжавшись щекой в его грудь. Неджи невесомо целует ее в висок.
И все в точности так, как когда-то в его самых сокровенных мечтах.