Двое. Глава 10

Саске просыпается с рассветом и долго бродит по дому, бесшумно ступая босыми ногами по идеально чистому полу. К приезду Итачи он готовится с особой, болезненной тщательностью. Саске хочет, чтобы все было как раньше: светло, чисто и упорядоченно. Так, как любит брат. Кругом ни пылинки, ни соринки, книги на полках расставлены по высоте, холодильник вымыт и заполнен продуктами, и даже полумертвое, ссохшееся растение на подоконнике полито и избавлено от пожухших листьев.
Когда все доведено до блеска, Саске садится за кухонный стол, наливает себе кофе и начинает ждать.
Минуты тянутся медленно, они похожи на жвачку, прилипшую к подошве ботинка, – приторные, клейкие нити протягиваются, вибрируют, обрываются и вновь тянутся, тянутся, тянутся… Кофе остывает, спина затекает, а внутри разрастается болезненное желание закурить.
Наконец, когда он уже тянется за пепельницей, с улицы доносится звук подъезжающего автомобиля. Саске порывается было вскочить и подбежать к окну, но усилием воли заставляет себя остаться на месте. В два глотка он допивает мерзкую черную бурду на дне кружки, убирает посуду в раковину и только потом приближается к занавескам.
Это похоже на шутку, на странный фокус – слои реальности и времени накладываются друг на друга и… Пижонская тачка, теперь, в свете дня, Саске видит каждую деталь, каждый выступ, каждый хищный изгиб ее металлического тела, и его брат… А это без сомнения Итачи, хотя лица из-за надвинутого капюшона не разглядеть. И чертов Хошигаке.
Они о чем-то разговаривают, стоя у машины. Так близко… Так ненормально, сводящее с ума близко!
Саске чувствует, как кофейная желчь поднимается вверх, на языке горчит и вяжет. Он сглатывает, несколько раз моргает, силясь отогнать пелену ярости.
А потом Хошигаке подается на полшага вперед и опускает руку на плечо Итачи.
Саске не знает, как оказывается на улице, приходит в себя уже на крыльце, когда кто-то говорит его голосом:
- Брат!
Фигура в капюшоне оборачивается, Хошигаке убирает руку, и Саске понимает, что все это время почти не дышал.
- Саске.
Хошигаке хмуро кивает ему, что-то быстро говорит Итачи, а потом садится в машину и, взревев мотором, скрывается в конце улицы.
Судя по тому, как осторожно, почти робко идет брат, он все еще не оправился, и Саске борется с острым желанием взять его под руку или поддержать. Но он не позволяет себе этого, только стоит и смотрит, сжав руки в кулаки.
Когда за ними закрывается входная дверь, и они оказываются в тесном пространстве коридора, Саске отпускает себя – подается вперед, утыкается лбом в теплое плечо, обтянутое серой тканью, и глубоко вдыхает, почти сходя с ума от этого родного, до боли знакомого запаха.
- С возвращением, брат.
***
В первые дни Итачи почти все время спит, а когда просыпается, то сметает все, до чего может дотянуться, щедро сдабривая еду горстями таблеток из хрустких блистеров, привезенных с собой из клиники.
Часто, когда брат, приняв очередную порцию лекарств, засыпал, Саске приходил к нему в комнату и подолгу сидел в изножье кровати, наблюдая за тем, как мимолетными тенями на бледном лице сменяются тревожные сны.
Итачи сильно похудел за то время, что был в коме – острыми углами проступили скулы, все лицо словно высохло, кожа обтянула череп так плотно, что казалось, еще чуть-чуть, и она порвется, словно хрупкий пергамент. И только глаза, огромные, на фоне осунувшегося лица остались прежними – спокойные, темные, матовые, почти без блеска, в тени густых ресниц… Это все тот же Итачи. Его Итачи.
Но кое-что все же изменилось: еще никогда прежде Саске не чувствовал себя таким сильным, таким взрослым, таким… уверенным? Потому что теперь, глядя на измученного брата, он вдруг с необычайной ясностью осознал – их только двое на этом свете. И кто, если не он, Саске, защитит Итачи?
А в том, что защита потребуется, он не сомневался: вместо привычной легкости, пружинящей грации в каждом движении – странная, изломанная пластика заводной куклы. Итачи теперь ходит осторожно, ступает так, словно несет на голове кувшин, полный воды, и боится расплескать хоть каплю. Иногда замирает, будто бы задумавшись, смотрит остекленевшим взглядом куда-то вбок, а стоит только коснуться его, приводя в чувство, – вздрагивает и улыбается чуть виновато.
В такие моменты Саске испытывает что-то… Что не может описать словами – так больно, так сладко внутри, что приходится кусать изнутри щеку и глотать соленую кровь, лишь бы не заорать от переполняющих чувств. И это нечто растет в нем с каждым часом, с каждым днем, питается соками его тайной любви, крепнет и разрастается. Ему кажется, что еще чуть-чуть и это невыносимое нечто потребует выхода – раздерет его изнутри в кровавые лохмотья.
Саске не знает, сколько еще продержится, довольствуясь короткими разговорами и случайными касаниями. Не знает, на сколько хватит его силы воли, его правильности, его выдержки… Он просто смотрит, как Итачи, осторожно, словно пробуя тонкий лед, спускается по лестнице, и понимает, что больше никогда в своей жизни не полюбит кого-нибудь так же сильно, как своего брата.
Но все решает случай. А точнее – необходимость.
- Саске, посмотри, что с головой, - просит его Итачи на третий день пребывания дома.
Саске запускает пальцы в длинные волосы и ворошит их до тех пор, пока не натыкается на болезненно-розовую припухлость свежего шрама со светлыми следами от недавно снятых швов.
- Заживает неплохо, - без особой уверенности в голосе говорит он.
- Хорошо. Хочу помыться, а то скоро мух приманивать начну.
Саске хмыкает и борется с острым желанием уткнуться в черноволосую макушку и полной грудью вдохнуть запах чужих волос, кожи, пота и больницы. Но он держится, просто гладит Итачи по голове так нежно, как только может, даже не касаясь свежих шрамов, лишь обдавая их теплом.
- Я все приготовлю.
Он уходит на второй этаж едва ли не бегом. Толкает дверь, запирает ее на два оборота и прислоняет руку к лицу, жадно ловя отголоски запаха.
Итачи…
Хорошо, что он в домашних штанах, свободных и мягких, брат ничего не заметит… Не заметит, даже если он сейчас, по-быстрому, совсем тихо… Саске гонит от себя эти мысли, но тянущее возбуждение в паху похоже на комариный писк – от него невозможно отвлечься.
Наконец, после мучительной борьбы, он сдается – выкручивает вентили до упора, стаскивает брюки вместе с бельем и… Собственная ладонь такая же жесткая, как и у брата, – они оба все детство провели в додзе с деревянными бокенами. Вот только пальцы у Итачи длиннее, искуснее, а ногти ровные, розовые, всегда аккуратно подстриженные…
Саске закрывает глаза, облизывает губы. Чужая шея и плечи – словно наяву, только руку протяни, да коснись. Сильная спина, две ямочки над поясом брюк, крепкие бедра, обрисованные тканью… Но что-то вдруг неуловимо изменяется – привычный силуэт становится тоньше, в нем проявляется что-то хрупкое, почти нездоровое.
Саске глушит стон, кусая собственное запястье.
Он конченый извращенец, но… Его заводит, дико, просто нечеловечески заводит то, каким беззащитным стал брат, как истончились его запястья, как проступили позвонки под тканью футболки.
Саске жмурится, слизывает солоноватую испарину над губой, и движения собственного кулака сбиваются с ритма, мозоль у основания большого пальца царапает чувствительную, увлажнившуюся головку.
Раз-другой… Еще чуть-чуть, самую малость… Итачи на изнанке закрытых век вдруг странным, совсем незнакомым жестом скользит от груди к ширинке собственных брюк, играючи расстегивает и поглаживает себя сквозь ткань белья.
- О-ох…Итачи-и…
Протяжный вздох тонет в шуме воды, а длинные, прерывистые струи семени бьют одна за другой, пачкая отделанную плиткой стену.
Он приходит в себя от стука и негромкого, перекрываемого звуком воды голоса.
- Саске, ты там?
Чертыхнувшись, Саске приводит себя и ванную комнату в порядок, а потом, взглянув для верности в зеркало, открывает дверь.
- Я выпил лекарства, через полчаса начнет клонить в сон, так что…
Саске сторонится, пропуская брата внутрь, и очень надеется, что его покрасневшее лицо Итачи спишет на жару от пара, поднимающегося из ванной.
- О, с пеной, - Итачи зачерпывает в руку горстью искрящихся пузырьков. – Прямо как в детстве. Даже пахнет так же…
Саске кивает, не поднимая взгляда, ему все кажется, что сквозь вишневую отдушку в воздухе прорывается запах того, что он только что сделал. Когда Итачи начинает раздеваться, Саске борется с желанием отвернуться, но лишь сильнее сосредотачивается на рисунке кафельной плитки под ногами. Да, сейчас ему определенно безопаснее смотреть туда, а не…
Наконец, Итачи по шею скрывается в белой пене, и Саске выдыхает.
- Нормально? Не горячо?
- Все хорошо, - отвечает Итачи, откидывая голову на бортик, и блаженно выдыхает. Черты его обычно строгого лица смягчаются, губы складываются в усталую, но довольную улыбку. – На больничной койке только об этом и мечтал.
Саске хмыкает и брызгает в брата водой:
- Мечты сбываются.
Итачи отфыркивается и смаргивает с ресниц прозрачные капли, тянется к бутылочке шампуня, стоящей на бортике, и Саске даже не успевает понять, как перехватывает его руку.
Чужие пальцы в его ладони горячие и влажные, Саске с трудом заставляет себя расцепить хватку.
- Давай помогу.
Брат смотрит на него буквально секунду, и за эту секунду сердце Саске успевает уйти в пятки. Он все знает! – панической мыслью бьется в голове, но тут Итачи отводит взгляд и тихо говорит:
- Спасибо.
Саске едва может справиться с тем, что бушует внутри и пытается отвлечься: льет на ладонь белую, пахнущую травами жидкость, а потом аккуратно размазывает ее по чужим волосам, но белое и вязкое на черном слишком похоже на... Саске бесшумно выдыхает и прислоняется окрепшим стояком к стенке ванной. Она гладкая, твердая и теплая от набранной воды, а ткань домашних штанов такая мягкая, что…
Саске дает себе волю: проходится по вискам, массирует подушечками пальцев затылок, оглаживая шею, касается чувствительных местечек за ушами… Итачи выдыхает – его всегда бледные губы чуть розовеют, приоткрываясь, словно приглашая… Саске сглатывает и с намеком надавливает на гладкие плечи. Брат все понимает, закрывает глаза и с головой уходит под воду.
Длинные волосы, словно диковинные водоросли в пенной кайме, черным нефтяным пятном разливаются на поверхности воды – они глянцево блестят и струятся, колышутся, напоминая змей.
Когда Итачи выныривает из воды, волосы облепляют его лицо мокрым шелком, он убирает их назад и отфыркивается, а потом устало прикрывает глаза и ложится на бортик.
- Эй, ты как? – обеспокоенно спрашивает Саске.
- Немного рановато для плавания, как оказалось, - не открывая глаз, медленно отвечает Итачи, а потом несколько раз глубоко вдыхает на всю мощь легких. – Принеси из моей комнаты контейнер с лекарствами.
Саске кивает и вскакивает, а потом ураганом проносится по коридору. Лекарства, лекарства… Он обыскивает комнату взглядом и почти сразу натыкается на белый матовый контейнер из жесткого пластика. Саске хватает его и мчится обратно, гремя таблетками.
Итачи находится все в той же позе – лежит, приникнув к бортику и закрыв глаза.
- Вот, держи.
Брат открывает глаза, несколько раз устало моргает.
- В боковом отделе, маленькие, белые, с буквой «Н». Две.
Подрагивающими руками Саске находит нужные таблетки и подцепляет их ногтями. Итачи размыкает губы, и Саске вкладывает лекарство ему в рот, мазнув подушечками пальцев по прохладной и гладкой мякоти языка. Брат сглатывает с видимым трудом, чуть хмурится, словно от боли, но через минуту его лоб разглаживается.
- Все, пора с этим заканчивать, - решает за брата Саске и тянет того из воды.
Итачи не сопротивляется, стоит, опираясь руками о стену, и позволяет промокнуть влагу с волос полотенцем. Саске старается действовать четко и аккуратно, не тратя времени и не позволяя себе лишнего, но… Взгляд помимо воли, словно намагниченный, движется вниз.
Брат стоит спиной к нему, его голова опущена, плечи напряжены, по ложбинке позвонка стекают капли воды с мокрых волос… А ниже – все как в его недавних горячечных мечтах – ямочки на пояснице и крепкие, незагорелые ягодицы. И единственное отличие – лиловые, в синеву следы от нескольких уколов. Саске запрещает себе думать, что бы он мог сейчас сделать, пользуясь такой восхитительной, незнакомой доселе беспомощностью брата. Вместо этого он накидывает ему на плечи халат и помогает перешагнуть через бортик ванной.
Когда Итачи негнущимися пальцами завязывает пояс, Саске сдвигает колени и чуть отступает назад. В последний раз настолько обнаженным он видел брата лишь в глубоком детстве, когда они купались голышом в домашнем бассейне. С тех пор многое изменилось… Очень, очень многое.
Он обхватывает Итачи за пояс и помогает добраться до спальни. Брат слабо улыбается и благодарит его.
Саске ненавидит себя, но улыбается в ответ, а потом помогает снять халат и накрывает сверху одеялом. Итачи засыпает раньше, чем Саске успевает задернуть шторы.
Постояв несколько минут в полумраке чужой комнаты, Саске уходит, тихо притворяя за собой дверь.
Когда Саске наклоняется над ванной и опускает во все еще теплую воду руку, чтобы выдернуть пробку, то столбенеет. Сейчас, когда его глаза находятся на уровне взгляда Итачи, сидевшего в ванной, он вдруг замечает то, чего не увидел раньше: белые капли на фоне темно-синей плитки. Уже чуть подсохшие, но отчетливые и вполне однозначные.
Брат просто физически не мог не заметить этого.
Саске оседает на пол и с силой тянет себя за волосы.
Ну вот как?.. Как?
***
В оранжевом комбинезоне и странных очках с оранжевыми же стеклами Наруто похож на придурочного героя аниме.
- Выглядишь как идиот, - констатирует Саске.
Наруто ухмыляется так широко, что становятся видна розовая мякоть десен, и показывает средний палец, а потом одними губами артикулирует «придурок». Учиха закатывает глаза и отворачивается: к концу подходит только первый урок, а он уже на грани помешательства. И кто вообще придумал эту хрень под названием «день школьного самоуправления»? Наверняка такие же идиоты, как вырядившийся Узумаки.
Сам Саске предпочел не пользоваться возможностью придти в своей обычной одежде, а, как и прежде, был в школьной форме, только вместо рубашки с длинным рукавом надел синюю футболку-поло. Все же прочие одноклассники… Оглядевшись, Учиха понял, что на фоне остальных Наруто выглядит почти… нормально. Хотя точнее было бы сказать «уместно».
Яманака пришла в платье без рукавов, с наглухо закрытой шеей, зато с разрезом, в котором виднелось не только худое белое бедро, но и краешек кружевного белья. Харуно, видимо, чтобы не отставать от подруги, тоже была в ярком платье, но с разрезами поскромнее. Инузука, всегда славившийся эксцентричностью вкусов, так и вовсе заявился в куртке, отороченной мехом… Но черт с ней с одеждой, достаточно закрыть глаза, чтобы не видеть этого буйства фантазии, но голос… С голосом сложнее, особенно если он принадлежит Темари.
- Учиха, ты вообще тут? Мы тебе не мешаем?
Саске медленно поворачивает голову в сторону доски, где стоит девушка. Высокая, ладно сложенная, с правильными чертами лица… Наверное, Наре повезло – парень, торгующий травкой, чтобы платить за учебу, сумел отхватить хорошенькую дочку богатых родителей.
- Да нет, ничего, можно и потерпеть, - пожимает он плечами и пропускает мимо ушей последовавшую гневную тираду.
- Смотри, довыебываешься, - предостерегающе тыкает его карандашом Узумаки. – Канкуро бьет раньше, чем думает, да и сама Темари не в кружок кройки и шитья ходит.
Саске отмахивается: его уже достала эта мышиная возня с правилами и условностями. Единственное, чего он сейчас действительно хочет – это оказаться дома, с Итачи, но… Приходится протирать штаны в школе, чтобы не огорчать брата.
Наконец, уроки заканчиваются, Саске, привычным уже путем, идет на крышу.
Сегодня пасмурно: небо низкое, серое, давит свинцовой плитой, накрапывающий дождь заворачивает весь город вокруг в полупрозрачную водную пелену. Саске ежится, застегивает пиджак и поднимает воротник, шарит по карманам… Надо же, забыл.
- Нам бросать уже надо, - говорит Узумаки, подходя ближе.
- А толку? Жить долго и счастливо?
Наруто усмехается. Как-то непривычно, слишком по-взрослому, без обычной своей лукавой, с придурью искорки в глазах. Саске, невольно, приглядывается к нему внимательнее.
- Да, долго и счастливо бывает редко, - с непонятной тоской в голосе выдыхает Узумаки и поднимает лицо к мрачному небу. На фоне яркого, кислотного цвета комбинезона его кожа выглядит слишком бледной и какой-то нездоровой.
- Ты ведь тоже кого-то потерял.
Наруто вздрагивает, резко и нервно, словно лиса, почуявшая опасность, поводит головой, а потом расслабляется и устало кивает.
- Больше, чем нашел.
Саске прикрывает глаза и чувствует, как фантомный жар опаляет спину: шрамы привычно уже тянут и чешутся. Он очень ждет того дня, когда его тело закончит расти и ожоги перестанут болеть, вытягиваясь вслед за кожей.
- Зачем ты рассказал Наре о таблетках?
- Хотел убедиться, что прав.
- В чем?
Наруто делает шаг вперед и упирается кончиком носа в крупную металлическую сетку, которой огорожена крыша. Где-то далеко на востоке вспыхивает молния.
- Знаешь, у Темари не всегда был такой плохой характер. Когда-то она была почти милой… Да и Канкуро не был такой проблемой. Просто их очень изменила смерть брата. - Узумаки с силой упирается в крупные металлические ячейки лбом, от чего на его коже остаются красные вмятины. - Смерть…она такая, все меняет. Всех меняет.
- Он был твоим другом, верно?
- Лучшим.
- А причем здесь я и мои таблетки?
- Притом, что Гаара принимал такие же. Я сначала не поверил своим глазам, думал, что что-то напутал, забыл… А потом спросил у Шикамару, у него память лучше, но все сошлось. Вот и помчался тебе отдавать, знал, что тебе без них туго придется…
Саске отворачивается и до боли в пальцах вцепляется в ремень сумки, на дне которой перекатывается баночка со злополучными пилюлями. Он вдруг отчетливо вспоминает тот их разговор посреди парка, когда Узумаки, бормоча что-то невнятное, вернул ему лекарства… А ведь действительно, все изменилось с того дня, и если раньше они цапались каждый божий день и даже дошли до драки, то потом…
- Но ты же понимаешь, что я – не он, - жестко отрезает Учиха.
Наруто явно хочет было что-то сказать, но вместо этого просто кивает.
- И все это… - Саске злит эта непривычная молчаливость одноклассника, он делает неопределенный жест рукой. – Все это твое дружелюбие и приветливость – не обязательны. Я пока не собираюсь на тот свет. А для благотворительности можешь поискать кого-нибудь другого.
Узумаки вдруг издает странный звук похожий на рык, а в следующую секунду Саске чувствует, как нос взрывается болью. Недавние «приключения» дают о себе знать – боль такая сильная, что слезы текут по щекам, а дыхание перехватывает.
- Ты охренел?! – гнусаво орет Учиха, пытаясь остановить кровь. – Твою мать, Узумаки, да я тебя!..
- Это не благотворительность, придурок!
На секунду Саске даже перестает ощущать боль, разгибается, а потом со всей силы бьет Наруто в челюсть.
- И это тоже, идиот.
Мгновение на крыше царит оглушительная тишина, а потом с неба падает поток дождя. Несколько минут они корчатся под холодными струями, размазывая по лицам воду вперемешку с кровью, но потом, не сговариваясь, идут в медпункт.
Усталый Какаши-сенсей, никогда не снимающий маски, встречает их протяжным вздохом.
- Дайте-ка угадаю: ты упал с лестницы, - говорит он, тыча обгрызенным кончиком шариковой ручки в Узумаки, а потом переводит его на Саске. – А ты споткнулся и пропахал лицом немного асфальта?
- Поскользнулся, - мрачно отвечает Учиха. – Дождь, мокро кругом, скользко.
- Логично, - с понимающим видом кивает мужчина и выставляет на стол пузырек с перекисью и пачку пластырей. – Ну-с, кто первый?
Вперед нерешительно выходит Узумаки, не переставая зажимать пальцами лопнувшую от удара губу.
- Ай! А поосторожнее можно, а? – ворчит Наруто, когда Какаши-сенсей щедро поливает его перекисью.
- Терпи, школьник, - насмешливо отвечает тот и промокает куском бинта ранку. – Повезло еще, зашивать не надо, так срастется. Следующий.
Свою экзекуцию Саске переносит с большим достоинством – даже не дергается, когда чужие пальцы в перчатках ощупывают его многострадальный нос, лишь шипит сквозь зубы.
- А ты явно частенько падаешь, - говорит мужчина, осматривая его нос и касаясь почти зарубцевавшейся отметины возле уха.
- С координацией не очень, - мрачно отвечает Саске.
Какаши-сенсей вздыхает.
- Ладно, катитесь отсюда, воители.
- И что, типа все? – бесхитростно спрашивает Узумаки. – И ничего директору не раскажите?
- Директору? О несчастном случае? Делать мне больше нечего, - пожимает плечами мужчина и утыкается в, судя по обложке, сомнительного содержания книжку в мягком переплете.
Наруто и Саске переглядываются.
- Катитесь, слышали? Или вы еще слухом где-то повредились?
Они синхронно мотают головами и в мгновение ока оказываются в коридоре.
- Больно? – вдруг спрашивает Узумаки, когда они тихо, чтобы не спалиться перед завучем, спускаются по лестнице.
- Щекотно, - огрызается Учиха.
- Смотри, еще раз скажешь про благотворительность, защекочу насмерть, - неожиданно серьезно говорит Наруто.
Саске останавливается, пристально вглядывается в синие глаза напротив.
- Не скажу.
- Тогда не буду щекотать, - широко ухмыляется Узумаки, а потом беззаботным жестом закидывает руки за голову. – Э, а может, пожрем чего? А то я даже в столовку сегодня не успел.
Саске пожимает плечами: почему бы и нет?
***
Домой, даже несмотря на опухший и покрасневший нос, заклеенный пластырем, он возвращается в приподнятом настроении. Открывает дверь своим ключом и, тихонько, чтобы не разбудить наверняка спящего брата, разувается в прихожей и снимает мокрый пиджак. На цыпочках, оставляя за собой цепочку влажных следов, он поднимается по лестнице и вдруг останавливается.
Из спальни брата доносятся голоса: один Итачи, а другой… Хриплый, скребущий пенопластом по стеклу – такой не забудешь, даже если захочешь. Хошигаке.
Саске замирает и обращается в слух.
- … смотри, Учиха, сам себя не перехитри, - говорит Хошигаке устало. – Ты, конечно, голова, но и у нас не полные идиоты корочки носят. Один раз тебя уже накрыли, могут сообразить и во второй, сечешь? К тому же твой мелкий завяз по самое не хочу. Если начнут колоть Хидана и Какудзу… Ему не выкрутиться.
Что отвечает ему Итачи, Саске не слышит, брат говорит совсем тихо, можно разобрать лишь интонации – спокойные, уверенные, убеждающие.
- Ну, решай как знаешь, в этом деле я тебе не советник. Но помни, что не считая одного исключения, которое ты решил спрятать в рукаве, от Акацки уходят только вперед ногами, - с явным раздражением в голосе говорит мужчина.
Саске задерживает дыхание и подкрадывается ближе, к самой двери и с ужасом слышит, как скрипит кровать, явно прогибаясь под чужим весом.
- Старуха тебя совсем не кормила, кожа да кости остались… - Хошигаке говорит что-то еще, но Саске не слышит – уши закладывает пронзительным писком, в висках бухает кровь.
Он вспоминает, что не принимал сегодня лекарства. Как и вчера…
Саске с ужасом чувствует, как стены коридора тисками сдавливают его с обеих сторон. Темнота наступает, густеет, клубится по углам. Он не помнит, как спускается по лестнице, не помнит, как обувается и выбегает на улицу, громко хлопнув дверью.
В себя он приходит лишь четверть часа спустя, в дюжине кварталов от дома. Он сидит на влажном от недавнего дождя тротуаре и вертит в руках заметно опустевший пузырек с лекарствами. На вытертой этикетке еще можно разглядеть номер аптеки и срок годности.
Саске приближает пузырек к лицу и считает таблетки: две, четыре, шесть… Осталось всего ничего, пора идти за новым рецептом.
В автобусе тепло, пахнет бензином и чужими духами. Саске широко зевает, седативный эффект – его вечная побочка. Устроившись в самом конце салона, у окна, он надевает наушники и включает плеер.
Тот, кто ему нужен, живет в живописном местечке за городом, дорога займет добрых два часа. У Саске будет достаточно времени подумать и привести мысли в порядок.