Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра. Глава 5.

От автора: много, очень много о Саске, его характере, о том, как он стал тем, кем стал, о его жизненной философии и парочка намеков на дальнейшее развитие сюжета, и кое-что о том, почему он выбрал именно Сакуру)

Глава 5.

Саске не спешил возвращаться в дом главы клана, где его ждал отец и Хироши с семьей. Он не терпел многие традиции древности, но эту – когда после первой ночи, проведенной вместе, жених перед родней невесты должен был рассказать, удовлетворен он или нет – больше всех.
Как наследник клана Учиха и его глава во время отъездов отца, он бывал на многих свадьбах в знатных кланах и каждый раз прикладывал усилия, чтобы остаться и слушать бред перевозбужденного жениха, который в подробностях описывал свою обнаженную невесту и то, как он ее брал.
У этих молокососов, верно, совсем не было чести и достоинства. Впрочем, они были юны и не опытны в сексуальных утехах – переспать с вовремя подвернувшейся служанкой уже считалось за счастье. И браки им подготавливали родители, не спрашивая даже мнения о будущей невесте.
Потомки купцов, ремесленников, торговцев, купивших себе имя и положение при дворе звонкой монетой, а не выковавших его сталью меча, не обагривших кровью врагов, не отдавших жизнь – лишь бы не обесчестить его. Что они знали?.. Верили в своих глупых Богов, соблюдали традиции, придуманные такими же ничтожными, как и они.
Дикое стадо, не способное разобраться с собственной жизнью, а потому – оглядывающееся на всех остальных, следующее за пастухом, подчиняющееся его приказам, какими бы глупыми они не были.
Клан Учиха издревле был кланом воинов, что служили одному императору и только ему. Мужчин здесь воспитывали мужчинами, а не тряпками, которыми будут понукать, за которых будут решать всё старшие родичи, а после – Боги, монахи, традиции. Которые были ни на что не способны.
Истинных самураев – воинов, а не слуг – оставалось все меньше. Им на смену приходили наемники, деньги или желторотые юнцы, лишь недавно выпущенные из-под материнской юбки.
Саске хотелось плевать, когда он встречался с такими во дворце. Он презирал их и даже не скрывал этого. Он мог позволить себе эту роскошь, а они – нет. Потому что на его поясе всегда висела катана, на их же – лишь тугой кошель.
Учиха сам выбрал свою невесту, его отец не запрещал, но и не отговаривал, потому что это было дело его сына. Если его выбор будет не правильным, за него будет расплачиваться только он один.
Детей в клане учили с младенчества отвечать за свои поступки, особенно имевшие негативные последствия. Их растили мужчинами.
Саске не мог даже представить, что он, подобно тем юнцам со слюнявыми взглядами, будет перед кем-то описывать свою невесту и ее тело, говорить, что она делала, рассказывать о ее стонах и позах.
Он скорее убил бы, чем позволил кому-то узнать о его невесте и будущей жене такие вещи.
Она – его.
И никто, кроме него, уже не смеет к ней прикасаться, не смеет даже думать об этом. И никто не должен знать, какова его невеста, как она извивалась под ним, как стонала...
Учиха нахмурился лишь от одной подобной мысли. Сделать это?
Никогда, пока он жив, пока не забыл значения слова «честь».
До этой ночи его мало заботило, что делал Хироши с дочерью, как воспитывал ее и наказывал. Теперь же – пусть только посмеет поднять руку, и он с удовольствием выпустит ему кровь, перерезав горло.
Она – его.
Подумав об этом, Саске вспомнил шрамы на спине Сакуры. Их можно было почувствовать, а значит, наказание было серьезным, и ударов она получила достаточно.
В его клана считалось позором наказывать так девушек. У каждой из них был мужчина – отец, брат, муж – который воспитывал их, и именно он отвечал и был виноват в том, что его женщина не умела себя достойно вести. А значит, он сам не был достоин носить фамилию Учиха. Как человеку, не умевшему сладить с женщиной, можно доверить вести переговоры или возглавлять бой?
«Жалкий слабак, - презрительно скривил губы Саске, вспоминая Хироши. – Не может справиться с дочерью без палок. Хорошо, что у него нет сына, и это недостойное наследие прервется на нем, и он не воспитает себе подобных трусов».
Саске повел плечами – ночь после дождя была холодной и влажной, а сильный ветер сбрасывал на него с деревьев капли воды. Он слегка замерз, но это было не существенно – его учили так: погода не может влиять ни на твое настроение, ни на готовность к бою.
В детстве отец гонял его босым по снегу в мороз – что такое несколько капель дождя по сравнению с этим?
Он провел рукой по плечу, стряхивая влагу, и взглядом зацепился за несколько царапин на груди.
«Не только я клеймил тебя сегодня, Сакура, - он ухмыльнулся, изучая длинные полосы, оставленные его невестой. На спине их, верно, было больше в пару раз. – Совсем дикая девчонка. Я не ошибся в тебе, ты действительно отличаешься от многих женщин во дворце хотя бы тем, что прежде делаешь, а уже потом думаешь, и никогда не учитываешь последствий. Что ж, от этого я отучу тебя в первую очередь. Но в тебе есть стержень, и это хорошо, но странно, учитывая жалкий характер твоего отца».
Он поднял голову верх, и ветки сакуры, прибитые дождем, коснулись его лица. По губам Саске пробежала непонятная усмешка, он сбросил нераспустившиеся бутоны со лба и волос и быстрым, решительным шагом пошел в сторону дома Хироши, приняв для себя какое-то решение.

Было холодно. Она поджала ноги поближе к телу и попыталась вновь забыться в крепком сне, но острая боль внизу живот пробудила ее окончательно.
Она нехотя открыла глаза и с удивлением поняла, что лежит на жестком полу, укрытая лишь тонким шелком кимоно.
«Шелком кимоно?!»
Сакура резко села и скривилась от новой вспышки боли. Она огляделась по сторонам, еще толком не проснувшись и потому мало что понимая. Она сильно ударила ладонями по своим щекам, чтобы быстрее прийти в себя.
«Что я тут делаю?»
Сакура задрожала от холодного, ветра ворвавшегося в чайный домик.
«Чайный домик?!»
События вечера и ночи за долю секунды промелькнули у нее перед глазами, и она, не сдержавшись, застонала, словно тяжелораненый зверь.
«Что я наделала?..»
Сакура поджала колени к груди и спрятала в них лицо, вцепилась руками в ноги начала покачиваться вперед-назад, издавая странные, пугающие звуки: не то судорожные всхлипы, не то истерический смех. Ее тело покрылось мурашками, но теперь она едва замечала холод и колючий ветер, что своими порывами бил ее по спине.
Ей было куда больнее внутри.
- Я сдалась ему вчера, - прошептала она и облизнула сухие, искусанные губы. – Я сдалась... – вновь повторила она, и тяжесть этого слова пригвоздила ее к татами, не позволяя встать и начать двигаться. – Я сдалась!
Она посмотрела на свои руки: следы его пальцев красными кругами отпечатались на ее тонких запястьях. Она опустила взгляд ниже, и слезы навернулись на глаза: синяки его прикосновений проступили на ее талии и боках; грудь, шею и плечи покрывали яркие засосы; отпечатки его грубых ласк проступили на бедрах и ногах...
Сакура закусила губу, пытаясь не разреветься. Она чувствовала себя сейчас очень грязной, использованной, а потом – вышвырнутой на улицу, словно ненужную вещь, словно надоевшую игрушку.
Учиха взял ее, удовлетворил себя, а потом ушел, бросив здесь – на холодном полу, в комнате с погасшим очагом, растоптанную, униженную, обесчещенную.
Она содрогнулась всем телом и подняла тяжелый, воспаленный взгляд. Глаза – единственная яркая черта на ее бледном, бескровном лице с темными кругами от недостатка сна и переживаний – горели почти лихорадочным огнем.
- Какая же ты дура, Сакура, какая же дура, - тоскливо прошептала она, продолжая неподвижно сидеть и неотрывно смотреть на улицу, где моросил мелкий дождь.
«Что я наделала? – бесконечное число раз спрашивала она сама себя, все глубже и сильнее погружаясь в парализующее оцепенение. – Как могла так легко сдаться? Словно нищая девчонка за миску риса, почти не сопротивляясь и уж точно ничуть не жалея. Я покорилась ему, позволила сделать то, что он хотел. Я дала ему воспользоваться мной. Если Боги проклянут меня, они будут правы...»
Она поежилась и поплотнее закуталась в кимоно. В его кимоно.
- Что это, Учиха? Жалкая подачка? Милость победителя? Кость, брошенная голодной собаке?
Воспоминания о событиях прошедшей ночи жалили ее, кололи, словно тысяча острейших иголок. Она чувствовала себя жалкой. Теперь она даже верила словам отца, который называл ее ничтожной, слабой, недостойной...
Она действительно ею была.
Она ведь хотела Учиха. Хотела жадно, алча, остро. Хотела с отчаянием человека, обреченного на смерть, с отчаянием человека, не чувствовавшего тепла долгие десять лет.
Она хотела ощущать его в себе, прикасаться к нему каждой клеточкой своего тела.
В ту ночь Учиха был нужен Сакуре как воздух всему живому, как вода заблудившемуся в пустыне путнику, как земля для продолжения человеческого рода, как огонь – неистребимый, яркий, уничтожающий все на своем пути.
Он был пламенем для нее, ярким отблеском костра на мече; он страсть, он ярость, он жизнь.
Но это было и ушло, и теперь она вновь осталась одна, еще более нелепая и жалкая, чем когда-либо.
Обесчещенная.
Опозоренная.
Использованная.
Сакура была уверена, что Учиха уже наигрался с ней, взял все, что хотел, и теперь она стала ему не нужна.
Он уедет, если еще не сделал этого, оставит ее в доме отца, и Хироши будет вправе сотворить с ней все, что угодно.
Кто станет разбираться, что он сам продал ее? Кто поверит ее словам – словам порочной девки, так дешево отдавшей свое девичество? Особенно в этом клане, где многие ее ненавидят и хотят избавиться.
Хироши может продать ее кому-нибудь еще, он может убить ее, отрезать язык, сделать служанкой. Он может все сейчас.
И она сама виновата в этом.
А если Учиха все же захочет забрать ее?
Сакура глухо застонала и закрыла ладонями лицо.
Она не знала, что хуже: быть рабыней в доме отца или шлюхой, подстилкой в поместье Учиха.
Неожиданно Харуно выпрямилась и впервые после пробуждения подняла голову.
- Нет, - твердо сказала она. – Я не стану ни тем, ни другим. Я лучше погибну от его катаны. Лучше умру сегодня, чем буду существовать еще много лет. Впереди меня не ждет ничего хорошего, я уверена. И позади я оставляю не много счастья. Мне нечего тереть, - она резко встала и вновь скривилась от боли между ног – Учиха не был с ней особенно мягок.
И она изо всех сил гнала от себя воспоминания, когда он был.
Сакура с горькой усмешкой смотрела на свое разорванное кимоно, на валявшийся в углу комнаты кинжал – она сама, своей рукой бросила его туда, сама сдалась. Она кинула в сторону ненужную больше тряпку и подняла темное кимоно Саске.
- Превосходно, - ядовито сказала Сакура и надела его на себя. Учиха был выше ее на голову и намного шире в плечах, и она просто тонула в его огромном фурисоде. – Все равно, - она нервно дернула плечом.
Ей нужно было лишь дойти в нем до дома, а там... Там она вызовет Учиха на поединок, и пусть он сделает то, что не закончил. Пусть перережет ей горло и убьет физически, раз успел растоптать все внутри.
Босая, она вышла на террасу и закинула голову, смотря в небо – темное, бездонное и будто бы даже суровое. Звезды и луна были скрыты тяжелыми дождевыми облаками, но время близилось к рассвету, и все вокруг уже утопало в серых утренних сумерках.
Она поежилась от ветра и холода и вдруг вспомнила, как жарко ей было рядом с ним, как плавилась е тело от его поцелуев, от прикосновений, от жадных, грубоватых ласк.
Сакура усилием воли выбросила подобные мысли из головы и запретила себе даже думать о той ночи.
Это ей не поможет, но лишь сломает.
- Не вспоминай его, Сакура, - впиваясь ладонями в перила, приказала она себе. – Учиха – жестокий, опасный противник без капли человечности. Он сжигает все, к чему прикасается, оставляя лишь пепел позади себя. Он давно выжег сама себя, его душа сгорела, она – черная, выжженная пустошь. У Учиха нет сердца, оно давно стало золой. Не позволяй ему лишить себя последней милости. Он обязан принять твой вызов и подарить смерть.
Сакура почти бежала по дорожкам сада, опасаясь, что решимость может ее покинуть. Она спешила к главному дому поместья, где ее ждал отец, и внутри нее, несмотря ни на что, билась надежда. Слабая, почти ничтожная, но она была.
Может быть, Учиха уже приступил к обряду, которой она ненавидела всей душей. Может быть, он рассказал при ее родне, как они провели ночь, что ему понравилось в ней, а что – нет.
Может быть...
Тогда это значило бы, что он считает ее своей невестой, почти что женой. Что она не была опозорена.
Что она сможет жить.

Когда Саске, стряхивая с волос капли вновь начавшегося дождя, вошел в гостиную комнату, на него с жадным нетерпением уставились сразу три человека – Хироши, Хеби и Ханами. Его отец же только коротко взглянул и сразу же вернулся к чтению какого-то свитка.
Очевидно, несколько часов наедине с семьей Харуно не стали для него приятным времяпровождением.
Быстрая усмешка тронула губы Саске, когда он посмотрел на своего отца.
- Ну? – поспешно спросил Хироши, приподнимаясь со своего места. – Как все у вас прошло?
Во взгляде Учиха мелькнуло презрение, он сжал зубы, чтобы ничем не выдать себя, и равнодушно бросил:
- Какая разница? Я все равно возьму ее с собой – так или иначе.
На лице Хироши отразилось непонимание, он растерянно взглянул на Саске, осмысливая его слова, а потом вдруг улыбнулся и спросил с таким ликованием, что Учиха не сдержался и поморщился:
- То есть, ты не считаешь ее своей невестой и увозишь как обыкновенную девку? Раз ты отказываешься произносить нужные для обряда слова.
- Да, - коротко ответил Саске и нахмурился, отворачиваясь от Хироши.
Жалкий, жалкий слизняк, полностью зависимый от других людей и не способный управлять своей же жизнью.
Радующийся, что его родную дочь покупают, а не берут в жены, ликующий, что выгодно продал ее и сбыл с рук ненужную девку, испортившую его жизнь одним лишь существованием.
«Но в одном ты ошибаешься, Хироши, - подумал Саске, разглядывая его лицо. – Ты не избавился от Сакуры, она станет моей женой и без этих нелепых традиций, только тебе об этом пока что не следует знать. И она по-прежнему останется твоей наследницей по праву первородства... А пока думай, что сделал ее моей рабыней, думай, что удачно вывернулся, и теперь Сакура не опасна тебя. Люди, подобные тебе, любят тешить себя никчемными надеждами. А мы – приходим и берем свое кровью и мечом».
- Саске, а где сама девчонка? – спросил Хироши, подсаживаясь к нему. Хеби и Ханами внимательно прислушивались к разговору – наверное, горели желанием услышать, что Учиха избил ее и бросил валяться на улице. Или поиздевался еще более изощренным способом.
- Не знаю, - ответил он и отвернулся, давая понять, что считает разговор оконченным. Он мог бы поклясться, что слышал вздох разочарования, вырвавшийся у матери с дочерью.
Саске подозвал служанку и взял с подноса чашечку с теплым саке и едва слышно хмыкнул, когда встретился с насмешливым взглядом отца, с легким интересом смотрящего на его обнаженную грудь.
- Где тогда носит эту девчонку? – недовольно пробормотал Хироши. – Ей давно следует быть здесь. Нужно послать за ней, чтоб показать, где теперь ее место, - и он с надеждой взглянул на Саске.
«Он надеется, что я устрою здесь показательную порку? Начну обращаться с ней, как с рабыней, начну воспитывать, чтобы он мог позлорадствовать?» - Учиха лишь посмотрел на Хироши, но, наверное, в его глазах было нечто такое, что заставило мужчину встать и поспешно отойти.
Хеби с дочерью сидела далеко от них, но это не мешало Ханами беззастенчиво рассматривать Саске, едва ли не прожигая его насквозь своим похотливым взглядом. Она уже мысленно до конца раздела его и сейчас, смотря на это крепкое мужское тело, воображала, что же находиться у Саске под полупрозрачными штанами.
Отец сказал ей, что планирует выдать замуж за Учиха ее, а не Сакуру. Именно выдать, в соответствии с законом и традициями, а не продать, как он сделал это с ее сводной сестрой.
И тогда она станет полноправной хозяйкой поместья клана Учиха, женой сильнейшего человека в империи и, как захочет, будет помыкать Сакурой. Ханами воображала себе это со сладкой дрожью предвкушения, пока рассматривала Саске.
Она, заигрывая, облизнула пухлые губы, когда заметила, что Учиха смотрит на нее. Но мгновенно сникла и отвернулась с безобразной гримасой, стоило Саске презрительно усмехнуться ей.
«Малолетняя подстилка», - подумал он, скривившись.
Он ни в грош не ставил девушек, подобных ей. Брал, пользовался, подчинял – но не уважал. Не было за что. Не за умение же широко раздвигать ноги и громко, порочно стонать?..
Хеби, как и ее дочь, неотрывно смотрела на Саске, рисуя в голове скорую свадьбу Ханами. Представляла ее женой главы богатого клана, представляла вместе с Учиха в императорском дворце на самых почетных местах. Она ликовала, думая о Сакуре, как о служанке в его поместье. Она искренне ненавидела эту девчонку – несносную, вздорную, такую отличную от них, – которая родилась на полгода раньше ее дочери, но этим лишила ту права наследовать своему отцу.
Но теперь справедливость будет восстановлена: дочь шлюхи станет той, кем была ее мать и кем она была давно стать – такой же шлюхой и подстилкой Учиха. А ее дочь, рожденная в законном браке, будет ее хозяйкой.
«Старая стерва и интриганка, - Саске коротко взглянул на Хеби, с легкостью читая ее мысли по выражению лица. – Кто воспитывает подобных ей женщин?..»
Он посмотрел на Хироши – тот сидел с отсутствующим взглядом, не замечая никого вокруг, и что-то быстро бубнил себе под нос. На лбу выступила испарина, а по вискам медленно стекал пот.
Саске презирал его и даже не пытался теперь это скрывать: ведь Хироши больше не представлял для них никакой опасности. Если до этой минуты он мог воспротивиться и не отдать Сакуру, вернув проигранные деньги драгоценностями клана, то сейчас это уже не было в его власти. И потому Саске мог не прятать свою брезгливость за маску равнодушия.
Он презирал Хироши за его слабость, за продажность, за низость и глупость. За любовь к играм на деньги, за страсть, что взяла над ним верх, за неспособность проанализировать ситуацию на несколько ходов вперед – впрочем, это было на руку Фугаку и Саске. Хироши не был способен подавлять свои низменные желания, владеть своими чувствами – как после этого он может называть себя мужчиной?
Им управляла женщина, над ним властвовала его жена – как он может называть себя главой клана?
Пытаясь избавиться от долгов, он прятался за женщину. Он продал родную дочь, позволил назвать рабыней наследницу своего клана .
Неважно, что Сакура была непокорной и дерзкой, что Хироши ее не терпел, но больше всего любил вторую дочь. Это – неважно.
Узы крови должны быть священны, предавший семью – карается смертью. Так они поступили с Итачи.
Между кланами и без того шла почти не прекращающаяся война за власть и влияние на императора, несущая с собой смерть. Как можно так легко разбрасываться членами своей семьи при подобных обстоятельствах?
Дочь не столь ценна, как сын, но она может родить внука. У которого будет право его матери на принятие наследства.
А Хироши, опьяненный игрой и сладким наркотическим дурманом, не подумал об этом, когда ставил на кон дочь. А сейчас, ослепленный ненавистью и желанием избавиться от Сакуры, слышащий лишь ушами жены, внимающий лишь ее речам, не понимает, что творит, не видит совершаемой ошибки.
Саске с отцом разыграли блестящую партию.
Она была задумана еще год назад, во время первого восстания кланов. Его смогли подавить, но цена тому была велика. Клан Учиха ослаб и потому терял свое влияние при дворце, альянс Учиха-Хьюга-Узумаки уже не был так силен, а вокруг витал призрак второго заговора, и императора нужно было защитить во что бы то ни стало.
А для начала – укрепить клан Учиха...
Шум шагов отвлек его от мыслей. Саске повернулся к двери, и через мгновение в комнату вошла Сакура. Она была бледна и напряжена: губы строго поджаты, руки сцеплены вместе в замок, запавшие глаза смотрят хмуро и устало.
Она увидела отца, увидела мачеху и сестру, а потом – его, и только тогда вздрогнула, и следующий шаг будто дался ей труднее.
- Где ты шлялась столько времени?! – сразу же накинулся на нее Хироши, взвившись на ноги.
Сакура удивленно посмотрела на отца и не сразу нашла, что ответить ему. Саске хмыкнул, представляя, сколько мыслей одновременно крутится у нее в голове. Она была растеряна и не знала, о чем они говорили без нее, и потому не знала, как себя вести – нахамить отцу или смолчать, прикусив язык.
- А в чем дело? Ты волновался, что я заблужусь в темноте нашего сада? – спросила она, и Учиха едва не расхохотался: у этой девчонки не было не то, что страха перед телесными наказаниями, а даже намека на инстинкт самосохранения.
Хироши побледнел от возмущения, потом покраснел от злости и произнес ехидно:
- Дерзи, дерзи, девчонка, тебе недолго осталось. Твой хозяин научит тебя уважению.
Его последние слова прозвучали пощечиной для Сакуры. Она даже сделала маленький шаг назад, будто после удара. С непониманием посмотрела на отца, потом медленно перевела взгляд на Саске, и в нем что-то изменилось, появился чуть ли не ужас.
- Что? – дрогнувшим голосом спросила она.
- Именно так, - с довольной улыбкой добил ее Хироши. – Саске, впрочем, для тебя он теперь Саске-сама, отказался произносить необходимые по обряду слова. Он купил тебя, а не сделал своей невестой.
Сакура ошарашено замерла на несколько секунд без движения, потом спросила, не глядя на Учиха:
- Это правда?
- Ты думаешь, я обманываю тебя?! – вновь разозлился Хироши, но Сакура посмотрела на него с холодной брезгливостью и никак не отреагировала на сказанные им слова.
Учиха не стал отвечать, только кивнул, но Сакуре хватило и этого: она покачнулась, прикрыв на мгновения глаза.
Саске взглянул на нее безо всякого выражения, а вот Хеби и Ханами в открытую улыбались и выглядели совершенно счастливыми. Учиха продолжал безучастно смотреть на раздавленную его словами невесту, а перед глазами помимо воли стояло ее лицо сегодняшней ночью – безмятежное, спокойное, беззащитное...
Он не жалел Сакуру, нет. И едва ли ей сочувствовал, и точно не хотел защитить от колких нападок родни. Но во время боя он никогда не глумился над достойным противником и, если мог, дарил ему быструю, легкую смерть. Он всегда уважал сильных, равных себе воинов и никогда не отказывал им в последней чести: вложить в руку умирающего его оружие.
Нет ничего достойного в том, чтобы насмехаться над слабым противником, победа над ним не принесет много чести.
«С меня довольно этого представления, - мрачно, недовольно подумал Саске. – Пора возвращаться в поместье».
Он встретился взглядом с отцом, и они, как это часто бывало, поняли друг друга без слов. Фугаку встал, и вслед за ним поднялся Саске. Хироши вскочил им навстречу с поспешной угодливостью.
- Нам пора, - просто сказал глава клана Учиха.
- Как, - забеспокоился он, - вы не останетесь на утреннюю трапезу? И потом, мы ведь еще не обо всем договорились, - сказал Хироши, имея в виду обсуждение возможности заключения брака между Саске и Ханами и создания альянса двух кланов.
- Дальнейшие дела обсудим в письмах, - Фугаку непреклонно покачал головой. – Мы не можем больше задерживаться, - и он первый направился к дверям.
- Идем, - коротко бросил Саске прислонившейся к стене Сакуры.
Он пошел за отцом, полностью уверенный, что она не посмеет осушаться и остаться на месте, когда услышал позади себя ее ясный и спокойный голос.
- Учиха Саске, я вызываю тебя на поединок.