Faible et le néant

Она мечтала об этом, когда любовалась на их совместные фотографии в лунном свете. Она видела сны о нем, иногда до слез романтичные, а иногда до смущенного румянца на бледных щеках неприличные. Она молила лучшего друга, наплевав на его чувства, вернуть ей её сбежавшую мечту.
Она была достаточно сильной, чтобы не дать сердцу застыть. Тот лед, что сковал бы душу любого человека, разбитого настолько же, насколько разбита была она когда-то, таял на сердце и стекал солеными дорожками из глаз, таких же яблочно-зеленых, как и в далеком детстве, совсем-совсем не потускневших, а лишь погрустневших немного, повзрослевших.
Она становилась сильнее ради него. Она без сомнений отдавала все, что было дорого ей, чтобы его защитить, а потом, не щадя своего хрупкого тела, изнуряла себя тренировками, чтобы его вернуть.
Когда она поняла, что единственный шанс спасти его душу - убить его, она попыталась это сделать. Она честно пыталась задушить, растоптать в себе все светлые и нежные чувства, но её рука дрогнула в самый последний момент.
Она была слишком слабой для того, чтобы спасти его, и ничто не было способно сделать её сильнее.
Но он был, пожалуй, ещё большим слабаком, чем она.
Сейчас он спал... А, может, и не спал, но дышал тихо-тихо, размеренно, наверняка не обращая внимания на мелочи вроде воздуха, пропитанного запахом лаванды с окрестных полей; не обращая внимания на легкий ветер, на запах больничного спирта, на неё, в конце концов...
На его коже нет живого места. Она, наверное, могла бы вылечить его с помощью техники медиков, но это было бы не так, как если бы она сама облегчала его страдания своими собственными хрупкими руками.
Она видит, как сжимаются в кулак его ладони, когда она проводит кончиками пальцев по его скулам, по подбородку, по вискам, нанося пахнущую травами мазь на ссадины от стали, что ещё вчера была раскаленной, как солнце, когда уносила души её товарищей, друзей...
Ловкие и нежные руки аккуратно приподнимают его спину, чтобы поменять повязку на груди, но она, Сакура, не испытывает в этот момент ничего, кроме какой-то странной, почти неуловимой, щемящей нежности в сердце и волнами накатывающего умиротворения. Ей кажется, будто все хорошо, хотя это, конечно же, не так. Ещё не все умершие найдены в развалинах их деревни, ещё не вынесен приговор её мечте, такой близкой и далекой сейчас одновременно...
Кулак ещё сильнее сжимает белые накрахмаленные простыни.
Ей интересно, почему он так реагирует на её прикосновения. Они... неприятны ему? Или наоборот? Впрочем, скорее первое. Он всегда ненавидел проявление её чувств к нему в любом виде.
Её рука осторожно касается поцарапанных костяшек пальцев, аккуратно стараясь разжать его ладонь. Ему не надо напрягаться или причинять себе боль.
Секунда, две... Она с удивлением смотрит своими яблочно-зелеными глазами, как он подчиняется и раскрывает кулак, чуть сжимая потом её руку. Сердце в груди стучит часто-часто, как птичка, что поет беззаботные песни на обугленном дереве возле больницы. Сравнение странное, но зато как подходит её душе сейчас!..
- Сакура.
Она вздрагивает.
Да, Сакура и не думала, что будет так приятно вновь слышать, как его губы произносят её имя. Как хорошо, что его уставшие, но прекрасные глаза спрятаны за повязкой из бинтов! Она наверняка посмотрела бы в них сейчас, а потом, не выдержав всего и сразу, расплакалась бы...
- Да? - голос хриплый. Интересно, сколько она молчала, ухаживая за ним в этой безликой палате полуразрушенной больницы?
- Спасибо.
Она усмехается, запрокидывает голову вверх и прикрывает глаза, наслаждаясь тем, что он все ещё держит её ладонь в своей.
- За что?
- За то, что ты меня любишь. И такой ты мне нравишься больше, чем психованной влюбленной писклей. Наверное, я действительно не зря уходил, раз ты так изменилась.
Кажется, он так шутит. Вот козел...
На пару минут в палате воцаряется тишина, разбавляемая только прохладным легким ветром, пением птички за окном и ненавязчивым запахом цветущей лаванды с окрестных полей.
- Как думаешь, все могло бы быть по-другому? - вдруг спрашивает он, говоря при этом таким тоном, будто бы узнает, будет ли завтра дождь.
Сакура ухмыляется, вздыхает и, возвращаясь к уходу за больным, бормочет:
- Может, и могло бы, не будь я такой слабачкой, а ты таким ничтожеством.
Теперь и Саске ухмыляется. И откуда только эта её смелость взялась?..