Filia

Скоро пойдет осенний дождь, а она одета не по погоде: намокнут туфли, их придется снять, а еще очки, за которыми ничего не будет видно, потому что по стеклам будут стекать капли сентябрьской влаги.

Она не спеша встанет с пожухлой и мятой травы, отряхнет платье, так долго выбираемое ей для торжества, и медленно, сняв туфли, натирающие ноги, пойдет в сторону города. Она будет идти по обочине, слушая шум дождя, скрип шин редко проезжающих машин и сигналы с их стороны.

Покрасневшие глаза, глупая улыбка, и, кажется, что-то болит. Продолжать нет смысла, до города около десяти километров, а она насквозь промокла. Волосы прилипли к лицу - ветер не стал щадить эту хрупкую фигуру…

Резкий скрежет шин, хлопок дверью и хлюпанье по лужам.

- Карин! Ты чего творишь, дура! – Суйгетсу подбегает со спины, хватая ее за руку и резко разворачивая к себе. Она молчит, впервые в жизни ничего не говорит в ответ, а только глупо ему улыбается.

На девушке нет очков, она босая и дрожит как лист подгоняемый ветром, и глаза… такие пронзительные, полные безысходности.

- Дура ты, Карин, - повторяет парень, уже изрядно намокший под дождем. Ходзуки подхватывает ее на руки и несет к машине. Сажая в салон девушку, он еще раз смотрит на такое знакомое лицо и поражается тому, что такую Карин он не знает, никогда прежде не видел.

Тишина…

Оба сидят в полном молчании, не зная, что говорить. Нужно ли? Ее платье на заднем сиденье, а на хрупких плечах его теплый, пропитанный дорогими духами пиджак.

- Суйгетсу… - шепчет она.

- Чего, очкастая? – а ведь не это хотел сказать.

- Отвези меня куда-нибудь…

И шины снова ревут, педаль газа до самого конца, а она тихо засыпает, крепче сжимая края пиджака в хрупких пальчиках.