И снова ночь

Конан уже давно ненавидит ночь. Эта пора каждый раз становится адом.

Точно дежавю, мучительно однообразно, закат медленно растворяется в черном бархате преисподней.

И снова наступит ночь.

И снова эти требовательные, мучительные, отрывистые поцелуи.

Вновь эти грубые, но вместе с тем мальчишеские пальцы будут суетливо расстегивать мелкие пуговицы, дрожа и путаясь в одиноких вылезающих ниточках.

Раз за разом Конан спросит себя, что ей здесь нужно, готовясь развернуться и навсегда покинуть надоевшие давно обветшавшие стены.

Но вновь и вновь она будет возвращаться к НЕМУ.

Глупый самоуверенный мальчишка ей почти противен.

Но каждую ночь она приходит в эту проклятую всеми несуществующими богами комнату, окутанная лунным светом и дорожной пылью, обнимает ненавистное рано сформировавшееся тело молодого предателя.
Конан помогает Учихе расправиться со своей легкой сорочкой, впивается мучительно долгим поцелуем, беря инициативу над неумелыми юношескими губами, пытаясь хоть немного смягчить их грубость.

Он опять нетерпеливо валит ее на смятые серые простыни.

Жадно целует каждый сантиметр тонкой кожи, наваливаясь на нее, маленькую и худенькую, тяжелым, липким от пота туловищем.

Пытается неловкими грубыми руками ласкать женское тело, оставляя синюшные следы на молочной коже.

Торопливо приставляет набухший до предела член к ее маленьким пухленьким губкам, резко входя в теплый маленький ротик.

Конан морщится от отвращения, но почему-то не отстраняется, зачем-то терпит неравномерные толчки вбивающейся в горло солоноватой плоти, ожидая, когда вырвется протяжный надрывный стон из почти детских бледных губ Учихи.

Сейчас Конан откашляется, орошая влажное от пота измятое постельное каплями тугой вязкой спермы, и подползет на четвереньках к развалившемуся рядом Саске.

Она накроет растянувшиеся в улыбке губы своими, проникая влажным от слюны и остатков семени языком между его зубов.

Она захочет бежать, когда вновь окажется плотно вжата в остывшую кровать. Но лишь похотливо улыбнется, сжимая в миниатюрной ладошке тонкую ткань разорванных трусиков.

Она будет мысленно скрипеть зубами, когда почувствует рывком входящую в нее плоть. Но вслух лишь громко, не стесняясь застонет.

Конан будет сама с неистовой силой насаживаться на разбухший пульсирующий член, мысленно затравленно вжимаясь в самый темный угол ветхого здания, такого далекого сейчас сознания.

Она будет из последних сил терпеть сбивчивые, неуверенные толчки внутри, вслух моля не останавливаться.

- Любишь меня? - спросит в очередной раз мальчишка. Опустошенным взглядом прочерчивая контур ее ключиц.

- Ненавижу, - в который раз прошепчет она, нежно целуя вечно холодные губы, прижимаясь к липкому телу, рассыпаясь в вечно холодных руках на маленькие обрывки бумаги.