Им ли не знать

Несравненный дар – могучая стойкость души. С нею в жизни ничего не страшно.
Какая ложь! Не сомнительно красивая, сладкая и великодушная, но от этого не менее ложь. И плюнуть бы в лицо тому, кто так наивно верит в нее и не может усомниться. О, они бы плюнули, вместе. Смачно так, не жалея слюны, а потом рассмеялись бы в лицо оскорбленному этой дерзостью, невесело, но рассмеялись бы. Потыкали бы пальцами, как малые дети, скорчили рожицы и заходились в фальшивом веселье вплоть до истерики, а потом грустно вздохнули, опустили бы плечи, потупили взгляды и ушли, не оборачиваясь на кучку человеческой массы оставленной позади. Им ли не знать…

Им ли не знать…

Не они ли всю жизнь пытались быть сильными? Стирая руки, ноги, тела и души в клочья, ибо «то, что не убивает – делает сильнее». Хотя и тут им лгали, и они сами себе лгали, ибо то, что не убивает, может покалечить, сильно, на всю оставшуюся жизнь или то, что от нее осталось.

Красное золото рассыпалось в его руках.

Холодный шелк сквозил между ее пальцев.

А ведь они с самого начала были стойкими, оба. Ведь если по-другому, то сдались бы еще в первый день, или второй, да хоть сотый, не важно! Сдались бы, остались на обочине, раздавленные, растоптанные, мертвые. Не они первые и не последние тоже. Но ведь выстояли, до самого конца и даже дольше. И даже сейчас. Но все равно боялись. Боялись разного на ветках, но в корне одинакового. Боялись остаться одни, боялись не успеть и потерять, боялись сделать неправильный выбор. Так сильно боялись ошибиться, что не замечали, как делали очередную ошибку. Все более страшную и непоправимую. Ошибались, ошибались, ошибались и все сильнее страх опутывал их мешая видеть, мешая думать, мешая исправляться.

Изящный прогиб, вздох, где-то в области затылка – покалывание. Теперь рядышком.

Скрип пустой кровати, под стать к ее жизни. Больше никогда.

И каждый раз – как в первый раз. И каждый раз болело, только сильнее чем прежде. Главное - ни на кого не обращать внимание. Главное – верить в себя и в других. Главное – надеяться и до последнего вздоха сражаться. Выстоять. Ведь, на место старой любви приходит новая и еще более сильная, а если и не приходит, то все равно время лечит, оно обязано. Ведь, на месте руины построят новые здания, а если не построят, то все равно в памяти все останется таким, как было и даже еще лучше. Ведь, на смену павшим придет новое поколение, родятся новые люди, а даже если и нет, то в их душах все они остались живы. Только сохранить бы теперь души.

И жаль немножко, что не все дожили. И больно, что лишь им вдвоем сужено отстроить все с пепла и наблюдать потом за праздником жизни. И сердце сжимается от вида шестого лица на Скале Каге, но ведь мечта исполнилась, хотя так не к стати. А как же больно, небо, как же больно слушать радостное пение и смех на вновь оживленных улицах. Как много родных имен высечено на еще одном камне. Вот где все они, все те, в ком была заключена жизнь с самого начала.

Переплет рук, ног, тел. Сейчас реально.

Последняя слеза. А ее и не было вовсе.

Умерли те детки, которые верили и молились тихонько о спасении души проклятого. Прахом по ветру – надежды, вдребезги на пол - мечты. Это было до ужаса трудно – перекраивать самих себя, отторгать все ненужное. Это было практически болезненно и почти красиво. Просто наблюдать, нет, принимать участие или собственноручно убивать себя. Медленно. Будто пробуя на вкус каждую навсегда ушедшую частицу. И, в конце концов, очередным утром просто сказать «привет» незнакомому отражению в зеркале. Понять и принять уставшим разумом, что это теперь ты, что это навсегда теперь ты. И научиться жить с новым собой, ибо так легче, ибо это правильно и именно к этому они так долго шли. Оба.

Я люблю тебя, Карин.

Я больше не скучаю, Саске…

И не им судить, ибо они уже засужены.