In The Darkness of The Lake. 15 Глава: Кукла.

Вокруг все закружилось в сумасшедшем танце. Собственная голова казалась Итачи чужой. Он слышал странную музыку. Обернувшись, он понял, что она звучала откуда-то из недр лабиринта. Странная и нелогичная — она вела его, а он, прислушиваясь, шел в темноте. Периодически приникал к холодным и склизким стенам.
Мужчину всего трясло. Он не понимал, совершенно не понимал происходящего. Его лихорадило от той мысли, что Сакура снова далеко. И лихорадка превращалась в безумие. В странное и отчаянное безумие пустоты. Снова потеряв, он стал чувствовать себя ещё более жалким. Он корил себя. Какой же он мужчина, если не может уберечь от напасти свою любимую?
И снова те же унылые заросли, что и у обочины. Серый, безликий ландшафт убивал всю поэтичность... даже ужасы по такой обстановке тошно было писать. На «телах» деревьев безобразные ожоги. Языки пламени дотрагивались до них, выжигая клейма. Только потом нос уловил легкий зловонный душок.
Он высоко поднял голову...
... и замер.

Ужас, в котором мужчину держала цепкой хваткой неизвестность, заставлял гореть все внутри. Гореть и выжигать такие же отметены, как на стволах старых деревьев. Все это было от того, что над ним располагался театр. Театр мертвых актеров.
Они все, все до единого, были мертвы. Люди, подвешенные, будто марионетки на так называемом «кресте». Их запястья насквозь пронизаны толстыми веревками. Их ноги были ничуть не меньше изуродованы, чем руки. И это можно было сказать только о тех, чью плоть не до конца покрыли собой опарыши, пожирая её. От некоторых несчастных остались лишь скелеты. А кто-то, пожалуй, был новичком в этом клубе с полным ртом мух.
Яркие огненные полосы заката разрезали грозное темное небо. Небрежное смятение оставляло неприятный осадок после взора вверх, даже если не замечать трупы. А с ними и вовсе уже сам чувствовал себя мертвецом.

Только эту естественную тишину разрушило чье-то мычание.
Сидя на толстой ветке одного из скрюченных деревьев, марионетчик играл с одной из своих любимых кукол. Нет, она вовсе не была той старой игрушкой, которая так дорога сердцу. Во-первых, Сасори любит, чтобы скелет был хотя бы обтянут кожей. Во-вторых, у него нет сердца. Он дергал за ниточки, заставляя её податливое тело двигаться. Она жива, поэтому так приятно с ней играть. Девушка корчилась от боли, а молодой человек, хотя его внешность вовсе не соответствовала возрасту, любовался свежей кровью, стекающей из ран. Дивился новому гримму: саже на лице, сквозь которую прочерчены дорожки из слез, и алым царапинам, паутинкой расползшимся по щекам. Он всегда о такой мечтал.
И на лице человека, на самом деле им не являвшимся, с красными волосами не было ни единой эмоции, будто он своровал чей-то мимолетный образ, фотографией застрявший у кого-то в памяти, и предал ему образ погребальной маски... такой же безобразной. Безобразной в силу своей безжизненности.

Она легко выписывала балетные па, хотя на самом деле была на том пределе, когда хотелось упасть, закричать, забиться в истерике, обливаясь слезами, затопать ногами, уничтожить самого себя, рвать на себе волосы, выплеснуть весь свой гнев. Куда угодно, сорвавшись с места...
Но она не могла.

Сакура. Она всего лишь приманка, игрушка, пусть даже любимая на какой-то мимолетный срок. Но когда-нибудь её боль пересечет тот предел, ту черту, за которую нельзя заходить. Тогда она просто сдастся.
И уже никто ей не сможет помочь.
Даже Итачи.

Она услышала музыку за окном. Где-то на соседних этажах громко включили музыкальный центр... пустяк, казалось бы. Но сидеть одной в тишине из-за отключенного за неуплату электричества было невыносимо скучно. Созданное напряжение начало давить на нервы. Девушка шагнула вперед, медленно развернувшись под музыку, мотив которой, пробиваясь сквозь матовую тишину, казался прозрачной вуалью, в которой запуталась Сакура. Она сделала шаг в сторону, закрыв глаза и потянувшись. Один легкий взмах. Один аккуратный шаг. Покачиваясь, девушка наслаждалась этой минутой, не замечая ничего вокруг. Но она и не знала, что, тщетно пряча улыбку за маской безразличия, за ней наблюдает отвлекшийся от своей обычной писанины Итачи.

Брюнет посмотрел, как она, мучительно дергаясь в судорогах, выполняет команды своего кукловода, и понял, что нужно действовать.
Заметив бегущего к его кукле мужчину, Сасори с безразличным взглядом дернул в руках деревянный «крест» — зеленоглазая кукла схватила Итачи за горло. Лица обоих застыли в растерянности. Никто не ожидал этого момента. Собственные руки не слушались Сакуру. Она продолжала сжимать его горло. Сам Учиха растерянно смотрел на неё, но потом внутри что-то щелкнуло, переведя его в другое состояние.
— Ты — снова ложь, — сказал он, доставая нож. Кажется, он сам, позабыв пощаду, стал подобным бездушным тварям.
Девушка растерянно открыла рот. Щеки пылали от какого-то пожирающего собственное «я» пламени. Она не могла сделать что-то против воли своего господина, а сам марионетчик не торопился остановить мужчину. Кукла с открытой раной в сердце будет выглядеть куда милее.
— Это... — хриплым и испуганным голосом пыталась убедить его Сакура. — Я...
— Не поверю!
Нож пронзил тело так легко, что, казалось, девушка была сделана из ваты. Она широко распахнула глаза. Тело не слушалось даже в предсмертных судорогах. Сакура не понимала, что происходит. Все невозможно было осмыслить. Не хватило бы даже вечности.
Но чуда, которого ожидал Итачи, не произошло. Его руки были перепачканы теплой кровью, которая, засыхая, стягивала кожу. Это была её кровь. Самая родная, самая ценная, которую хотелось сохранить в её теле всю до капли. Дороже золота.
Какая бессмысленная утрата.

Изможденная девушка прошептала:
— Спасибо, — и закрыла глаза. И на этот раз второго шанса не будет дано никому.
Сасори пожал плечами и снова заставил мертвую танцевать. Этого мужчина уже не выдержал. Он резко вынул из её сердца нож и метнул его в коллекционера мертвых кукол. Тот отпустил куклу, словив нож, тем самым зажав лезвие в ладонях. Уже кукольник, прицелившись, швырнул его в налетчика, но мужчина увернулся. Нож лишь слегка задел спину Итачи, разорвав пару швов на его обезображенной крючьями спине.

Она выглядела такой беззаботной, когда наслаждалась тихими нотами, будто бы в её жизни вовсе не было проблем: ни со счетами, ни с долгами, ни в жизни вообще... Или она просто не любила себя жалеть и не хотела вызывать жалость к себе у других.
Взмах руками, плавный шаг назад... и она закружилась на месте, вальсируя к зеркалу. Взглянула в отражение — замерла... Он стоял позади, и, кажется, его взгляд осуждал её действия. Девушка снова потупила взгляд в пол.
— Не смущайся, — осуждение сменилось ободряющей улыбкой.
— Просто отвлеклась...

Мужчина крепко прижал девушку к себе, упав на колени. Слезы брызнули из глаз. Он ненавидел себя за то, что только что сделал с ней. За то, что убил её собственными руками. Так быстро и безжалостно. Сакура, любимая Сакура была уже не с ним. Только её тела, но душа... Покинула его.
Её кровь перепачкала кружевное серое платье, в которое нарядили «куклу». Она капала на землю. Безостановочно. Девушка вся посинела. Обескровленное тело окоченело в его руках. Итачи убрал прядь грязных волос, пропахших формалином, с её лица. Жизнь для него превратилась в черную бездну. Она оборвалась... без неё уже не имеет смысла за что-то бороться.