Изувеченные

Раньше ей никогда не приходилось слышать звук выстрела. Громкий, отчасти оглушающий, резкий. Пугающий. Как маленький взрыв, мимолетный, и, если напрячь слух, то сквозь яркий звук можно было услышать слабый свист пули, режущей воздух.

Раньше ей никогда не приходилось держать в пистолет в руках. Тяжелый, холодный, опасный.
Раньше все было рутинно.

И даже в тот момент, когда ее жизнь кардинально изменилась, все было так же до нельзя стабильно. Не было той самой изюминки, способной разбавить приевшийся ритм жизни.

Она никогда не видела, как люди умирают, хотя много раз видела трупы — будь то погибший родственник или сбитый на дороге человек — но смерть как она есть ей видеть никогда не приходилось.

И убивать тоже.

Когда она спустила курок, поддавшись искушению изведать новое, попробовать смерть на вкус, сделать что-то неумолимо отвратительное, она не думала, что будет так страшно, так мерзко, когда из дырки во лбу польется кровь, густая, опороченная, последняя.

Но он ее обманул.

Играл.

Он дал ей холостой пистолет, лишь издающий звук выстрела. Иллюзию. Он сам пронзил существование того человека, лично вытянул из него жизнь.

Она поняла это почти сразу, когда ее рука дернулась от отдачи. Когда она уронила эту чертову железяку на землю, когда ноги подкосились от шока. Пуля пролетела мимо нее, обрезав прядь волос, ведь он стоял позади.

Развлекался.

А сейчас Ино невидяще смотрела в окно у него в квартире. Трущобы, да и только. Она не помнила дороги сюда, не помнила, как вообще они сюда приехали, не помнила, как у нее в руках оказался стакан с каким-то приторным лекарством.

А он сидел напротив, наблюдая, что-то подмечая, чуть склонив набок голову; интересовался ее реакцией — ему все было в новинку, играть с людьми было невообразимо удивительно, почти сказочно. Ново. А ее реакция была очевидной, самой обычной и присущей среднестатистическому человеку. Это было не очень интересно, увлекательно, но ведь любое наблюдение крайне познавательно; для него же она была во множество раз полезнее — зная обычную реакцию можно создать соответствующее продолжение; рассматривая ситуацию с другой, более неординарной стороны, можно раскрыть что-то оптимально важное лично для себя, будучи в этом заинтересованным.

Сначала, когда он только начал свое представление, он хотел, чтобы сценарий был как можно более реалистичным, чтобы герои чувствовали его по максимуму проникновенно, а, как известно, лучше всего пьеса выходит, если актеры полностью уверенны в правдоподобности сия действия.

Ино повернула голову, встретившись с ним взглядом. Неестественно, с притупленным интересом. Ей это не нравилось, раздражало; все его повадки и действия, взгляды и мимика были слишком чуждыми ей; даже зная часть его окружения, близко общаясь с неким его подобием, Ино не замечала схожести. Хидан был импульсивен, груб, несдержан, порою раздражителен; Итачи же, наоборот, слишком спокоен и чересчур вежлив, но также несдержан на раздражение и ярость.

А она застряла между ними, в натяг, не знала, куда ей поддаться, хотя была убеждена, что Хидан ей ближе — она была дольше с ним знакома и отчасти согласна с его мировоззрением.

Поэтому нужно было что-то сделать. Немедленно. Она резко и немного угловато поднялась, не отводя взгляда, также пристально смотря ему в глаза, и бросила стакан с той мутной водой, так заботливо налитой ей в качестве успокоительного, на пол по ее правую руку.

— Да иди ты к черту.

Напыщенно.

Но также ярко и импульсивно. Как Хидан.

Тогда она заметила ту тонкую грань их различия, которая был подобно хрусталю и стеклу, внешне практически одинаковых, а по физическим свойствам абсолютно разных — хрусталь прочен, в то время как стекло хрупче, мягче и чуть тусклее.

Она была тусклее его, и сломить ее было проще.

Сломить их было проще.

***

Ино часто задумывалась о природе их отношений, представляла их иначе, чем было в действительности. Это было неким подобием самоанализа, проверки собственных действий на правильность.

Она пыталась, очень отчаянно и рьяно, вспомнить, как они познакомились. Но в ее голове не складывалось ни одного полноценного образа. Они все были размыты, потерты, подпалены или просто исчезли. Она помнила лишь его глаза, затуманенные, покрытые легкой дымкой. Но очень яркие. У него были яркие карие глаза, под определенным углом отливающие фиолетовым, придавая некой мистичности его образу.

Его глаза пугали, она могла абсолютно с этим согласиться; порой Ино сама боялась смотреть в них, потому что иногда.... иногда в них было что-то обжигающее, напоминающее дикость в глазах сумасшедших.

Безумие.

Ино было это знакомо, она была почти уверена — у нее в глазах во время безбашенных действий таится далеко не умиротворение.

Этим они были похожи. Еще одни пункт в их копилку. И чем больше она находила сходств с Хиданом, тем все больше удаляясь от Итачи, от былой серьезности намерений, от представлений о каком-либо будущем. Не нужно обладать незаурядным умом, чтобы догадаться — она умрет в одной из их чрезвычайно опасных игр или, может быть, нарвется на маньяка, как Сакура, а может просто не выдержит той удушающей суеты и сведет счеты с жизнью.

Воспоминания о потере подруги вновь осели где-то в горле, спрятались в перешейке вен и лимфоузлов, подгоняя к ее глазам слезы. И все потери, что писались в дешевых детективах или книгах были неимоверно скупы — они практически не описывали того, что было в действительности, того едкого удушья, одолевающего при потере близкого человека. Ей сказали, что тело Сакуры было изуродовано: многочисленные порезы, наживные ранения, и, плюс ко всему прочему, у нее было вырезано горло — она к тому моменту была уже мертва, но ее убийцу это не остановило, он калечил ее тело, отрезая по чуть-чуть практически от каждой ее части. Похороны были уже назначены, и Ино точно решила, что пойдет туда, что посмотрит в гроб, намереваясь увидеть навсегда замершее лицо. Если, конечно, его откроют.

У девушки начиналась истерика, нарастая, била ее по нервам, вызывая колкую дрожь. Сакуру изуродовали после смерти, а сама же Ино калечила себя намеренно, будучи еще живой. На ее теле куча шрамов: на животе, по рукам, на запястьях, на спине. Примерно половину ран она нанесла себе сама, другая же была делом рук Хидана. Она, наверное, чувствовала бы стыд, когда ее родители увидели бы ее тело. И почти точно — умрет она от увечий, на ней будет полно ран, она будет в собственной крови и продуктах жизнедеятельности, когда ее найдут. А может, ее тело будет уже разложившимся, если Хидан, конечно, не передаст анонимный звонок о ее смерти.

А сейчас она не хотела думать наперед, хотя, возможно, и следовало бы, но свою смерть продумывать она не хотела. Здесь все должно было быть естественным, как рисунок с натуры, пропорциональным и аккуратным. Хотя бы внешне.

В ее квартире было холодно, время медленно приближалось к зиме, а отопление едва ли подогревало сырой воздух. Ино стояла посреди комнаты почти обнаженная, в одних лишь трусах, смотрела в окно, а волосы струились вдоль ее изгибов тела, чуть сохраняя тепло, но притом колко щекоча кожу. А за стеклом бушевал ветер, утреннее небо было немного темным, затянутым плотными облаками, с которых накрапывал слабый, но довольно таки мерзкий дождь.

После того, как Ино выбралась из трущоб, которые Итачи называл местом своего жительства, прошло около семи часов. Она долго пыталась найти дорогу домой — как назло, не было ни одного автобуса, проходившего поблизости, на такси бы не хватило денег, а до метро идти не было смысла — слишком далеко, а погода совсем уж не ахти — первый снег с мелким дождем. Отвратительно.

Поэтому она черт знает как добралась оттуда лишь под утро, уставшая, нервозная и крайне апатичная. Придя домой лишь разделась и встала посреди комнаты, наблюдая за липкими, сырыми хлопьями снега, падающими вперемешку с дождем. Они были как будто остатками усталости, так цепко к ней приблизившейся и душившей ее все последние сутки.

Девушка тихо простонала, слегка прикрывая глаза и опрокидывая назад голову. В этом тусклом, призрачном освещении по всему ее телу были заметны шрамы: некоторые яркие, сильно выпирающие из кожи, другие же, наоборот, блеклые, почти незаметные. На некоторых, еще совсем новых, свежих, была корка, темно-бардовая, шершавая и отвратительная. Если присмотреться, устремить взгляд к каждому отдельному увечью на ее теле, можно было заметить странную, почти равномерную хаотичность, какую-то дико прекрасную, с ноткой омерзительности, но так невероятно ее украшающую.

Часы уже слабо провозгласили о начале нового часа, а где-то вдали, под облаками, наверняка поднималось солнце, озаряя город мнимым, непропускаемым плотной форменной грудой влаги светом. Ино не могла точно отделить бредовые образы, окутавшие ее мысли, от самих слов, наполненных смыслом, но таким неясным и ненужным.

Она точно слышала, как зашуршала замочная скважина, как ключ совершил два оборота, и дверь открылась. Девушка даже не пошевелилась, продолжая все так же стоять, с запрокинутой головой и прикрытыми глазами. Она знала кто это. Ино сама дала ему ключи, на всякий случай, чтобы он смог открыть квартиру и позвонить ее родителям в случае чего-либо необратимого, хотя предполагала, что все-таки Хидан бы не преминул воспользоваться такой возможностью. Она знала, что он придет, это случилось бы рано или поздно.

Парень зашел в прихожую, прикрывая дверь и останавливаясь. Положение комнат позволяло ему видеть лишь лики теней, тянувшихся к нему, приближающихся, становящихся почти формой жизни. Они крутились, извивались, принимая форму женской фигуры, слабо очерченной тусклым светом. Хидан смотрел на них примерно несколько секунд, прежде чем зайти в комнату. Руки, которые девушка до этого держала сложенными на груди, расслабились, безвольно повиснув вдоль тела. У блондина была отличная реакция, поэтому он успел подхватить начавшую падать девушку, которая, чуть дернувшись, потеряла сознание почти моментально.

***

Ей снился странный сон.

Было много рук, они обхватывали ее, сжимали, давили. Она не могла дышать, ее легкие были сдавленны до невозможности, на коже появлялись синяки и кровоподтеки. Она кричала, умоляла, просила грамм воздуха, но ее не слышали — она как будто была нема, ее голос опустился в гул их раздраженных вскриков.

Но она не видела их. Ее глаза были закрыты. Она поняла это лишь тогда, когда темнота начала их ранить, причинять боль, когда слезы обожгли ее щеки. И она их открыла. Ее взгляду предстали звери, у них не было лиц, лишь бинты, испачканные кровью и липкой грязью, из-под плотной ткани выглядывали рты. Они жутко содрогались, их всех пробивали конвульсии.

Ино почувствовала ледяную воду под ногами, все так же с ужасом наблюдая за монстрами, сжимающими ее тело, а опустив взгляд вниз, она заметила — это была не вода, а кровь. Она сочилась из тел этих существ, она обжигала своим холодом и лилась необыкновенно быстро, почти за несколько секунд заполнив все пространство так, что Ино начала ей захлебываться, она просачивалась внутрь ее желудка, имея отвратительный вкус, опускалась в легкие, заставляя задыхаться. Девушка старалась проглотить хоть каплю воздуха, но ноги сводило, а руки сжимали ее еще сильнее, одновременно выплескивая из стянутых легких мерзкую красную жидкость и забивая их новой порцией.

Она последний раз моргнула, с силой сжав зубы, и сделала последний для себя вдох.

А потом все прервалось также быстро, как и началось.

***

Она проснулась резко, просто открыв глаза, не поднимаясь, не двигаясь, а от онемения и жуткой боли того сна, что она пережила лишь несколько секунд назад, не осталось и следа. Как будто ничего не было.

Ино перевела взгляд к окну. Было довольно таки светло, облака почти развеялись, предоставляя яркому солнцу поздней осени возможность радостно согреть уже успевшие промерзнуть улочки.

Она лежала на кровати, накрытая одеялом, в то время как жуткая усталость распространялась по ее телу. Ее память была отрывками, неполными, малоинформативными, которые никак не хотели сливаться в одну общую картину. Девушка лишь помнила, как открылась дверь. И все. Далее следовали гадкие остатки сна, который она уже забыла.

Она сначала не обратила внимания, но когда комнату наполнил звук шуршащей бумаги, Ино резко поднялась, щурясь от яркого солнечного света.

— Не пугай меня так.

Хидан стоял около письменного стола, разбирая какие-то бумаги, причем он нарочно перебирал их слишком громко, Ино была в этом уверена. Тот, в ответ на слова девушки, перевел взгляд на ее лицо, на секунду остановившись, после чего его глаза встретились с блеклой синевой. Парень усмехнулся и, сложив кипу бумаг в неаккуратную кучу, подошел к Ино, надавив на лоб и поднимая ее лицо, и начал всматриваться в глаза.

— Ты что-нибудь принимала? — его голос был серьезен, а взгляд немного агрессивен. Привычно.

— Нет.

Хидан иронично изогнул бровь, но, тем не менее, ничего не ответил, снова вернувшись к столу и вытащив какой-то помятый листок из кучи.

— Не потрудишься ли ты рассказать, что это?

Если кто-то лез в жизнь нервного человека, тот всегда реагировал крайне бурно. Начинал пылко проявлять свое негодование, высказывая все недомолвки.

Но Ино никогда не позиционировала себя как человека нервного или, тем более, вспыльчивого. Правда, в этой ситуации могла спокойно показать себя не с лучшей стороны. Кто, черт возьми, давал право кому бы то ни было лезть в ее жизнь?!

Но, тем не менее, девушка была скорее удивленна содержимому той чуть смятой бумажки, чем рассержена или расстроена. Она заметала за собой этот хвост довольно таки долго, тщательно, не без помощи родителей. Ее личное дело было абсолютно чистым, так что найти этот листок было более чем сложно

Связи. Они пригодились ему, ведь просто так он бы никогда ничего не нашел.

Ино, чуть потянувшись, вновь откинулась на мягкие подушки. Послать его к черту или все же ответить? Хотя, собственно, и отвечать было нечего, все итак написано.

— А что тебе не понятно? Мне казалось, там все расписано запредельно подробно.

Она огрызалась явно, и, будь она кошкой, шерсть на загривке точно бы встала дыбом. Хидан улыбнулся, причем так по-доброму, откровенно, на его лице было ни капли усмешки. Лишь какое-то больное умиротворение. Плохой знак.

— Хм, ну что же, милая, ты права, мне все понятно. Просто хотел узнать, что ты на это скажешь.

Скажет? А что, собственно, можно было сказать? Ничего, верно.

— Что скажу? Ну, ничего особенного, но не могу не упомянуть, что в психушках просто отвратительная еда.

***

Когда Хидан решил проверить всю биографию его хорошей знакомой, он еще не был стопроцентно уверен в том, что это действительно нужно. Но, тем не менее, не без прозрачного намека Итачи о том, что если он перейдет некие рамки, ему будет крайне нехорошо, блондин его успешно проигнорировал, это предостережение, отправив парочку острых нецензурных выражений в сторону своего друга, и, изобразив жест, обозначающий что-то крайне неуважительное, он отправился в местный архив кое-что проверить.

И, конечно, наткнулся на идеально чистое личное дело. Ни одной погрешности. Ни одного проступка. То, что все было не совсем чисто, стало ясно с самого первого взгляда на тонкую папочку. У девушки с характером и жизненным опытом Ино не могло быть такого скудного количества информации в личном деле.

Но было кое-что, более явно бросающееся в глаза. Отсутствие медицинской книжки. Ни листочка. Кто-то плохо поработал. Во-первых, хотя бы потому, что медицинская книжка имелась абсолютно у каждого, а ее отсутствие означало лишь то, что кто-то заметал какие-то хвосты, причем не очень качественно. Во-вторых, в самом конце папки, на последнем листе, напротив надписи «медицинский полис» был довольно таки толстый слой жуткой дешевой замазки.

На лице молодого человека появилась ухмылка. Вот она, оказывается, где, его зацепка. Что-то в медицинской книжке. Побои? Попытка самоубийства? Нанесение увечий?

«Очень интересно, — подумал Хидан. — Есть над чем поработать».

И, захлопнув папку, парень удалился, оставив нерадивого охранника сидеть с раскрытым ртом и крайне удивленными глазами.

***

— Знаешь, я мог бы предположить, что тебя упекли в психиатрическую лечебницу за попытку самоубийства, но никак не за это...
Они сидели на кухне, попивая кофе и обсуждая новую информацию. Вопросов было много, а ответов еще больше. После реплики Хидана Ино хмыкнула, сделав глоток терпкого напитка.

В той самой злосчастной бумажке было написано все — от диагноза до симптомов и перечня медикаментов, необходимых для лечения.
Положили ее туда, когда ей было четырнадцать. Ненадолго, всего лишь на три месяца. Шизофрения, поставленная «за навязчивые идеи при значительной потери крови». Ино знала это наизусть, с того самого дня, как ей приходилось находиться в одной палате в девушкой, на которую пришлось несчастье болеть шизофазией, поэтому еще совсем юная Яманако очень боялась за свое душевное состояние уже после одной лишь недели осмысления всей той информации, или, возможно, лишь подобия информации, что пыталась втолковать ей милая Карин. Ино очень сочувствовала своей рыжеволосой сожительнице, но, тем не менее, не сочла приятным еще хоть раз с ней повидаться.

Об этом периоде в своей жизни Ино вообще предпочитала забыть, обличив его скверной отдушиной своего прошлого.

Но Хидан, будучи обладателем обширной целеустремленности, смешанной с какой-то садисткой заинтересованностью, продолжал вести разговор на эту тему, уже замусоленную за последние полчаса.

— Знаешь что? Иди-ка ты к черту со своими гребанными вопросами и мыслями, — она наклонилась чуть ближе, перетянувшись через стол, так, что их носы почти соприкасались.

Парень ухмыльнулся, облизнув губы, придвинулся чуть ближе, устанавливая их глаза на один уровень. Немая сцена продолжалась несколько секунду, прежде чем Ино, ярко улыбнувшись и хихикнув, не поцеловала своего собеседника в нос. И, засмеявшись, не села назад на стул

— Ты такой милый, я не смогла удержаться.

Парень лишь поднял бровь, всем видом показывая свое удивление и крайнее сомнение в том, что девушка сегодня точно не употребляла ничего запрещенного. Но потом, чуть расслабившись, вновь улыбнулся, но не так, как тогда, у нее в комнате, а по-другому, немного зло и удовлетворенно.

Все легкое веселье девушки развеялось, и она, подняв брови, посмотрела в глаза своему знакомому.

— Понравилось держать в руках пистолет?

Она замерла. Что? Откуда он?..

— Что?

Хидан снова облизал губы. Немного по-змеиному, заводяще, так, что у Ино защекотало затылок. Черт возьми, только не сейчас! Тот момент, такой нежный, который можно было даже пощупать, развеялся, даже не начавшись. Все разлетелось как сотни мелких стеклянных бусинок, ранее составлявших нечто необыкновенно красивое, в сейчас представлявшееся лишь бесформенной грудой стекла.

Парень поднялся, приближаясь, и начал напевать какую-то мелодию. Вальс?

Подняв девушку с места, он прижал ее к себе, начиная какой брезгливо-апатичный танец под то легкое насвистывание, немного хрипящее, но жутко приятное на слух. Ино смотрела вверх в его глаза, на ухмылку, на складку на лбу и лихорадочно пыталась понять смысл всего этого представления. Все было очень красиво, идеально, прямо как в кино, но очень наигранно. Будь они актерами в фильме, им бы не поверили.

Не по-настоящему.

Они покачивались в такт почти несуществующему ритму, поддавались почти неслышной мелодии.

Но она все равно не верила.

И что-то в глазах, что-то в его непривычно посветлевших карих глазах* было не таким. Каким-то жутким, отталкивающим, но прилепляющим взгляд к себе невообразимо сильно.

Ино стало страшно. Нет, не потому, что она боялась его, не потому, что он мог что-то ей сделать. Она боялась этого нездорового участия. Какой-то дикой нежности, так яро вспыхнувшей. Все это было... Непривычным.

Люди боятся всего, чего не знают. Это лежит в их природе, они впитывают это с молоком матери и взращивают в себе поколение за поколением.

И Ино тоже боялась. Но парень напротив нее лишь загадочно улыбался и сильнее прижимал к себе девушку, напевая мелодию уже ей на ухо.

У нее по телу прошла дрожь. От его голоса. Очень-очень тихого, у самого уха, очень приятного. Она никогда раньше не слышала настолько приятного голоса. Завораживающего, ошеломляющего, притягивающего. Как будто его устами пел сам Бог.

Или Дьявол.

Когда она прижалась к нему сильнее, он резко затих, но не отстранился, а лишь только остановился, стоя посреди комнаты и придерживая Ино за талию. Совершенно беззвучно.

Ино задержала дыхание. Во всем этом была какая-то зашкаливающая нотка безумия. Все это было настолько необычно, непривычно и неправильно, что Ино в какую-то секунду даже захотела оттолкнуть его от себя, сказать что-то колкое и убежать, но эта мысль затихла в ее голове раньше, чем успела окончательно сформироваться.

Было тихо, лишь только часы-антиквариат постукивали из прихожей, проливая мягкий ритм в толщу воздуха, наполняя его каким-то невероятным зарядом.

Ино почувствовала шевеление волос, последовавшее за тем, как он чуть приблизился к ее уху, почти неслышно, чуть охрипшим голосом прошептав:

— Нравится?

Она могла точно сказать, он улыбнулся. Или ухмыльнулся. Но Ино, боясь спугнуть эту ауру, как маленького щенка, лишь кивнула, прикрывая глаза. Хидан опустил голову еще ниже, проводя языком по напряженной шее девушки. Она откинула голову назад, что-то пискнув.
Он провел языком точно по тонкому шраму, ровному, пересекающему ее шею от мочки уха до впадины между ключицами. И в тот момент девушке показалось, что ее снова полоснули лезвием. Было больно, жутко, и, казалось, кровь течет по ее одежде, пачкая ее своими бурыми пятнами, которые никогда не отстираются.

Но все это лишь оставалось за гранью ее иллюзии и бреда, в то время как в реальности Хидан провел по ее спине выше, уровню лопаток. И опять, как наваждение, все ее шрамы, в этот раз уже более крупные, образующие какое-то извращенное подобие крыльев, ангельских, как будто вновь начали кровоточить. Они пересекали почти всю ее спину, составляли очень четкий, но по своей природе уродливый рисунок. Это было красиво, но красота была какая-то неправильная, жгучая, искаженная.

А Хидан знал каждый шрам на ее теле, потому что являлся творцом, потому что каждая линия что-то значила. Каждый ожог образовывал какой-то замысел, каждый шрам — мазок, и прокол — основную композицию. Ее тело было его холстом, на котором он творил, воплощал в жизнь все свои идеи.

И сейчас проводил лишь по каким-то наиболее значимым для него рисунков, а Ино, прекрасно помнящая ту адскую муку, когда он рассекал скальпелем кожу на ее спине, могла лишь задержать дыхание. Как она сначала лежала более-менее смирно, глотая слезы и подавливая в себе желание подскочить и убежать, но после, когда она начала дергаться, он привязал ее тугими кожаными ремнями к шершавой бетонной стене, ограничив любые ее движения до минимума. Она помнила, как острое лезвие прорезало ей кожу, как адская боль отдавалась буквально в каждом уголке ее измученного тела, как слезы щипали кожу на лице, а шершавая поверхность стен царапала ее голую грудь, живот, оставляла на сосках кровоточащие царапины. Как во рту чувствовался мерзкий привкус крови, отдавая легким головокружением.
И искаженные отголоски памяти дарили ей часть тех ощущений под прикосновениями своего творца, а когда Хидан дотронулся до кожи между лопаток, там, где «крылья» срастались и имели свое основание, у Ино подкосились ноги, и она начала падать, вцепившись ему в плечо.
Хидан улыбнулся, теперь уже мягко, с каким-то сумасшедшим благоговением, притянув девушку ближе.

— Тише, еще рано падать.

Он поднял ее левую руку, проведя губами по тонким с виду линиям, собирающимся с полупрозрачное изречение на латыни.

Per aspera ad astra. **

То, как Хидан старался оставить шрамы невидимыми, Ино помнила. Он как-то странно проводил лезвием, оставляя глубокие борозды, которые, тем не менее, закрывались слоем кожи. И правда, когда все зажило, не осталось практически ничего, лишь несколько полупрозрачных линий, которые можно было увидеть только тому, кто точно знал где они, в то время как на ощупь они были весьма заметны. Было адски больно, жутко, но сейчас для девушки это оказалось последней каплей.

Запутав пальцы правой руки в довольно длинных светлых волосах, она прижалась к его телу еще сильнее, как будто разрывая тонкую границу между ними. Оно отвел лицо от ее руки, сравняв их лица. Девушка рьяно, почти дико пыталась что-то увидеть в его глазах, но попытки были тщетны, так же как и стремление понять все происходящее, осмыслить хотя бы толику всего.

Ее разум рвался на части, ошметками разлетаясь где-то в подсознании. Она не помнила, как поцеловала его, с силой прокусывая его губы и ощущая вкус крови, сводящий ее с ума практически моментально, как прижалась к нему еще сильнее, хотя, казалось бы, сильнее уже нельзя было.

И что-то новое, что-то откровенно безумное было в его движениях, каких-то бредовых и таких привычных одновременно.
А потом все было почти как тогда: он сорвал с нее одежду, почти полностью превратив бывшую майку в клочья ткани, и провел по спине, ощупывая под пальцами шрамы, в этот раз уже окончательно затянувшиеся. Они стремились друг к другу почти сумасшедше, переплетая пальцы, и снова в итоге оказались на полу, только в этот раз гладкая плитка не царапала свежие раны на спине, как шершавый бетон ранее. Он проводил по изгибам ее тела не зло и как будто в отместку, а мягко, практически нежно, но как-то чересчур аккуратно. И это было непривычно, ненормально, но жутко, до дрожи приятно. В этот раз не пахло гнилью и сыростью.

В этот раз было по-другому. Почти нормально. Он так небрежно-аккуратно-невидяще проводил по ее шрамам, шепча что-то невнятное, но очень приятное.

Их тела сливались, рвались, возрождались как в какой-то мнимой реальности. Удовольствие стремительно распространялось по венам, в ритм ударов сердца и не только.

И было что в этом чокнутом разврате очень... литературное. Удивительное и притягательное, такое, что хочется записать и сохранить.

Искра.

Чувство.

___________
** - Через тернии к звездам