Когда нет сил оставаться собой (3 часть)

Моя жизнь не так уж прекрасна, как может показаться. Многое пришлось пережить, но сложнее всего было остаться прежним. Уже и не знаю, сломлен мой дух, или я действительно еще могу быть искренним с самим собой. Порой становится невыносимо от мысли, что я обманываю себя, ведь мое сердце чернеет с каждым днем, и очистить мысли от плохих воспоминаний не получается, как бы я ни старался. Моя грусть - старая затянувшаяся рана, шрам, как напоминание о пройденном пути, но почему, мучаясь от воспоминаний, я уже забыл о действительно важных вещах? Лицо моей мамы, ее голос и, удивительно, запах волос после шампуня с изображеньем ягодок земляники на этикетке. Подолгу рассматривая старые фотографии, я пытаюсь запомнить ее нежную улыбку, чтобы она никогда не стала лишь дымкой воспоминаний. Как бы сложилась моя жизнь, будь они живы? Был бы я так же счастлив, как в те, давно ушедшие дни? Мне кажется, что скоро я не смогу идти по этой земле. Все чаще хочется напиться, дабы забыться хоть на мгновение. Почему судьба так поступила со мной?
Когда я узнал о смерти родителей, то даже не поверил в это. Крестный позвонил часа в два дня, и впервые мне довелось услышать серьезность в его голосе. Новости на несколько минут оглушили, и только звук гудков в телефонной трубке помог прийти в себя. Саске тогда сказал очередную колкость - будто я призрака увидел, и мне пришлось улыбнуться, говоря вполне свойственную для меня глупость. Распрощавшись с ним, я направился в офис к моему крестному. Уже сидя в машине, я крутил телефон в руках, ожидая, что мне перезвонят и, смеясь, уверят, будто розыгрыш удался. Джирая встретил меня еще на входе в здание компании. Отец работал здесь и, сколько я себя помнил, занимал одну из руководящих должностей. Он постоянно пропадал в длительных командировках, но всегда привозил мне подарки, и после мы целые вечера проводили вместе. Мама готовила праздничный обед, и в этот день я должен был прийти раньше, чтобы встретить отца дома. Крестный говорил что-то о страшной аварии на дороге, о количестве пострадавших, а я думал, что мама зря вставала так рано утром и готовила дурацкий праздничный обед. Джирая вел себя удивительно тихо, скорбно потирая мое плечо в попытке поддержать, хотя его прикосновения напоминали удары тока, от которых кожа покрывалась мурашками. В следующую неделю после похорон мне казалось, что я сплю, и скоро, очень скоро этот кошмар закончится. Реальность преподнесла слишком жестокий урок, хотя я до сих пор не понимаю, за что.
Потом дни слились в один комок слов утешения, расспросов о моем состоянии и скорбных лиц. Впервые я не мог выговорить слова, и хотелось разреветься, вот только не получалось. Накручивая себя с каждым днем все сильнее, мучался кошмарами, видениями, где родителей вновь и вновь засыпали землей. Звук комьев, падающих на полированную поверхность гроба, и белые лилии в руках собравшихся людей, скорбное молчание и моя беспомощность. Я часто просыпался в холодном поту и подолгу смотрел в потолок, пытаясь унять дикий ритм сердцебиения.
Слезы пришли в одну из таких ночей, и в какой-то момент я даже не понял, что проснулся. Но память быстро вернула к реальности, и я уже не смог сдержаться. На следующее утро я с трудом открыл глаза. Тело жутко болело, и сил не хватило даже подняться с кровати.
Я все чаще прогуливал уроки, но учителя никогда не кричали, они пытались свести меня с ума разговорами за спиной и обсуждениями смерти моих родителей. Тихий шепот преследовал меня даже дома, и я закрывал ладонями уши, чтобы их голоса, наконец, исчезли. Друзья, компании людей, о которых я почти ничего не знал, моя комната, огромный опустевший дом – все казалось таким глупым и ненужным. Я сам стал оболочкой, внутри которой все давно умерло. Чувства, желания, мечты… Я будто заснул в ожидании спасительного звонка.
Спустя месяц Джирая оформил документы на мое усыновление. Пожалуй, мне никогда не отплатить ему за все добро, поэтому я пытался создавать как можно меньше проблем. Прошел месяц, и я выбросил мобильный, разбил его о стену, так и не дождавшись звонка. Не полегчало, но теперь я уже все решил для себя. Предложение крестного уехать на некоторое время показалось вполне удачной затеей и хорошим способом развеяться. Крестный вновь уладил дела без моего участия.
Некоторое время я жил в другой стране, и, даже не зная языка, смог обзавестись новыми друзьями. Спустя пару недель я умудрился выучить язык, по крайней мере, понимал большую часть сказанных слов. Удивительно, ведь я никогда не был прилежным учеником. Мне всегда удавалось находиться в центре внимания, хотя иногда я чувствовал себя препаршиво, понимая, что их внимание - не дружба, которой я желал. После громких пати я чувствовал себя ужасно опустошенным и одиноким, часто вспоминал старый дом и друзей, оставшихся в прошлом.
Вернувшись, я узнал, что Джирая продал мою квартиру, оставив только малую часть вещей, принадлежащих мне. Он хотел избавить меня от горьких воспоминаний. Крестный говорил, что жить прошлым - это способ похоронить себя заживо, поэтому я никогда не упрекал его за такой самовольный поступок, а может, мне уже было все равно. Джирая вновь шутил, разговаривая со мной, как со старым другом, и всегда заботился обо мне как о собственном сыне, но прожить с ним больше месяца я не смог. Что ж, у крестного тоже была нелегкая жизнь. Он часто напивался и не приходил ночевать, вел достаточно развратный образ жизни, хоть и пытался оградить меня от всех проблем. Старался развеселить и постоянно твердил о моем будущем, о передаче бизнеса по окончании моего образования и будущих внуках, которых он еще хочет понянчить.
Переехав в новый дом, я переступил порог с желанием начать новую жизнь, но это оказалось намного сложнее, чем просто бросить все или забыть. Пустая квартира, голые стены и незанавешенные проемы окон встретили молчанием. Я знал: стать счастливым можно, только приложив усилие. Вот только сил у меня уже не осталось, улыбаться было невыносимо больно, а тоска стала единственным другом, преследующим меня по пятам.
Некоторое время я безвылазно сидел дома. Это заставило меня обдумать многое. Встретиться со страхами и комплексами, переосмыслить себя как личность и, наконец, прийти к выводам, благодаря которым все встало на свои места.
Переборов себя, я набрал номер человека, которого считал своим другом. Дозвониться я так и не смог - видимо, он давно поменял номер. Но вскоре мы встретились совсем случайно на улице. И он заговорил со мной как ни в чем не бывало, будто не было двух лет молчания. Он сказал, что сегодня свободен и будет не против выпить со мной.
В тот же вечер мы ввязались в драку, а потом напились до чертиков. Многое вспомнилось в тот вечер, но мне полегчало и я снова понял, что не одинок.
Хотя, возможно, забота о других привела меня в чувства. Оказалось, что Саске давно сидит на игле. Проблемы с семьей, постоянные депрессии и срывы, посещение больницы с диагнозом астенического синдрома и, впоследствии, употребление медикаментов. Таблетки помогали избавиться от депрессии - так он говорил. Постепенно он перешел на сильнодействующие препараты. Наверное, Учиха был намного сильнее зависимости, потому как смог справиться со своими проблемами и завязать с наркотиками, но не без моей помощи. Пару раз я избил Саске до крови, каждым ударом вдалбливая слова в его пустую башку. Тогда мне было больнее, ведь я не хотел потерять своего друга, ставшего для меня почти братом. А позже все наладилось, и мир вновь наполнился яркими красками. Жизнь – это чудесный дар, к которому я могу прикоснуться.
И все чаще осмысляя все аспекты, я пришел к выводу, что ценность моей жизни не в количестве лет, а в моментах, которые мне пришлось пережить. А значит, я должен любыми средствами испробовать все возможности, предоставленные мне сегодня, ведь завтра может и не настать.
Прошло достаточно времени с момента смерти моих родителей, а я вновь могу улыбаться, и это не оттого, что я вычеркнул их из жизни. Просто… Я наконец понял одну важную вещь: только я могу решить, будет моя жизнь счастливой или нет.

Очень часто мне приходится испытывать это удивительное чувство. Ломота в костях, сведенные судорогой мышцы - они единственное напоминание о том, что я все еще жив. Только покалечив себя, ты начинаешь задумываться о каждой мышце, ноющей после давно зажившей раны, косточке и суставе, ломящих от резких перепадов погоды. В минуту покоя дышать, слушая стук сердца, заставляющего кровь бежать по венам, слушая ритм пульса, отбивающий барабанную дробь, как часы, отсчитывающие время, которое осталось прожить. Еще будучи ребенком я боялся смерти. Это было подобно внезапной остановке сердца, когда оно бьется так быстро, что в глазах темнеет, а потом резко замирает, пропуская два удара. Раньше я до безумия боялся этого момента, сейчас же с нетерпением ждал, думая, что мне не суждено дожить до глубокой старости. Может, оно и к лучшему - умереть молодым, а не засыхать постепенно, подобно цветку. Наверное, обо мне скажут: «Он так рано умер, как и его родители. Несчастная судьба была у этого ребенка».
Пусть говорят, ведь я больше не слушаю глупости, сказанные чужими для меня людьми.
Признание окружающих часто является для людей главной целью самореализации личности, и вполне закономерен страх, что они могут не одобрить сделанные тобой поступки. Существуют негласные законы общества, которые мы должны выполнять, чтобы не стать отщепенцами среди своих же собратьев. Ведь одиночество – это неспособность взаимодействовать с другими индивидами, и, как пришел я к определенным измышлениям, оно есть пассивная смерть. Наше безучастие не отличается от обычного состояния, когда мы покидаем этот мир. Но, думая об таких эфемерных тонкостях, я до сих пор чувствую ужас перед неизвестностью. Похоже, меня всегда пугало не само явление потустороннего бытия, а невозможность мыслить, видеть, чувствовать, существовать. Кажется, будто мы растворимся, рассеемся в потоке информации, который по глупости считаем вселенной.
Больше всего я боялся потерять индивидуальность и способность осознавать свой внутренний мир. Хотя по прошествии каких-то десяти лет я так устал от этой чертовой жизни, что смерть порой кажется спасением. Может, прожив такую долгую жизнь, мы уже не захотим мыслить, а решим просто скинуть груз прожитых лет, раствориться и упокоиться навечно. А пока мой час не настал, я буду мучаться догадками и думать о более приятных вещах.
Общество придумало интересную игру, называемую дружбой, и мне кажется, что только она может занять достойное место в моей жизни. Саске не раз говорил, что ценит дружбу со мной и никогда не забудет о своих словах. Мир его слишком большой, чтобы я смог понять своего друга, но я всегда останусь человеком, которому он может довериться. Помогу, если он попросит и не предам даже в самый тяжелый момент. Как часто мне приходилось его утешать? Саске никогда не рассказывал о своих проблемах, но было достаточно посмотреть на него, чтобы понять, как хреново моему другу. И тогда я улыбался, говоря очередную глупость, заставлял двигаться, тормошил до тех пор, пока он не выходил из апатичного состояния. Было достаточно легко отвлечь его, чтобы скупая, почти незаметная улыбка касалась губ, а в глазах появлялся тот странный отблеск надежды, похожий на звезды в затянутом темнотой небе. Его странная внутренняя красота, за которую я любил этого человека всем сердцем, - это то, что было достойно уважения. Он был слишком гордым, чтобы признаться в своих слабостях, поэтому я никогда не говорил слов утешения. Я помогал только безмолвной поддержкой. Это как рука, протянутая навстречу утопающему. Взаимовыручка, вот в чем мы нуждались в трудную минуту.
Семья Саске - слишком сложный союз, скрепленный брачным договором и завещаниями, составленными еще до рождения наследников. Мог ли Саске надеяться на любовь в столь холодной семье? Мне было по-настоящему жаль его, и я не понимал их взаимоотношения. Постепенно Саске обозлился на семью и часто проклинал свой собственный род.
Его жизнь напоминала судьбу заключенного в одиночной камере. Совершенно один в огромном доме. Я всегда удивлялся, как он только не сошел с ума, поэтому в свободное время пытался вытащить Саске на улицу. Попытки спасти его от одиночества напоминали, что я сам использую помощь как предлог, чтобы не сойти с ума в пустой квартире. Постепенно я разуверился в собственной честности. Ведь я тоже использую Саске, находя утешение в общении с ним. Все чаще я приходил к мысли, будто не могу быть хорошим другом, ведь мои поступки обоснованы эгоизмом.
Но, тем не менее, только в его компании я мог расслабиться и смеяться, не задумываясь о завтрашнем дне. После наших встреч становилось невероятно легко и спокойно на душе. Наверное, это и есть настоящая дружба.
Второй человек, ставший для меня почти братом - Сакурай. О нем я ничего не знаю. Но, впервые увидев его, я почувствовал тот ужасный запах тоски, который преследовал меня почти всю жизнь. Этот запах я слишком часто чувствую в людях, но помочь желаю единицам. По-настоящему честным и чистым людям, так как только они имеют право на жизнь. Они должны существовать, чтобы мир стал лучше, помогать отсеять лишнее, дабы искоренить все плохое в людях и объединить их в одну большую семью. Ведь люди одиноки, хоть и обманывают себя придуманными иллюзиями. Они приходят в этот мир одни и уходят так же. Наверное, наше бремя одиночества - единственное несправедливое наказание за способность мыслить. Мы живем только для себя, редко заботясь о судьбе ближнего. Наши родные - единственные важные люди, ради которых мы готовы пожертвовать своей жизнью.
Важные люди. Их так мало у меня осталось, но я буду до последнего вдоха держаться за них. Они нуждаются во мне, как и я в них, поэтому сегодня я не останусь дома. Мне нечего делать в пустой квартире в окружении одиноких стен, впитавших в себя всю мою грусть. Расставленные на полках книги, покрывшиеся слоем пыли, плакаты, расклеенные на стенах и потолке. Все те вещи, казавшиеся мне раньше ценными, теперь - мусор. Мне было тошно в этом помещении, и я постоянно пытался убежать от него как можно дальше.
-Пока. – Проговорил я закрывшейся двери и плотнее закутался в кожаную куртку. Уже спускаясь по ступеням, я услышал, как под звук щелчка замка отворились металлические двери. Наверно, это стало для нее традицией - провожать меня из дома и постоянно повторять одни и те же слова
-Снова уходишь на ночь глядя. – Ворчливо проговорила соседка, с опаской выглядывая из-за двери. – Джирая же говорил, чтобы ты не бегал по улицам ночью.
-Я только прогуляться! – Весело заверил я, быстро прошмыгивая через пролет площадки. Сейчас мне меньше всего хотелось говорить о крестном. – И скоро вернусь.
-Врешь, поганец! – Возмутилась женщина, а потом быстро окрикнула, остановив меня уже на первой ступени. – Стой! Пойди сюда. – Поманила она меня пальцем, и я послушно поднялся на площадку, дожидаясь, пока пенсионерка вновь высунет нос из-за двери.
Кряхтя и жалуясь на старость и боль в костях, она передала мне небольшой предмет, замотанный в листы белой бумаги. С интересом развернув сверток, я потянул носом воздух, признав в содержимом домашнюю выпечку.
-Спасибо! – Воскликнул я, с удовольствием откусывая горячую мякоть пирожка. – Мфф…
Женщина с умилением встретила мой возглас и быстро шмыгнула обратно в квартиру, шустро закрывая двери на замок, но я все равно услышал ее веселый старческий голос. – Ох, поганец! И как только Джирая с ним управляется?
Я с трудом проглотил сдобное тесто, еще с минуту постояв перед закрытой дверью. Почему-то было приятно, что обо мне волнуются, пусть и в такой странной манере.
-Горячие. – Пробормотал я, снова откусывая от сдобы с вишневой начинкой. Вообще я не очень люблю сладкие пироги и почти никогда их не ем, но я уже забыл, как это бывает, когда на кухне что-то готовят. От полуфабрикатов и покупной еды в последнее время начал болеть живот, да и самочувствие ухудшалось, как и настроение. Я слишком часто чувствую голод, но и еда не лезет, хотя пирожки я съел с удовольствием.
Выскочив на улицу, я поежился от ночной прохлады. Изо рта вырвалось облачко пара, и я поднял ворот куртки, попутно вспоминая об оставленном дома шарфе. В кроссовках тоже было прохладно, но я решил, что быстрый шаг спасет меня от обморожения пальцев.
Через несколько минут я удачно поймал такси и уже ехал по оживленным дорогам, отстраненно всматриваясь в картину за стеклом. Люди спешили, кто быстрее, кто медленнее, домой или по делам, а, может, просто прогуливались по вечерним улицам. Темнота скрыла лица, и только яркие огни ночного города отбрасывали блики, рисуя силуэты теней на асфальте.
-Наверно, сейчас кто-то умер. – Сам себе проговорил я. – И спустя секунду тоже, каждое мгновение, но всем наплевать, как и на родившегося человека. Я умру точно так же, и всем будет без разницы, кем я был и в чем причина моей смерти.
Да. Мир от этого не изменится, время не остановит свой бег. Все будет так же, как и до этого. Правила игры никогда не изменятся, как мы ни будем стараться обмануть смерть. Нам остается только побороть страх и сделать вид, что мы позабыли о лезвии, нависшем над нашей шеей. Судьба - бессердечный палач, она никому ничего не должна и вершит свой суд по давно придуманному сюжету. И почему-то мне не страшно, когда я закрываю глаза, чтобы открыто встретиться со своими мыслями. Наверное, я устал бояться.
Когда-то я спросил его:
-Ты вообще чего-то боишься?
И он ответил без раздумий, будто давно решил для себя.
-Смерти. – А потом, умолкнув и что-то вспомнив, добавил: – Раньше я думал, что боюсь. Теперь мне все равно.
-Это глупо. – Не поверил я. – Все ее боятся. Ты не можешь быть настолько смелым.
-Бойся того, что может случиться с тобой при жизни, а не после смерти. – Я впервые увидел его улыбку, и почему-то слова запали глубоко в сердце, как зернышко, которое проросло во мне. День ото дня оплетая погонами вьюнка мои мысли, они сплели прочную косу рассуждений, подавивших во мне страх, а мечты о бессмертии превратились в детскую глупость. Да и зачем жить вечно, если в свои шестнадцать мне опротивел этот мир? Мне не было радостно открывать глаза каждое утро, заставлять себя встать и идти чистить зубы, умываться, а потом есть свой завтрак, успевший чертовски опротиветь. Я утратил то странное желание жить, когда каждое мгновение было наполнено радостью. Грязь внешнего мира впиталась в меня через поры, и я чувствовал, что не только сердце и душа почернели, но сама кожа покрылась слоем несмываемого налета.
Что ж, его слова стали истиной, и я успел пожалеть о своих мыслях, изъевших мой внутренний мир. Мне оставалось только забыться, закрыв глаза, послать все в тартарары, и позволить судьбе самой править балом.
-Приехали. – Голос водителя меня разбудил. Дрема слетела, как спугнутая птица, и я зябко поежился, открывая дверь. Его тоже не волновала моя судьба, мои мысли, да и сам я. Ему была интересна только правильная плата за предоставленные услуги. Так всегда было и будет. Мы ведь не знакомы, нам незачем спрашивать о самочувствии или настроении, о событиях, произошедших за этот день. Очередной, мало чем отличающийся от других день. Но есть люди, которым не все равно, что со мной, и это замечательно. Каждый раз, когда я вспоминаю о них, на сердце становиться очень легко, и я не могу сдержать улыбку. Это тепло греет меня даже в такую холодную ночь, и кажется, что все плохое ушло.
Я осмотрелся, засовывая замерзшие руки в карманы куртки. Машины с гулом проносились по дороге, отравляя воздух выхлопными газами. Толпы уставших людей схлынули с улиц, и только редкие прохожие вроде меня, куда-то спешащие, брели по освещенным тротуарам.
Я быстро двинулся в сторону аллеи спального района, где обосновались высокие, красивые дома. Наверное, Саске удивится, увидев меня на пороге. Эта мысль меня развеселила, и я снова улыбнулся, напевая мотив старой песенки. Помнил я только припев, но и его было вполне достаточно для поднятия настроения. Земля промерзла, и ее холодные укусы я ощущал даже через резиновую подошву кроссовок, поэтому пришлось ускорить шаг, чтобы согреться.
Мне было неинтересно идти по тротуару, поэтому я пошел по центру дороги, ступая по белой разметочной полосе. Машин не было, как и прохожих, поэтому я уже в голос напевал песенку, чеканя шаг. На моих белых кроссовках красовались несколько царапин и бурые пятна. Я снова пообещал себе, что куплю новую обувь, а лучше несколько пар, но, скорее всего, к завтрашнему дню опять забуду об клятвенно данном слове. В голове сформировалась новая мысль, мелочь, которая отвлекла меня от опротивевших дум, и я счастливо улыбнулся, понимая, что все не так уж и плохо.
Незаметно даже для себя я добрался до нужного дома и, переговорив с охранником по домофону, вошел внутрь. На пороге меня встретила молодая девушка в темной форме прислуги и белом переднике. Смутившись моей улыбки, служанка быстро исчезла, сказав на прощание, что оповестит хозяина о визите.
В доме было тепло, и я поспешил снять куртку. Бросив ее на пол, я взялся за расшнуровывание кроссовок. И зачем было придумывать шнурки? То их завязуй, то развязуй! Одна морока! За этим неблагодарным делом меня и застал Учиха.
-Нафига приперся? – Скучающе спросил он, прислонившись плечом к дверному проему.
-Скучно стало! – Мое объяснение совсем не удивило Саске.
-Ладно. – Буркнул Учиха и, не дожидаясь меня, двинулся в глубь коридора. – Опять с ночевкой?
-Ага. – Довольно подтвердил я, но, поняв, что Саске давно смылся, крикнул ему вдогонку. - Эй! Учиха! У тебя есть что пожевать? – Быстро стягивая кроссовки, я поспешил вслед за Саске, издавшим непривычный для него звук, больше похожий на вой.
-Сейчас скажу, чтоб приготовили ужин. – Я услышал только его голос с нотками недовольства. В общем, как обычно, ничего не изменилось. – Ты вообще когда-нибудь думаешь о чем-то, кроме еды?
-Нет! – Весело воскликнул я и, уже догнав Саске, с силой хлопнул его по плечу, чем вызвал приглушенный приступ недовольства. – Я себя плохо чувствую, когда голодаю. Поэтому еда для меня - способ снять стресс.
-Когда-нибудь ты умрешь от обжорства. – Пробурчал Саске.
-А ты от желчи! Кстати. Как твои дела, мой друг? – Пафосно воскликнул я, а Саске скорчил кислую мину.
-Хреново. От родителей получил выговор, да и брат нотации читал. – Тихо бурча, рассказывал Саске, пока мы шли по коридору. – Еще и руку, кажется, повредил…
-А что случилось? – Услужливо спросил я, следуя за ним в огромную комнату, где находился камин. Огонь радостно встретил нас, взметнув сноп искр из-за витой ограды.
-Что-то с запястьем. Опухло. – Саске поднял руку, указывая на белоснежные бинты. – Теперь даже ложку держать не могу.
-Прикольно. – Констатировал я и упал на небольшой диванчик. Заметив недовольный взгляд Учиха, я попытался объяснить свою точку зрения: – Ну, типа, уроки делать не нужно. И с ложечки кормят, а если это еще та девчонка, что меня встречала - так вообще сказка. – Я блаженно замурлыкал, удобно устраиваясь на животе.
Саске снова скорчил кислую рожу, видимо, не оценив по достоинству мои слова.
Пока он копошился возле камина, разжигая огонь ярче, я закрыл глаза, сворачиваясь клубочком на неудобной софе. Глухой звук ударов кочерги по прогоревшим чуркам и странный сладковатый аромат вызвали удивительные ассоциации. Почему-то камин казался мне частью семейного уюта. Он источал тепло и успокаивающе рассказывал истории на своем непонятном языке. В детстве мы палили костры, бросая туда каштаны и другие, более опасные взрывающиеся предметы, пока я случайно не спалил брови. Но тогда я чувствовал странное удовлетворение, приходя домой весь испачканный сажей, а мама ворчала о том, что я сожгу полпарка и гнала ванну.
Только в этой комнате мне удавалось заснуть так легко, без долгого верчения, пока простыня не упадет на пол вместе с одеялом. Пусть для Саске это место было позолоченной клеткой, но я хотел бы, чтобы его комната стала моим домом.
Незаметно провалившись в объятия сна, я открыл глаза, осознав, что меня зовут. Резко подорвавшись, я врезался лбом в Учиха.
-Не брыкайся. – Буркнул он, я расслабился, и, вновь упав на диван и закрыв глаза, слушал его тихий голос. – Ужин уже принесли. Или ты не голодный?
Я прислушался к состоянию своего желудка и подумал, что после сна не очень-то хочется есть. Память услужливо, но с небольшой задержкой напомнила, что я сегодня уже ел.
-Меня сегодня угостили пирожками. – Вяло протянул я, потягиваясь и только одним глазом наблюдая за Учиха. – С вишней…
-Ты был в церкви? – Скучающе спросил Саске, усаживаясь на стул, и медленно коснулся столовых приборов пальцами левой руки.
-Нет. – Я привстал, не совсем поняв вопрос и уставился на Учиха. – А к чему ты…
-В церкви практикуют подаяния ущербным. – Лаконично ответил Саске, вертя в пальцах вилку и рассматривая ее на свет. Блики зайчиками-близнецами синхронно скользнули по металлической поверхности зубцов.
Я улыбнулся, вставая и медленно подходя к столу. Саске без интереса ковырялся в тарелке, изредка пробуя еду. Садясь за стол, я проигнорировал колкость, решив промолчать. Пусть он думает, что мне нечем ответить. Лучше уж так, чем довести наши взаимоотношения до края. Да и что я мог доказать парню, который всю жизнь делал все слишком правильно? Который живет этом дурацком картонном доме, где красивая мебель, неудобные стулья и столы размером с мою комнату. Все такое ненастоящее и, побыв тут чуть дольше, понимаешь, что и сам становишься похож на плоскую картинку - всего лишь отражение человека, которым был раньше. А ведь когда-то Саске умел улыбаться, но забыл это, и теперь только картонная фальшивка появляется на его лице. И глаза, они так редко теперь видят мир в ярких красках. Мой друг забыл, что такое радость, и мне больно от мысли, что помочь ему я ничем не могу.
-Вкусно. – Понюхав непонятное блюдо, констатировал я, положившись на свое обоняние. – А ты не голоден?
-Не хочется. – Буркнул Саске, откладывая столовый прибор, и уставился на меня, упершись щекой в кулак левой руки. Перебинтованная правая аккуратно лежала на поверхности полированного стола. Своей белизной она не отличалась от бинтов, и я решил, что Саске чаще нужно бывать на улице днем…
-Наруто…
-Я знаю. – Откинувшись на спинку неудобного стула, я с тоской посмотрел на уставшего друга, читая в глазах всю тревогу, терзавшую его. – Но завтра будет легче…
Завтрашний день будет лучше, он будет совсем не похож на те, что мне довелось прожить. Завтра я буду счастливей, все забудется, прошлое сотрет череда событий, и я даже не вспомню о сегодняшнем разговоре и том странном чувстве, поселившемся внутри меня.