Когда сгорают лепестки... Глава 35.

XXXV

Путь до дома казался невероятно длинным. Сакура еще переживала разговор с Ино. Отматывала, кадрировала, замедляла, разрезала — вновь и вновь пересматривала пленку своих воспоминаний. Какая-то тяжесть легла на сердце. Но в тоже время, с особой остротой она ощущала присутствие рядом любимого человека.

Его.
Саске.

«Почему мне кажется, что мой мир на пороге крушения? И не оттого ли все краски сейчас стали ярче?»

Если бы не разгуливающие всюду толпы народа, все было бы проще. Но, как назло, по пути не было ни одного укромного и тихого переулка, ни одного островка спокойствия. И это дурманящее ощущение тела Сакуры рядом, ощущение гладкости ее плеч под рукой, волос, слегка щекочущих кисть, и невозможность взять ее прямо здесь и сейчас — Саске сделался еще более хмурым, чем обычно и еще менее разговорчивым. Он сам себя удивлял — даже прошедшая ночь и последующее утро, оставившие послевкусие страсти на языке, не могли умерить жар в крови. Сакура мгновенно прочувствовала перемену в настроении молодого человека.
— Саске? — она заглянула в его сумрачное лицо. Вместо ответа он остановил движение, развернул ее к себе, охватив руками нежное лицо, и впился губами в ее податливый мягкий рот. Сразу грубо и резко. Она на секунду замерла от неожиданности, но тут же вернула ему поцелуй, с не меньшей, какой-то горячечной страстью. Они остановились среди улицы, отдаваясь во власть собственных ощущений, словно вокруг не было ни детей, выпрашивающих у родителей мороженое, ни таких же школьников, спешащих домой или в кино или черт его знает куда, ни деловых людей, с кейсами бредущих на работу после сытного обеда. Его язык сплелся с ее языком, ласкал, подавлял, обвивал. Изучал — словно впервые — все, такие жизненно необходимые участки ее рта. Руки Сакуры зарылись в жестковатые волосы Саске, стараясь притянуть черноволосую голову еще ближе к себе — но ближе уже было некуда. Порыв ветра смешал пряди цвета вишни и ночи, стыдливо пряча лица влюбленных от цепких взглядов прохожих. Прямо на улице, не заботясь о приличиях, казалось, двое людей — стройный красивый парень и тонкая как тростинка девушка — были готовы выпить друг друга до дна, разделяя одно дыхание на двоих.
Проходивший мимо ребенок, девочка лет пяти, зачаровано потянула за рукав свою мать:
— Мама, что это? — детские глаза удивленно раскрылись.
Мать улыбнулась, словно вспоминая что-то давно забытое, и погладила кроху по голове:
— Кажется, детка, любовь...

Длилось это нескончаемо долго или мгновение — ничто из них не сказал бы. Наконец, Саске с усилием оторвался от ее рта, уже припухшего и покрасневшего, не менее сумрачный, чем прежде, снова прижал девушку к себе, и они продолжили путь. Но Сакура больше не задавалась вопросом о причине его мрачности. Она поняла.
Едва за ними закрылась дверь и с плеч были отброшены унылые школьные заботы вместе с сумками, Саске с порога привлек девушку к себе, запрокидывая ее голову одной рукой, и покрыл частыми горячими поцелуями нежную, почти прозрачную кожу шеи. Сакура сразу ощутила, как сбилось ее дыхание, как подкосились ноги, и она наверняка бы упала, если бы не его твердая рука, крепко охватившая ее талию.
«Еще. Еще. Еще. Хочу еще» — искрящееся яркое желание разлилось в ее бурлящей крови, опьяняя крепче вина. Она не заметила как он, прямо там, в коридоре, не прерывая настойчивой череды обжигающих кожу поцелуев, расстегнул форму ее школьной блузки и потянул с округлости плеч, лаская губами и языком бьющуюся жилку на шее, тонкую рельефность ключиц, впадинку у горла. Одна рука Сакуры скользнула под его рубашку, ощущая прохладность кожи, погладила широкую грудную клетку, слегка стиснула грудь, там, где оглушительно стучало сердце, ласкающе прошлась вниз к застежке ремня. Сакура ощутила касание теплых губ на другой руке, и его язык прочертил длинную широкую дорожку к сгибу локтя, к нежному и чувствительному месту, пересекаемому синей полоской вены. И когда он всосал там кусочек кожи, слегка прикусывая, Саске ощутил, как дернулось тело девушки, словно от электрического разряда. Его губы продолжили свой путь и коснулись запястья. Сакура одновременно ощущала огонь и лед — жар от его поцелуев и холод от влажных дорожек на теле, отбирающих тепло и рассудок. Лихорадка возбуждения все сильнее растекалась по телу.
Но вдруг молодой человек резко отстранился, сжав ее кисть рукой.
Она подняла на него недоумевающий, растерянный взгляд, сразу заметив, что Саске зол. Лицо молодого человека снова стало бесстрастным, но она уже слишком хорошо его знала: зол, очень.
Его холодный голос рассек воздух как удар кнута:
— Что это?
Она недоумевающе качнула головой, еще не до конца вырванная из дурманящего плена страсти, понимая только одно — что-то явно рассердило Учиху.
Он снова повторил, делая акцент на каждом слове и сильнее сжимая ее запястье:
— Я спрашиваю, что это?
Она посмотрела на свою руку, где отпечаталась пара небольших, но явных синяков от канцелярских кнопок, и тут же поняла, что не знает, как ответить.
— Утром этого не было. Я терял тебя из виду совсем ненадолго — пока ты разговаривала с Ино. Не отворачивайся! Смотри в лицо! Это сделала она?
Сакура подняла на него просящий взгляд, столкнувшись с ледяными сузившимися глазами. Но девушка понимала, что гнев Учихи сейчас направлен не на нее:
— Саске, пожалуйста, отпусти... Мне больно.
Он не сразу, но все же выпустил ее руку, мгновение помедлил, а потом крепко обнял, зарываясь губами в шелковистость волос.
«С ней я перестаю себя контролировать. Проклятье», — мелькнуло чувство досады и раздражения, но тут же ушло.
Руки Сакуры успокаивающе гладили спину молодого человека, чувствуя, как напряжение постепенно покидает его мышцы:
— Это я сама. Неудачно. Так получилось.
— Это так?
— Да, — ее голос не прозвучал, а прошелестел как затихающий ветер в макушках деревьев.
— Зачем?
— Я не могу объяснить... Это для тебя все просто. Для меня — нет.
Он отстранил ее, положив руки на плечи, и внимательно посмотрел в тревожные ясные глаза:
— Никто не смеет причинять тебе боль. Даже ты сама.
Девушка послушно кивнула головой, понимая, что объяснять причины своих действий ему бесполезно.
— Никто, только я... если будешь плохо себя вести,- добавил Саске. Сложно было понять, шутит он или всерьез.
Харуно легонько ударила его в грудь кулачком:
— Эгоист.
Усмешка в ответ.
Она повторила свое действие:
— Индюк напыщенный.
Первым порывом Саске было сказать колкость, но вместо этого уголки его губ дрогнули, словно в улыбке:
— Накажу.
В ответ Сакура прильнула к нему, положив руки на грудь и заглядывая снизу вверх в черные глаза. Она сама не ожидала, насколько низко и страстно прозвучит ее голос:
— Накажи. Прямо сейчас.



— Спасибо, что согласился подвезти.
Итачи откинул назад спинку пассажирского кресла, чтобы удобнее устроится в салоне автомобиля, жалея только, что нельзя вытянуть свои длинные ноги.
— Я тебе должен за последний разговор. Что-то меня понесло тогда, — легкая улыбка сожаления обозначилась на губах Сасори, но извинительных интонаций в голосе не было. Скорее, фраза прозвучала как констатация факта,
— Ничего. Бывает, — спокойно ответил Учиха.
Развивать тему не хотелось. Итачи чувствовал — даже если друг сам упомянул о случившемся день назад разговоре, воспоминания эти для него являлись не самыми приятными. Между ними не было принято изливать друг другу душу. Многое понимали с пары слов. В откровенных разговорах необходимости не было — слишком давно и близко друг друга знали. Но в тот раз традиция была нарушена. Возможно, сказалось действие алкоголя, что тоже говорило о многом, так как Сасори редко позволял себе перебрать. И уж точно не в такой степени, чтобы рассказывать о том, что творится на душе.
Они сменили тему — обсудили книгу Итачи, новый театр Сасори, последние выходки Хидана, Пейна и Дейдары. За разговором время в дороге пролетело незаметно. Уже возле дома Итачи предложил Сасори пойти куда-нибудь «раздавить по бокалу пива». Тот не стал отказываться — до вечернего представления была еще целая уйма времени, машину можно было бросить возле дома Учихи, и от полулитра пива через несколько часов не останется следа.
— Вот только поздравлю младшего с Днем Рождения. Он всегда фыркает, но это уже традиция. Потом приму быстро душ и посетим ближайший бар — сказал Итачи, отпирая дверь, — Проходи.
Они зашли в коридор и скинули обувь, даже не заметив пары женских туфель, заброшенных, будто в спешке, под обувную стойку.
Итачи поднялся на второй этаж, оставив Сасори в гостиной на диване листать попавшийся под руку журнал. Учиха подошел к комнате брата и бесшумно приоткрыл дверь. Ему казалось, что удивляться он давно разучился, но то, что он увидел, заставило его мгновенно и так же бесшумно прикрыть дверь, откинуться к стене и пробормотать тихое ругательство, тут же услужливо похороненное стенами. В комнате, на фоне щедро льющего дневной свет окна, он увидел обнаженную девушку. Она стояла к нему спиной, тонкая и гибкая как ивовый прутик, а ее белая кожа едва уловимо отсвечивала теплым розовым цветом. В тот момент, когда его взгляд проник в комнату, девушка вскинула руки, накидывая на себя белую мужскую рубашку — рубашку его брата.
«Дьявол, Саске... Я тебя понимаю... Но это же Сакура!»
Мозг Итачи мгновенно нашел наилучший выход из ситуации — сейчас же, немедленно увести отсюда Сасори, а уже потом разбираться с выходками младшего.
Он сбежал вниз по лестнице, сразу двинулся в сторону коридора и на ходу проговорил, обращаясь к другу:
— Я передумал. Приму душ позже. Идем.
Сасори, несколько удивленный порывом Итачи, отложил журнал на столик и встал с дивана. Он едва успел сделать пару шагов, как отворилась дверь кухни, и на пороге показался Саске — полураздетый, в одних джинсах, на которых не было даже ремня. Черные глаза посмотрели в сторону Итачи.
— А, приехал... — прозвучал окрашенный металлом голос, и взгляд переместился на Сасори, так и остановившись на его лице. Что-то было такое в этом, казалось бы, непроницаемом взгляде, что банальные слова приветствия застыли у молодого человека в горле.
— И уже ухожу. Сасори, идем! — Итачи прилагал все усилия, чтобы исправить ситуацию. Но было слишком поздно. Вверху послышался хлопок закрываемой двери, и мелодичный женский голос громко позвал:
— Саске!
Она возникла в проеме верхнего этажа как видение — босая, с локонами, беспорядочно струящимися шелковым водопадом на плечи, в одной, небрежно накинутой рубашке, оставлявшей открытыми длинные ноги и лишь слегка скрывавшей высокую грудь.
Итачи тяжело и устало вздохнул.
Звук голоса заставил Сасори повернуться и посмотреть вверх. Его глаза цвета темного красного чая встретились с пронзительной зеленью ее глаз. Сознание, словно отделившееся от замершей души, бесстрастно фиксировало как постепенно расширялись эти два огромных изумруда. Все шире, шире, шире... С раскрывшихся губ — припухших, зацелованных — беззвучно слетело какое-то слово. Сасори будто услышал — его имя. Стены отступили куда-то вдаль...
Для них обоих это было как во сне. Кошмарном сне.
Он смотрел и не мог отвести глаз от стоявшей девушки, разделенный с нею десятком лестничных ступеней и миллионом световых лет. Никогда еще Сасори не видел ее такой — такой бесстыдно красивой, такой бесстыдно желанной и такой... бесстыдно чужой. Весь ее вид говорил о пережитой совсем недавно страсти и, казалось, что даже с расстояния он чувствовал исходящий от нее сладковатый запах плотской любви.
Разодранные в лохмотья чувства, брошенные в вязкую грязь, как чья-то надоевшая игрушка. Обман. Боль. Обида. Злость. И снова боль — неизбывная, пронзительная, невыносимая. Захотелось кричать от этого разрывающего чувства. Сасори перевел взгляд на Саске. Тот стоял все так же в дверях кухни, вопиюще спокойный и холодный, словно равнодушный ко всему происходящему. Боль достигла пика, облаками кровавого тумана застилая глаза.
— Сасори, стой! — голос Итачи донесся, будто через толстый слой ваты. Попытка была бесполезной. Порывистое движение, и кулак с хрустом врезался в челюсть младшего Учихи. Сверху послышался сдавленный крик. Голова Саске от удара дернулась в сторону, а во рту он ощутил соленый привкус крови. Темно-красная жидкость тонкой ниточкой сбежала по подбородку и тяжелой каплей упала на пол. В наступившей тишине, казалось, можно было услышать звук этого падения. Учиха медленно повернул голову и посмотрел в горящие яростью глаза Сасори. Вкус крови был неприятен — Саске выплюнул вязковатую жидкость к ногам, не отводя взгляда от лица своего соперника. Казалось, тот снова готов ринуться в нападение. Учиха отер губы тыльной стороной руки, оценивающим взглядом прошелся по фигуре Сасори и... улыбнулся. Откровенной, хищной, издевательской улыбкой. Наглой улыбкой победителя.
— Лежачего не бьют,- Учиха сплюнул холодную насмешку вместе с последними остатками крови, внимательно следя за малейшим движением мужчины напротив. Рука Сасори снова взметнулась в замахе. Саске подобрался. Но оба мужчины резко замерли, потому что опомнившаяся от шока Сакура летящей стрелой метнулась к ним и встала хрупкой преградой — спиной к Учихе и лицом к Сасори.
— Нет! Нет! Прекратите! Перестаньте!
Ее сотрясала крупная, неконтролируемая дрожь. В глазах застыли сухие слезы.
— Сакура, не вмешивайся. Иди наверх, — тон Саске пресекал любые возражения. Она не двинулась, умоляющим взглядом отыскивая в глазах Сасори хоть что-то, за что можно было бы уцепиться как за спасительный якорь. Хотя бы искорку надежды, что он сможет понять ее, просто согласится выслушать. Слишком много всего случилось в эти сутки, в эти жалкие двадцать четыре часа, в эти короткие отрезки часовых стрелок, развеявших все ее надежды на счастье без раскаяния. Плата за ее любовь отразилась в глазах Сасори в тот миг, когда он увидел ее на лестнице.
— Пожалуйста, выслушай меня. Я все объясню. Только выслушай меня... — она почти шептала, направив всю силу своей мольбы во взгляд.
Саске почувствовал, как закипает раздражение. Для него все было предельно ясно. Спектакль окончен, пора тушить свечи и опускать занавес, выставляя прочь публику. Но к нему — именно к нему — была сейчас обращена ее спина. Сакура снова отворачивалась от него, снова смотрела на другого, снова ускользала, как вода сквозь пальцы. Неважно, какова была причина — стерпеть это было невозможно. Он крепко сжал руку девушки ниже плеча и грубо откинул ее в сторону. Не столько от силы его движения, которую Саске хорошо контролировал, сколько от слабости в собственных ногах, Сакура упала на нижнюю ступеньку лестницы.
— Я сказал, иди наверх.
Это словно отрезвило Сасори. Другой мужчина с полной уверенностью в своем праве демонстрировал власть над той, кого он любил. Именно сейчас, в эту минуту, молодой человек со всей очевидностью понял — происходящее не ошибка, не случайность, не каприз, не игра. Да, он подозревал. Но до конца не хотел верить. До конца надеялся. Вот что стояло между ними всегда. Вот кто был той преградой, которую он отчаянно пытался, но так и не смог преодолеть.
Какая-то тупая боль зародилась в груди и неукротимо растекалась по телу, до самых кончиков пальцев, до каждого нерва. Сознание словно раздвоилось — одна часть мучилась от этой боли, а вторая с какой-то отстраненной холодностью фиксировала происходящее — лестницу, девушку на ней, ее бескровное лицо, деревянные перила, крохотную трещинку в дверной раме, светлую стену, черноволосого мужчину напротив, косой луч солнца на полу.
Реальность в своей обыденности стала кошмаром.
Слова потеряли всякое значение, а вещи — имена. Оставаться смысла не было. Хотелось одного — убраться как можно скорее, не видеть их лиц, не слышать голосов. Он сделал шаг назад, еще один, резко развернулся и пошел к выходу. У порога Сасори нашел в себе силы улыбнуться стоящему тут же Итачи — мышцы лица еще помнили, что такое улыбка:
— Пожалуй, пива мы сегодня не выпьем...
Старший Учиха, предпочитавший не вмешиваться в происходящее, молча кивнул головой. Скрипнула дверь, высвечивая в проеме фигуру молодого человека, и захлопнулась с глухим звуком, возвращая в дом тишину.
Сакура рывком поднялась на ноги и бросилась вперед.
«Догнать, объяснить, попросить прощения и... проститься...» — все существо девушки превратилось в это жгучее желание, стало ее единственной мыслью, единственным смыслом.
Саске перехватил ее руку, молча и резко. Сакура почувствовала помеху и порывисто обернулась, прошипев в его непроницаемое лицо:
— Если ты не отпустишь меня сейчас — клянусь, я никогда не прощу!
Что-то было такое в ее взгляде, что Учиха невольно ослабил хватку, и девушка воспользовалась этим, с неожиданной силой выдернув руку. Не медля ни секунды, не раздумывая о своем полураздетом виде, Сакура выбежала на улицу.

Перед тем, как наступила тьма, она успела увидеть, как рванула вперед машина Сасори, как крутым виражом вылетела на встречную полосу дороги. Она успела услышать пронзительный до отвращения визг тормозов и скрежет металла, выплевывающего брызги стекла.
Она успела услышать свой собственный, леденящий душу крик.