Когда сгорают лепестки... Глава 38.

XXXVIII

Макото Харуно давно распрощался с молодостью и, вопреки своей весенней фамилии, был человеком осени. Любил пасмурные дни с серебристой завесой затяжных дождей, хрупкую тонкость чернеющих ветвей, прорезающих обесцвеченное осеннее небо, шепот опавшей листвы под ногами. Предпочитал тихую улыбку громкому смеху, красноречивые умолчания — откровенному разговору. Но однажды, когда, казалось, для всего уже поздно, в его жизнь вошла весна, пролетев быстро, как сон. От нее осталась лишь до неожиданности чужая женщина рядом и яркий цветок с нежными лепестками — его дочь, Сакура. Случившееся с ней глубоко потрясло отца. Невозможность что-либо предпринять и мысли о том, что все могло бы быть иначе, не оставь он свою дочь именно в те дни — все это тяжким грузом легло на его плечи. Он чувствовал себя слабым и постаревшим, не способным защитить и уберечь то единственное, что наполняло его существование смыслом.
Но жизнь шла своим чередом. Несмотря на солидный возраст, Харуно еще продолжал работать. Компания, в которой он служил, располагалась недалеко от дома, что позволяло возвращаться туда на обед.
В тот день, перекусив на скорую руку, он уже готовился к выходу, когда раздался дверной звонок. Звук был коротким и резким, будто кто-то до предела вдавил кнопку и тут же отпустил. Мужчина вышел в коридор и открыл дверь. На пороге стоял молодой человек, еще совсем юный — возраста его дочери. Харуно сразу поразило его лицо: словно далекое небо северных гор — красивое, холодное, и вызывающее тревожное чувство своей непредсказуемостью. Вот и по лицу гостя было невозможно прочесть намерений.
«Что это я так теряюсь при виде какого-то мальчишки?» — мысленно спросил сам себя мужчина. Он выдержал паузу, надеясь, что парень первым начнет разговор и выкажет уважение к старшему должным приветствием.
Юноша заговорил, но Харуно ошибся в одном — высказанная фраза оказалась совершенно иного рода. Она прозвучала отрывисто и требовательно:
— Я хочу видеть Сакуру.
Мужчина внимательно смотрел в лицо гостю, через силу выдерживая немигающий взгляд черных глаз:
— Она никого не принимает, кроме одного-двух друзей. Кажется, Вы не входите в их число. Сожалею.
Почему-то хотелось избавиться от незнакомца как можно быстрее — тот слишком мало напоминал образ воспитанного и благонадежного старшеклассника. Скорее, Харуно сразу почувствовал полную противоположность. Он приготовился закрыть дверь и уже потянул ручку на себя, но парень предупредил его действие, успев поставить на порог ногу:
— Я хотел бы получить разрешение. И все же, без него я тоже войду, — фраза прозвучала без малейшей нотки вызова. Просто как констатация факта.
«Да что себе позволяет этот мальчишка!» — в Харуно всколыхнулось негодование, однако на лице молодого человека он прочитал холодную и непреклонную решимость, отчего гнев его сменился задумчивостью:
«Не все же тут просто... Где-то я видел эти глаза...»
Он сосредоточился и вспомнил ярко освещенный коридор, казавшийся бесконечным, свою дочь, похожую на блеклую тень, высокого серьезного человека, пытающегося ему что-то объяснить. У него были такие же глаза — черные, как наступившая в тот день ночь.
— Вы ведь не Сасори? — вопрос совершенно неожиданно вырвался у Харуно, являясь следствием догадки, молнией вспыхнувшей в голове.
— Нет, — молодой человек криво и недобро усмехнулся, по-прежнему не меняя позы, словно стараясь не упустить и пяди захваченной территории.
— Зачем Вы пришли? — вопрос прозвучал бесцветно, но...
«Скажи мне, кто ты — друг или враг? Могу ли я поверить тебе?» — вот что на самом деле пытался узнать этот пожилой человек. Никаких оснований впускать в дом незнакомца не было. Казалось, что, напротив, следовало сделать обратное и попытаться выставить парня за дверь. Его присутствие слишком тревожило. И сама перспектива выяснения с ним отношений была для Харуно неприятной — он чувствовал собственную слабость и совершенно неуместный страх оказаться в смешном положении перед мальчишкой. Но все это было мелочами, по сравнению с беспокойством за свою дочь. И все же... Если его догадка верна...
Ответ так и не прозвучал. Парень пока еще не двинулся, но чувствовалось, что бездействовать он долго не будет. Однако Харуно уже прожил достаточно долгую жизнь, чтобы самому ответить себе.
— Вот, значит, как... — задумчиво сказал он вслух, испытующе изучая лицо незнакомца. Это позволило ему уловить момент, когда молодой человек напрягся, явно собираясь переходить к активным действиям. Харуно не испугался, но решимость юноши, наконец, заставила его сделать выбор. Он отошел немного в сторону, освобождая путь:
— Хорошо. Вы можете с ней поговорить. Но она не одна. С ней друг...
Последние слова прозвучали как замаскированное предупреждение, но ответа вновь не последовало. Парень твердым широким шагом уже пересекал гостиную и, казалось, что сам Харуно просто перестал для него существовать. Мужчина посмотрел ему вслед, сильно сомневаясь в правильности своего решения, но присутствие в доме Наруто успокаивало. Он верил, что его дочь не дадут в обиду.
— Вторая дверь слева по коридору, — как-то неуверенно крикнул он в спину юноше, поднимающемуся по лестнице.
Когда тот исчез из поля зрения, Харуно вышел на улицу и двинулся в сторону работы, охваченный сомнениями и тревогой. Но одно светлое чувство пробивалось сквозь сумрачный туман его души:
«Дерзкий. Сильный... Кто знает, дочка, может, этот ветер разгонит наши тучи?..»
Светлым чувством была надежда.



Наруто продолжал без умолку болтать. Казалось, он спорит сам собой в попытке высказать как можно больше пустой информации в каждую следующую минуту. Но на самом деле это была простая потребность скрыть переполняющие его чувства — бессилие и грусть, смешанные с горячим желанием изменить что-то, что было не в его власти. Но он и не думал сдаваться и каждым своим действием словно старался передать это настроение Сакуре. А она слишком спокойно его слушала, сидя на краю кровати и машинально перебирая тонкими пальцами ткань своей клетчатой юбки. Узумаки не мог даже понять — терпит ли она его присутствие из вежливости и равнодушной отстраненности, или же девушке, действительно, нужны его визиты, как тоненькая ниточка, связующая с настоящей жизнью...
Наруто собирался выдать очередную сомнительную шутку, когда за его спиной неожиданно открылась дверь, и сквозняк, взметнув легкие светлые занавески, подхватил со стола белоснежные листы бумаги, безжалостно бросив их через пространство комнаты к ногам черноволосого юноши. Наруто обернулся, одним прыжком поднимаясь на ноги:
— Саске...
Надменное лицо, поджатые губы — Учиха прошел на середину комнаты, даже не глядя в сторону друга. Его взгляд был прикован к настороженному, почти прозрачно-белому лицу поднявшейся с кровати девушки. В небольшой помещении, которое он словно заполнил собой, как-то сразу стало тесно. Не оборачиваясь, Саске проговорил:
— Выйди.
Голос его был негромким, но пресекал любые возражения.
Наруто заколебался. Он посмотрел на Сакуру, уловив молчаливую просьбу остаться. Ссора с Саске не входила в его планы, но оставлять беззащитную, ослабленную девушку на волю своего вспыльчивого и подчас чрезмерно жесткого друга тоже не казалось верным решением.
— Эй, Саске... Ты явно не в духе. Остынь сначала.
Учиха промолчал, но слегка повернул голову, искоса бросив в сторону Узумаки взгляд, острый, как клинок катаны.
Наруто все понял: Саске достиг своего предела и любое неосторожное слово могло спровоцировать взрыв. Узумаки молча вышел в коридор, прикрыв дверь и пообещав самому себе не отходить даже на шаг.
Сакура, вновь опустившись на кровать, спрятала глаза под густотой полуопущенных ресниц — ей и не требовалось смотреть на Учиху. Она ощущала его присутствие каждым миллиметром своей кожи. Так было всегда.
Он не делал ни малейшего движения. Просто стоял в центре комнаты, не сводя с нее сумрачного взгляда. Харуно сдалась первой. Рукой она подтянула к себе маркер и лист картона, выведя крупными буквами вопрос:
«Зачем ты пришел?»
Саске усмехнулся:
— А ты не знаешь?
В плотной тишине мужской голос прозвучал гулко и резко, будто вспарывая брюхо царившему молчанию. Девушка сжала рукой юбку, прикрывавшую колени. Она по-прежнему старалась не смотреть в его высокомерное красивое лицо, будто опасаясь, что все вымученные решения рухнут жалким карточным домиком, если позволить себе вновь затеряться в темных водах его холодных глаз.
«Уходи!» — вывела ее рука на картонном листе.
Саске не ответил и не шевельнулся. Растревоженная его молчанием, охватывающим крепкой петлей, Сакура вскочила и метнулась к двери. Если он не собирался уходить, это должна была сделать она сама. Бежать. Иначе всему конец — ее снова затянет в омуты безнадежно непреодолимой страсти. Разрушительной страсти. Страсти, сжигавшей ее саму и наносящей раны дорогим ей людям.
Саске всегда оказывался быстрее. Секунду назад стоявший без движения, он в одно мгновение оказался на пути. Звякнул замок — самый простой металлический шпингалет, звонким звуком возвещая в тишине, что выход перекрыт.
Сакура резко остановилась, едва не столкнувшись с Учихой и беспомощно глядя ему в глаза. Однако, словно уловив движение девушки и ее молчаливую потребность в поддержке, дверь тут же потянули с другой стороны — бдительность Наруто не дремала. Потянули сначала осторожно, но тут же значительно энергичнее. Игнорируя глухие удары о косяки и призывы открыть, перемежаемые немного неуверенными ругательствами в его адрес, Саске толкнул Сакуру к кровати, коротко приказав:
— Сядь.
Она послушно опустилась на пружинистый край, по-прежнему пряча глаза, и ее бледные руки упали крестом на сомкнутые колени, снова вцепившись в край юбки.
Саске оставался подчеркнуто спокойным. Он слегка склонил голову на бок, глядя на девушку сверху вниз:
— Не хочешь меня поблагодарить?
В ответ она повела плечом, будто отмахиваясь от его слов. Он усмехнулся, продолжая односторонний диалог.
— За терпение, например.
Очередной удар двери и раздраженно-приглушенное ругательство за стеной.
— Смотри на меня. Не находишь, что с тобой нужно очень много терпения?
Девушка раздраженно вскинула голову.
— Сакура, ты что думала? Закроешься в доме, подожмешь хвост, как трусливая собака, так я и не найду тебя? — он усмехнулся ей в лицо. — Ошибка. Если потребуется, я все двери со стенами вынесу.
Харуно нашла рукой картон и маркер, снова выведя:
— Зачем все это? Тебе недостаточно случившегося? Пожалуйста, уходи. Я устала.
Саске внимательно следил глазами за ее движениями:
— Чушь. Ты снова обманываешь и себя и меня. Достаточно. Пора все это прекратить. Прими, наконец, решение.
Саске увидел, как она вновь устремила взгляд в пол, как, неуверенно, словно колеблясь, повертела маркер в руках, как, прикусила губу.
Он ждал.
Наконец, она написала:
— Какое?
Вместо ответа молодой человек неожиданно наклонился, до боли сжал ее руки и, буквально вздернув, заставил подняться. Сакура встала рядом с ним, словно загипнотизированная глядя в черные глаза. Его голос стал вдруг тихим, но в нем ощущалась все та же твердость:
— Я хочу, чтобы ты осталась со мной.
Слова повисли в воздухе.
Девушка приоткрыла губы, словно пытаясь что-то сказать. Вдохнула, как рыдающий человек. Отвела глаза в сторону и отрицательно покачала головой.
— Почему? — услышала она приглушенный голос Саске, тут же повысившийся. — Почему, черт возьми?
Словно отреагировав на громкие интонации, дверь, притихшая на время, с удвоенной силой затряслась, будто пытаясь выскочить из коробки.
— Слушай меня! — Саске не обращал внимания на стоны и скрипы дерева, на усиливавшиеся ругательства. — У меня непростой характер, я знаю. Я высокомерный. Ты обвиняла меня в том, что мне плевать на окружающих. Это тоже верно. Я могу быть жестоким. Это так. Я не нуждаюсь ни в чьем прощении или одобрении.
Сакура снова передернула плечами, будто давая понять, что все теперь неважно, что ее не касаются его слова.
— И тебе я делал больно... Но все изменилось. И ты знаешь это, черт возьми...
Девушка не удержалась и снова бросила взгляд на его лицо, позволив ему прочитать молчаливый вопрос: «Почему?».
Саске охватил ее голову руками, всматриваясь в тревожную зелень глаз:
— Потому что...
Он склонился совсем близко к ее лицу и тихо, на грани слуха, прошептал несколько слов.
Сердце пропустило несколько ударов, а пол под ногами словно утратил привычную твердость. И даже стены словно отступили куда-то назад, и исчезли звуки. И только его тихий голос продолжал звучать в ее сознании, снова и снова повторяя такие простые и такие важные слова. Так запоздавшие слова. Но вот вновь перед мысленным взором девушки возникло искаженное страданием лицо Сасори, а тихие слова заглушил женский плач — ее собственный или Ино? Это было неважно. Сакура подумала, что весну ее любви, цветущую в душе, давно сожгло пожаром. Остались только пепел и зола. Осталась только усталость и грусть. И последние лепестки догорали сейчас... Она с отчаянием понимала, что не прекратит любить стоящего рядом человека. Ни сегодня, ни через год, никогда. Но еще она понимала, что одной любви мало...

Дверь дрожала от ударов. Из-за нее доносился откровенный град ругательств и обещаний разукрасить кому-то физиономию. Гнездо замка уже не могло удержать натиска.
Учиха, отстранился и, сверкнув огненными глазами, сильнее сдавил тонкокостную руку девушки:
— Ну же! Решайся!
Она подняла на него раскрасневшееся лицо, пересеченное прядями выбившихся волос, сквозь которые просвечивали зеленые глаза. Откуда-то издалека ветер воспоминаний донес слова. И словно снова с неба посыпался мягкий январский снег.

«- Саске... Саске, я люблю тебя»

И снова это ощущение, эта слабость в коленях, это отчаянное буйство эритроцитов в крови — не смотря ни на что. Это огненное солнце внизу живота. И эти глаза, что черны как грех... И жар от упрямых губ. Так близко.

«- Саске, я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить».

Замереть на месте. Сдаться еще раз. Отложить решимость на потом. Разорвать реальность, остановить время, позабыв про опустевший актовый зал и новую седину в волосах отца, позабыв про иголки и слезы, про металл и стекло... Позабыв, что решение уже принято...

«Я знаю, что смогу сделать тебя счастливым. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты улыбался»

Снова таять под теплой твердостью его губ. Зарываться пальцами в непослушные жесткие волосы. Занимать дыхание друг у друга.
Позабыть отдать.

«Пожалуйста, Саске, будь со мной!»

Первой разорвать поцелуй. Упереться руками в крепкую мужскую грудь, ощущая глухие удары сердца. Собрать в нервный пульсирующий ком всю свою решимость. Не отвести взгляда.
Четко и беззвучно прошептать губами. И знать, что он поймет.

— Уходи. Все это глупо...