Кукла

Пустая душная комната. Слишком пустая, слишком тихая - до безумия тихая, до надрывного звона в ушах, до спазмов у самого горла. Хината боится. Да, боится, но уже не боли. Она привыкла к ней также давно, как и к грубым рваным поцелуям, наполненным вовсе не страстью - властью.

Иссиня-черный ворох волос отдельными нитями разметался по белоснежному бархату ткани. Девушка, пересиливая головокружение, приподнялась на локтях.

Матовые зрачки прошлись по богатому убранству помещения. Светлое. Всюду спокойные пастельные тона, белоснежный декор, идеальная чистота, точно никто здесь и не живет - все слишком кукольное, пустое, точно маска, за которой нет лица. И от этого все становится пепельно серым, пыльным, обшарпанным, облезлым и уже несколько вечностей назад прогнившим.

Да, наверное, такова ее судьба: неземная певчая птица, заточенная в клетку. В клетку отлитую из золота, чистого, настоящего, но шипованного, поросшего дикой розой - коснешься, и некогда мраморная почти белесая кожа вмиг окрасится в насыщенный алый, багряный, наполняя пространство чем-то терпким, вязким, стальным. А ведь когда-то она об этом мечтала. Да, чего греха таить, Хината мечтала, что не будет больше подбирать объедки, что никогда больше никто на нее не посмотрит как на мусор, что отец - единственный из оставшихся родственников - бросит пить и, наконец, назовет ее дочерью а не извечным "эй, рвань", что однажды ее окликнут сзади словом "друг".

Да, она мечтала, но разве это было так плохо?

А еще она хотела беспрепятственно ходить в библиотеку и не получать из-за этого взбучку от родителя, не терпевшего этого. Хотела много красивых платьев, таких, чтоб шелк да блестки пышных юбок. Да, в современном мире их некуда было надеть, но ей хотелось просто хоть разок в них походить, даже по дому, по комнате, заперев резную древесную дверь на замок. Хотелось зеркало на всю стену, как видела она по старому извечно пыльному "ящику" в рекламе, как читала в каком-то пухленьком томике посредственного бульварного романа.

Да, ей много хотелось, но разве это плохо, не имея ничего?

Всего лишь глупые детские мечты. Только ими можно было прикрыться от жуткой реальности, выстроить барьер между серой, насквозь прогнившей, покрытой шершавой корочкой грязи реальностью и бескрайними просторами чистой, светлой вселенной, пусть маленькой, пусть кривоватой, неправильных пропорций, но все же вселенной.

Хьюго помнит, как впервые попыталась сбежать от отца. Идти было некуда - он везде ее найдет и накажет, больно, обидно - по-хорошему у них не бывает. Она шла туда, где был ее маленький рай, дворец книг, наполненный шелестом, шепотом и такой теплой, обволакивающей тишиной, несмотря на возню. Она бежала к единственному убежищу, врываясь в заставленное шкафами помещение, нарушая умиротворенную атмосферу.

Хината помнит, как спряталась за стол библиотекарши, когда взбешенный пропитый старикашка с засаленными волосами распахнул массивную металлическую дверь; как это подобие человека вцепилось в смоляные волосы, вытаскивая отчаянно брыкающееся молодое тело из укрытия. А еще она помнила, как хватка на волосах ослабла, как упала на пол, глухо ударяясь коленями и локтями о паркет.

Помнит взгляд черных, точно обсидиан, глаз, холодный, величественный надменный, но от чего-то манящий. Хьюго никогда не забудет, как молодой мужчина повалил уже бессознательное тело пьяницы рядом с ней, подавая руку, отчего она лишь настороженно отступала назад, смотря прямо в глаза, не отводя глаз, ловя каждое резкое движение и звук.

Точно не прекрасная, изящная леди - дикий зверь, загнанный в угол.

Она до сих пор проклинает себя за то, что увидела ту странную искорку в глазах незнакомца, за то, что вышла через пару минут следом, за то, что, встретившись с ним взглядом у потрепанной временем и отсутствием ремонта обочины, не отвела внимательного осторожного взгляда. Она ненавидит себя за вырвавшееся само собой: "Спасибо, я у вас в долгу." Мечтает забыть о том легкомысленном поступке. Подумать только, поверить в это "не за что, присаживайся в машину, я так понимаю, идти тебе некуда"!

Она была так ошарашена проницательностью незнакомца, что присела на заднее сиденье дорогущей иномарки, лишь краем сознания слыша звук захлопнувшейся дверцы. Но ведь она могла уйти в любую секунду, даже тогда, когда ей был заказан номер в отеле, когда они поднимались в начищенной до блеска капсуле лифта, когда оказалась в комнате, выполненной в в порочных бордовых оттенках. Она лишь стояла, настороженно, почти нервозно озираясь широко распахнутыми глазами по сторонам, точно и правда дикое вольное создание, внезапно попавшее в капкан.

Но лишь с глухим щелчком замка она встрепенулась, кидаясь к двери, растерянно смотря на отшлифованную деревянную поверхность. Медленно, в предобморочном состоянии она стала поворачиваться в сторону мужчины, но тут же была отброшена в сторону большой кровати. Не удержав равновесие, девушка падает на пуховые перины, даже не замечая их необычайной мягкости. Попытка встать.

А дальше все в тумане.

Хьюго помнит лишь придавившее ее сверху крепкое тело, звук рвущейся ткани, жаркие поцелуи. Она помнит отчаянные попытки вырваться, сопровождаемые хлесткими ударами кожаного ремня, отдающими жгучей болью почему-то по всему телу.

Она не забудет, как что-то твердое проникло внутрь, и стало ТАМ двигаться, сопровождаемое невыносимой болью, не той, что была от ремня, от рук, от зубов - другая, гораздо сильней.

А еще она помнит, как проснулась утром одна, не в силах даже пошевелиться, как думала, что это все, как хотелось побыстрее умереть то ли от боли, то ли от стыда. Но она всегда будет помнить то чувство, точнее, бурю чувств, когда открылась дверь в номер, и на пороге появился ОН, держа в рука какие-то пакеты. Позже она узнала, что там одежда для нее, и что он забирает ее к себе домой.

А еще позже узнает и то, что Учиха заприметил ее давно, не в той библиотеке, нет - раньше, гораздо раньше. Хината была согласна на все, ведь у нее уже не было ничего. Она ничем не рисковала. Так ей казалось.

Началась, казалось бы, идеальная жизнь: одежда, забота со всех сторон, хорошее образование. Но это лишь обертка от конфеты. Хьюгу посадили на цепь, шелковую, но ее не разорвать.

Итачи Учиха, именно так звали того, кто строил своими красивыми сильными заботливыми руками ее личный ад.

Оберегая, воспитывая, любя, но лишь в светлое время суток. Такова изнанка этой жизни, как и всей реальности, всего этого жалкого мира: плеть, удары, тонкое лезвие, проникающее под тонкую кожу, секс. Да, не любовь - секс, жесткий, без поцелуев, сопровождающийся лишь глотанием собственных слез вперемешку с собственной кровью и тягучей вязкой спермой.

Жена.

Нет, она никогда не была женой, хоть и была сыгранна свадьба - игрушка. Красивая, умная, воспитанная кукла, которой Учиха никогда не изменял - она знала это без слов.

Он целовал ее, но после обряда жертвоприношения боли несуществующим божкам. Целовал так, будто извинялся: приторно нежно, затягивая, лаская мягким язычком ее ребристое небо, проводя им вдоль ровного ряда зубов.

Он будто молил прощения, когда вылизывал досуха ее лицо шершавым языком.

А она прощала, послушно каждый раз ложась на ложе пыток, прогибая спину, вдыхая запах почти черных волос. Они пахли чем-то горьким, как и все его существо. Нет, оно не жгло - горчило.

Хината уже давно не рвется на волю. И не будет рваться никогда. Она будет послушной, будет прогибаться под ним, а он будет лепить ее, точно из глины.

Хьюго никогда не скажет ему, о своей боли, спокойно забываясь в ней.

Хината всегда теперь молчит.

Она ведь кукла, забыли?