Лестница в небо

«Папочка, пожалуйста, отпусти меня. Я так хочу сбежать из этого места. Я так хочу быть свободной. Папочка, молю…»

Я всегда ненавидела этот мир. Будучи ребенком, в возрасте 6 лет, я поняла, как его ненавижу. В частности две страны не давали покоя моим мыслям, все время будоража сознание отрицательными эмоциями: Россия и Япония. Ненавижу. Я уже забыла, когда я смеялась, как все обычные дети, когда я плакала и капризничала, как все обычные дети, когда строила из себя уже взрослого и самостоятельного человека, как все обычные дети, когда отчаянно любила своего папу, как все обычные дети. Я просто забыла, какого это – «быть частью мира обычных детей». Сколько себя помню, я всегда жила на острове Хабомаи, здесь родилась, здесь и умру. Если вы считаете, что живете в плохом месте, добро пожаловать в мою сказку. Хабомаи – это забытое Богом место, находящееся на северо-западе Тихого Океана и входящее в группу Курильских островов. Две страны, две мировые державы до сих пор продолжают делить между собой то, что стоило бы просто потопить в океане, если такое вообще возможно. Так, полноправно и всецело принадлежа этому месту, не в силах никуда деться и сбежать, я чувствовала себя предметом дележки двух изголодавшихся животных. Здесь всегда холодно, влажно и туманно. Каждое утро начинается с очередных переговоров взрослых в коридоре, которые, прикрикивая друг на друга, так и уходят ни с чем, не в силах найти компромисс. Каждый вечер заканчивается тем, что взрослые, расходясь по своим местам проживания, остервенело кидают по сторонам разъяренные взгляды. Нет, здесь не суровый климат. Я вру: здесь не холодно, не влажно, не туманно. Просто здесь всегда опасно, злобно и все пропитано ненавистью и отчаянием. Все дело в людях, проживающих на этом острове. И я вынуждена была расти в этой среде. Просто такова судьба дочери пограничника. Такова моя судьба… Я никому не пожелаю родиться в союзе между японкой и русским. Простой японской девушкой и обычным русским солдатом. Никогда, не пожелаю никому, ни за что в жизни. На этом чертовом острове не проживает ни одного гражданского, лишь российские пограничники. А ведь я просто хотела…
- Сакура, выйди, погуляй где-нибудь, мне нужно переговорить с…
- Ухожу! – Мне все равно с кем он там хочет переговорить. Белыми тонкими пальцами осторожно складываю пожелтевшую от времени и изношенную до дыр старую бумагу с аккуратными японскими иероглифами и убираю в полку. Комната, прогнившая сыростью и ненавистью – вот весь мой маленький мир, тюрьма, в которой узник в лице меня живет уже четырнадцать лет. И сейчас у меня снова есть немного времени для прогулки, пока отец разбирается с очередными непрошенными гостями на этом острове. Военные журналисты и работники средств массовой информации, хоть и не часто, но все же периодически оказываются на этом острове с целью получения материала для очередной скандальной статьи с ярким и кричащим заголовком. Легкий скрип закрывающейся двери, ноги в который раз ступают к порогу по протяжно скрипящему старому полу.
- Шевелись, - вот он, мой отец, показавшийся у лестничного пролета, как всегда, с идеально непроницаемым лицом и выражением безукоризненного подчинения в темных глазах. Густые брови, из-под которых еле видны две черные бусинки зрачков, пожелтевшая от дешевого табака кожа лица и глубокие складки на лбу. Вот такой он человек – моя личная сторожевая собака.
- Считай, что меня здесь никогда и не было, - бесцветный, лишенный каких-либо эмоций голос, потускневший взгляд глубинно зеленых глаз в ответ, и протяжный скрежет закрывающейся входной двери. По до боли известной дорожке быстро семеня короткими с исцарапанными коленками ногами, убегаю к столь привычному месту, которое лишь на несколько часов дарит ощущение свободы… и одиночества. Нескончаемого одиночества. Одиночества, заранее, с самого рождения, присущего только мне. Так и сейчас, находясь в самой отдаленной точке острова, на утесе, я отчаянно тянула руки вперед. Где-то там, далеко, в Японии, живет моя мама. Я так отчаянно хочу к тебе, я там самозабвенно это желаю. Ну почему ты оставила меня тут? Почему я никак не могу быть счастливой? За что все это? Неужели я совершила столь непростительный грех, что расплачиваюсь за него в этой жизни? Зачем вообще жить? Зачем?! Моя душа все никак не успокоится. А все вокруг так и вторит «никогда…» Небо, все такое же до безобразия высокое, отчужденное и недосягаемое. А океан все так же бушует, волнами разбиваясь о скалы, пеной исчезая где-то далеко внизу. И сегодня на Хабомаи беспокойно, скоро опять пойдет дождь. Густые клубы тумана медленно окутывают все вокруг, мешая видимости. Пряча от меня и без того недосягаемую мечту. Мама, я хочу к тебе, мама, я хочу в Японию. Хоть куда-нибудь, лишь бы не здесь. Молю тебя, забери от сюда, спаси. И сколько бы я не просила, сколько бы не билась в истерике, утирая сырой тканью одежды слезы, никто не придет, никто не спасет. Даже ты, моя самоназванная мама. Человек, которого я знаю лишь из короткого письма. Я так долго изучала эти иероглифы, втайне от своего отца, в надежде прочитать то, что было написано и посвящено только мне. И какого же было мое разочарование, когда я поняла смысл этих незатейливых символов, так бережно выведенные мамой на пожелтевшей от времени бумаге.

«Моя дорогая и самая любимая Сакура. Ты знаешь, что при рождении отец был против такого имени? У меня на родине, в Японии, мы так называем вишневое дерево, чьи цветы столь прекрасны и нежны. Сакура, будь сильной. Я вынуждена была покинуть Хабомаи. Я люблю твоего отца, люблю. Но ради моего же блага он выслал меня с острова при первой возможности. Я не должна была влюбляться в него, он говорил, что это с самого начала было ошибкой. Но все же… Кто сказал, что запретная любовь не имеет права на существование? Солнышко, будь сильной, когда-нибудь это письмо попадет тебе в руки. Когда-нибудь, быть может, мы увидимся, и я смогу рассказать тебе всю правду. Прости, что я покинула тебя. Прости. Но я настолько сильно люблю твоего отца, что не могла оставить его. Будь с ним, расти на его глазах, подари ему семью, о которой он так всегда мечтал. Твой отец военный, он сильный человек. Но больше всего каждый из нас боится одиночества. Не покидай его. Никогда. Не оставляй его, как когда-то насильно оставила я. Малышка моя, ты не представляешь, как сильно я хотела быть с ним, с тобой. Чтобы ты росла на моих глазах. Росла и улыбалась. Будь сильной. Ведь и папа, и мама так тебя любят.»

Никто из нас не хочет быть одиноким, да, мама? Каждый боится одиночества. Ты, где-то там, в Японии, одинока. Папа здесь, на острове, тоже одинок… А я такая эгоистка, мама. Ведь я…
- Мне тоже одиноко, мама! Одиноко, как никому на этом свете! Я не хочу быть сильной, не хочу быть здесь. Не хочу быть с отцом. Я хочу свободы. Я хочу сама строить свою жизнь. Сама! – Этот крик, подхватываемый свирепыми порывами ветра, был последней каплей моей силы. Да, я слабая. Я больше не могу быть сильной. Я больше не хочу. Ничего. Даже к тебе, мама. Я вас всех ненавижу, весь мир. Но, может быть, я имею право ухватиться, что есть мочи, за эту теплую руку, которая накрыло мое лицо. Рука, что подарила мне спасение… Твоя рука, Какаши…

Часть II. Гореть

«Четырнадцать лет – столь невинный возраст. Ведь именно тогда, не столкнувшись лицом к лицу с реальностью, мы все еще можем просто мечтать. А когда тебе двадцать пять, ты даже не имеешь право желать ту, которая все еще мечтает. Когда тебе двадцать пять, ты не имеешь никакого права любить ребенка. Ты не имеешь права навязывать ей свою взрослую любовь… Ты ни на что не имеешь права.»

- Что в этом Богом забытом месте делает ребенок? Ну-ну, не плачь.- Его голос был такой успокаивающий, несколько отстраненный, грустный и такой… взрослый. Рука мужчины бережно накрыла лицо плачущей девочки. Ответом лишь послужили короткий всхлип и такая отчаянная хватка малышки. Ее тонкие ручки вцепились в его ладонь, большую и сильную. Нужно было целых полчаса для того, что бы девочка успокоилась. Целых полчаса, которые превратились в вечность. Мужчина так и стоял позади, с наигранным интересом рассматривая серый пейзаж впереди, а ребенок так и плакал, ее глаза были закрыты чужой ладонью. А она так жадно в нее вцепилась, как в последний раз. И только тогда, когда она нашла в себе силы остановить поток слез и отпустить руку незнакомца, все началось. Судьба завертелась совсем по другому, медленно отсчитывая временной эквивалент, которому когда-нибудь придет конец. Девочка повернулась, с благодарностью и неким обожанием всматриваясь в лицо человека, которого видела на этом острове первый раз в жизни. И она уже любила его. Настолько отчаянно и нежно, как может каждый ребенок, которому была подарена надежда.
- Я – Сакура. – Охрипшим голосом она положила начала собственному уничтожению. И вряд ли теперь сможет остановиться.
- Хатаке Какаши, юная леди, - мужчина слегка улыбнулся, внимательно всматриваясь в ее покрасневшие глаза, где боль и надежда граничили вместе. Таких пронзительно зеленых глаз он еще никогда не видел.
- Вы японец?
- Да, военный журналист в токийском издательстве одной газетенки. Однако тут, насколько я знаю, нет гражданских, только русские пограничники. Так что тут делает маленькая девочка с, прошу заметить, японским именем? – Какаши коротко хохотнул, отойдя от девочки на шаг и оценивая тонкую структуру тела Сакуры. Она была столь невинна, нежна и… несчастна.
- Я живу здесь с отцом, он один из тех самых русских пограничников, Какаши-сан, - девочка перешла на японскую речь, с наслаждением растягивая каждое слово. Оказывается, ее ненависть ко всему не мешала теперь полюбить сразу две вещи – японский и Хатаке.
- А ты бегло разговариваешь, молодечик. И даже знаешь культуру нашей речи при первой встрече. Ну что ж, прости, но дела зовут. Мне еще нужно получить определенную информацию перед тем, как сегодня покину остров. Так что, беги домой. И больше не смей плакать.
И именно в тот момент, когда Какаши бросил Сакуру, она отчаянно возжелала быть с ним. Иметь именно такого отца. Любить всем своим маленьким сердцем именно такого человека. Поэтому девочка уже все для себя решила. Ничего даже не сказав в ответ, лишь проводив Какаши взглядом, Сакура побежала домой. И только вступив на порог, в ноздри ударил резкий запах сильного алкоголя вперемешку с дешевым табаком – отец, как всегда, в конце дня искал спасения весьма причудливым путем. В письме мама говорила Сакуре, что она должна быть рядом с папой, спасти его от одиночества. Но этот человек, который зовется ее отцом, уже давно нашел выход из сложившейся ситуации совсем в другом. Алкоголь и сигареты были всегда для него важнее, чем родная дочь. Так пусть и будет этот ужас продолжаться дальше, а Сакура терпеть этого не будет. Поднявшись в комнату, Сакура быстро собрала маленький рюкзачок, куда поместила сменную одежду. Из полки достала старое мамино письмо и бережно убрала его в карман джинс. Через несколько часов с причала должна была отправляться лодка с проводником обратно в Японию, откуда и приплыли всего на день военные журналисты. Именно поэтому если сейчас девочка не успеет, не спасется уже никогда. Где-то в глубине души она понимала, насколько этот поступок безрассудный, но ее больше никто не спасет, некому ее остановить. Даже родной отец, который в конце рабочего дня трупом валяется в соседней комнате, не заметил, что уже давным-давно потерял собственную дочь. На прощание Сакура не сказала ничего, абсолютно, лишь вглядывалась в пустоту коридора, без сожалений покидая порог родного дома.


- Какаши-сан, - девочка, выйдя из пролеска к мужчине, который медленно приближался к причалу, где его ждали проводник и два человека, с которыми он работал в штабе, ухватилась за край ткани старого серого плаща.
- Что ты здесь делаешь, Сакура? – Какаши тут же выпустил из рук недокуренную сигарету и потушил бычок подошвой обуви.
- Умоляю, Какаши-сан, заберите меня с собой. Я больше не могу жить здесь, пожалуйста, Какаши-сан, заберите меня отсюда. – На глаза девочки снова навернулись слезы. А в его можно было видеть лишь легкую отстраненность и недопонимание. Несколько секунд молчания были сравнимы с вечностью. Для обоих. И лишь когда его голос окончательно уничтожил эту тишину, все смогла снова обрести свои прежние цвета, и пусть пока что они было только черными, белыми и серыми.
- Сакура, возвращайся домой. Не делай глупостей, о которых можешь пожалеть на всю оставшуюся жизнь. И вообще твой уход будет расцениваться как похищение. Право, не глупи.
- Единственное, о чем я всегда жалела, это что вообще родилась здесь, Какаши-сан, заберите меня. Молю. Спасите.
Легкий запах табака в воздухе, и впервые он был столь желанным для девочки. Решимость сбежать в ее пронзительно зеленых глазах медленно сводили с ума. Ведь каждый из них был по-своему одинок. В конце концов, кто говорил, что взрослый человек не имеет права на глупости? Протянутая рука и короткое «быстрей» были новой страницей в жизни Какаши и Сакуры. В жизни двух людей, которые по стечению обстоятельств, нашли друг в друге спасение и… гибель.

Часть III. Все с нуля

«Какаши-сан, спасибо. Спасибо за то, что я встретила вас. Одна эта встреча подарила мне смысл. Вы спасли меня, взяв с собой, вы спасли меня, не оттолкнув, не бросив. Вы для меня все. И только с вами я хочу обрести столь желанную свободу…»

Девочка вся дрожала под тонким пледом, небрежно накинутым Какаши. Ну не умел он ухаживать за детьми, никогда не умел. Его одинокая жизнь холостяка, который искал спасение в работе, лишь изредка впускала странных барышень, имена которых Какаши забывал на следующий день, не научила обращаться с детьми. И теперь он буквально привязал к себе жизнь маленького человечка. Зачем?!
- Какаши-сан, а вы никогда не мечтали о свободе?
- Ты о чем, Сакура?
Легкое никотиновое облако медленно растворялась в клубах тумана, который скрывал Японию впереди. Совсем скоро их маленькая лодка причалит к началу новой жизни. Совсем скоро.
- Я всегда мечтала о свободе. На утесе, где встретила вас, Какаши-сан. Я часто стояла там одна, наблюдая за бесконечным горизонтом неба. И мечтала. Мечтала, что когда-нибудь окажусь где-то там.
- На небе? – Легкое недопонимание в его голосе, и такой светлый, заливистый смех в ответ. Оказывается, эта девочка действительно умела смеяться, как все нормальные дети.
- Да, на небе. Представьте, если бы существовала некая лестница, которая ввела вверх, по которой можно было спастись, которая вывела меня к небу. Представьте, как бы это было чудесно, Какаши-сан? – Ее маленькие ручки так жадно тянулись вверх, ухватывая что-то в воздухе, которое нельзя было заметить глазами взрослого человека. Ведь в двадцать пять, столкнувшись с реальностью, просто перестаешь мечтать. Увы, но такова жизнь.
- Лестница в небо, значит?.. То, что может подарить человеку абсолютную свободу. Обещаю, я когда-нибудь найду ее для тебя, Сакура. – Он взъерошил ее короткие светлые волосы и попытался выдавить что-то наподобие улыбки. Но и этого было достаточно для того, чтобы Сакура улыбалась, чтобы чувствовала себя счастливой.

«Может быть, именно вы, Какаши-сан, станете для меня той самой лестницей в небо. Тем самым проводником к свободе.»
«Жаль, что я оказался всего лишь палачом…»

Часть IV. Zero

«Это невыносимо. До боли в груди. Невыносимо смотреть, как она растет на твоих глазах. Невыносимо желать ее, владеть ею и быть единственным смыслом. Слышать от нее каждый раз «вы для меня все, Какаши-сан» и понимать, что у нас абсолютно разная привязанность друг к другу. Знаешь, Сакура, это невыносимо… быть твоей лестницей. Это больно, Сакура. Больно.»

- Какаши, завтра готов, - молодая двадцатилетняя девушка суетилась на кухне, поджаривая бекон. И в это утро Сакура, как всегда опаздывала, но уйти первой и не приготовить завтрак человеку, который подарил тебе свободу, она не могла. Поэтому всегда опаздывала на подработку, даже в выходной день. А сам Хатаке, лениво поплелся в другую комнату, выкуривая очередную сигарету. Почувствовав запах никотина, девушка лишь нахмурилась, ловким движением выхватив из пальцев мужчины сигарету.
- Я же говорила, не курить на кухне, - она, будто насмехаясь, сама затянулась и небрежно потушила окурок о пепельницу на подоконнике.
- Сколько я раз говорил – хватит тут хозяйничать, - Какаши, насупившись, уже молча уткнулся в тарелку, будто желая испепелить ее взглядом.
- Вы говорите мне это каждое утро. И на протяжении шести лет. Хватит, - она звонко засмеялась, прижимаясь к мужчине со спины и вдыхая мускусный запах его тела. тонкие пальцы рук неспешно перебирали серые, местами уже начинающие сидеть волосы. И который раз она про себя улыбалась тому факту, что Хатаке, скорее всего, никогда не поседеет. По крайней мере, его природный пепельный цвет волос просто смешается с сединой, приходящий со временем. Это, наверное, было просто аморально, вот так прижиматься к тридцатиоднолетнему Какаши, но Сакура его любила. По-своему, но любила. И больше не могла представить, что не живет с ним в двухкомнатной квартире вечного холостяка.
- Ты, кажется, опаздывала на свою работу, Сакура, - Какаши, как всегда, небрежно оттолкнул столь желанное от себя тело, еле сдерживая мужскую потребность просто обладать этой девушкой. Перед ним, в его воображении, этой девочке все еще четырнадцать лет, Хатаке все еще не имеет никакого права просто прикоснуться к ней, просто признать, что, черт возьми, полюбил ее по-настоящему за эти шесть лет совместного проживания. Он все еще не осознал, что очередная юбка не сможет спасти его от столь тягучей и такой убийственной любви. Нет, он этого просто этого так до конца и не осознал. Какого это – любить ее и не сдерживаться.
- До вечера, Какаши.
- Ага, женушка. – И снова мечта, звучащая лишь в роли подкола с его уст. Легкая полуулыбка в ответ, и Сакура снова покидает его, оставляя в этот субботний день абсолютно одного. А в понедельник снова на работу, и осталось только пережить эти два дня очередного нескончаемого одиночества.
- Старый извращенец, даже бекон, кажись, пахнет тобой, Сакура, - нахмурившись и даже не притронувшись к еде, Какаши медленно подошел к окну, раскуривая сигарету и провожая взглядом такой родной силуэт, который стремительно скрылся в толпе людей.


Не удивительно, что сегодня он снова был один. Пустая квартира, в каждой комнате которой можно было почувствовать легкий запах духов Сакуры. Она всегда вставала раньше его, готовила завтрак, прибиралась и… отравляла жизнь Какаши своим присутствием. И очередной выходной прошел в небытие никотиновой завесы. Хатаке умудрился скуривать по несколько сигарет в каждой комнате, пытаясь заглушить аромат девушки дешевым табаком. Но разве такое возможно? Нет, только не в его голове. Помутневший рассудок продолжал хранить каждую черту ее лица, каждую линию идеального силуэта, каждую нотку столь дорого запаха тела. Почему память человека не приравнивается электронной машине? Почему нельзя просто взять и переустановить систему, теряя при этом все раннее сохраненные данные? Почему нельзя взять и отключить прибор от электропитания и утонуть в небытие? Может, просто потому, что ты - человек? Жалкое создание, обреченное на вечное «хотение» того, к чему так и не осмелишься притронуться.
Легкий щелчок входной двери, постукивание каблуков на пороге, легкий шорох одежды. Она все ближе и ближе. Приближается к комнате, где, пытаясь забыться, лежал с толку сбитый мужчина. Тусклая полоска света пронзила темную комнату, когда Сакура осторожно приоткрыла дверь.
- Какаши, ты уже спишь? – Молчание в ответ. Сейчас, находясь к ней спиной, он все равно мог видеть легкую полуулыбку на ее лице. Нет, не надо. Отключи фантазию. Закрой глаза. Не сходи с ума. Все было потеряно с самого начала. Ты сам загнал себя в эту ловушку, когда согласился ей помочь, когда подарил ей свободу, а себе обеспечил пребывание в золотой клетке собственных чувств.
Сакура вздохнула, аккуратно прилегла рядом, прижимаясь к спине Какаши. Сердце в груди отчаянно желало погибнуть, разорваться и перестать биться. Прямо как у никчемного подростка. Оставалось только продолжать притворяться спящим. Это будет самым правильным решением.
- Какаши, - ее шепот, еле слышный, все равно приносил слишком много боли. – Какаши, кажется, я все равно одна. Кажется, я надоела даже тебе. Кажется…
Нет, остановись. Просто заткнись, хотя бы на минуту и выйди к черту из этой комнаты. Оставь в покое, исчезни.
- Кажется… Ты забыл о своем обещании. Не найти свободы.
Это были последние слова девушки перед тем, как глаза медленно закрылись и она провалилась в глубокий сон, даже не представляя, какого сейчас было самому Хатаке. Он осторожно перевернулся на другой бок, вглядываясь в ее бледное и уставшее лицо. Ну чего не хватает этой чертовке? Что еще ему надо отдать, чтобы она чувствовала себя счастливой? Харуно была так близко, настолько, что стало невозможно терпеть.
- Не найти свободы, говоришь?.. А какого мне? Ведь я лишил себя ее в тот момент, когда впустил такого ребенка в свою жизнь.

«Уж лучше я буду лишен свободы, чем зависим от кого-то…»

Хатаке поцеловал спящую девушку в лоб, болезненно сощурив глаза. Да, он когда-то обещал подарить ей свободу, он забрал ее с собой с острова, позволил жить рядом на протяжении стольких лет. Обрек себя на каждодневные мучения: сам того не подозревая, наблюдал за тем, как маленькая девочка превращается в женщину. Столь прекрасную и желанную. Больше всего на свете. Но что-то не позволяло даже притронуться к ней. Он бы ее просто сломал. Ведь часто продолжал видеть в Сакуре всю ту же несчастную и забитую жизнью девочку, которая не могла даже осознать, что такое «взрослая любовь». Может, когда-нибудь…

Часть V. Неизбежные повороты

«Больше нет сил сдерживаться. Больше не могу ее принять. Хватит, отпустить. На все четыре стороны. Она хотела свободы? Пусть ее и получит. А я… а я так больше не могу.»

- Какого хера? – Сейчас Какаши дошел до такой кондиции, когда не мог самостоятельно открыть дверь. Как не поворачивай ключ – замок не поддается. Обматерив собственное жилье на чем свет стоит, Хатаке начал бить по двери, надеясь на то, что хотя бы ее выбьет. Легкий щелчок, и на пороге стоит она. Такая же жестокая со своей заботой и легким непониманием в глазах. В глазах, которые ты так любишь и ненавидишь одновременно.
- Какаши, ты где был? Я переживала, - она аккуратно вытащила ключи из замка с другой стороны и отошла назад, пропуская в коридор мужчину. От него пахло алкоголем и дешевым табаком вперемешку с женскими духами. Харуно лишь поморщилась, закрывая за хозяином дома дверь.
- Какаши, ты меня слышишь? Что с тобой? Ты…
- Замолчи, Сакура, - девушка вздрогнула: еще никогда он не разговаривал с ней так, никогда не позволял себе грубости в голосе, никогда не позволял показываться в таком виде ей на глаза. Так что произошло сегодня? А он лишь продолжил, не обращая внимания на испуг в глазах Харуно. – Ты меня достала. Меня все достало. Все!
- Какаши, тебе нужно принять душ, пошли, - аккуратно дотронувшись до ткани его рубашки, девушка дернула мужчину на себя, заставив повернуться к ней лицом. – Посмотри на меня. Ты же знаешь, что можешь мне доверять.
Ни один мускул на лице мужчины не дрогнул. Лишь внутри с пущей силой вспыхнул пожар тех чувств, которые он слишком долго скрывал и держал в себе. Даже такие закаленные жизнью, как он, ломаются, не находя выхода из тупика. А прикосновение Сакуры, ощущение тепла ее руки просто сводили с ума. Дернув ее на себя и повалив на пол, Какаши придавил девушку своим телом. Харуно вся дрожала, пытаясь вырваться и что-то невнятно говоря, но он ее больше не слушал. На грани…
Насильно проникая в рот девушки, вдыхая аромат ее тела и пьянея еще больше, он понимал, что вот оно – счастье. Лишь нужно добиться его силой. Так чего все это время ждал?
- Какаши! – девушка взвизгнула, извиваясь из стороны в сторону под тяжелой хваткой мужчины. Нет, никогда, только не он. Какаши не мог причинить ей боли, не мог вот так поступить с ней. Ведь он не станет?.. Ведь… Из пронзительно зеленых глазах потекли слезы, горячие, обжигающие бледное и испуганное лицо девушки. Почему? Почему он так отчаянно напоминает сейчас ее собственного отца? Призрак из прошлого, который такой же жестокий, такой же властный. От отца тоже все время ваняло алкоголем и сигаретами. Всегда. И теперь Какаши… Какаши, которому Сакура всегда доверяла… Он…
- Я же люблю тебя, идиотка, ты не представляешь, чего мне…
- Нет, отпусти меня, отпусти! – ее широко распахнутые глаза встретили его, полные боли и грусти. Но его грусть и боль ничто по сравнению с ее страхом. Сейчас ей было противно. Было противно чувствовать его влажный язык, его жесткую хватку, отвратный запах его тела. Человек, которым она дорожила больше всего на свете, оказался ничем не лучше ее отца.
Впервые в жизни Какаши видел отвращение в глазах той, кого любил так отчаянно и сильно. Все, это конец. Так больше не может продолжаться. Собрав всю силу в кулак, он медленно встал с пола, стараясь не смотреть на ее заплаканное лицо, на ее хрупкое и дрожащее тело, на ее маленькие ладони, прижатые к груди, где сердце бьется так отчаянно и быстро.
- Хватит. Больше не могу. Убирайся. Если я тебе настолько противен, убирайся отсюда.
Со злости распахнув дверь и уже собираясь покинуть квартиру, Какаши обернулся и грустно промямлил:
- Я нашел твою чертову лестницу. И она ведет прямиком из этого дома.
Громкий хлопок двери эхом бил по сознанию. Сакура продолжала лежать на полу, обнимая дрожащими руками ноги. Она не в силах была сдержать слез. Почему-то с его уходом внутри все опустело. Отвращение и ненависть снова канули в Лету. В памяти всплыли образы заботливого и такого родного Какаши. Человек, который подарил ей счастье. Тот, кого она всегда так сильно любила. Она всегда была благодарна Какаши. А теперь все перевернулось с ног на голову. Теперь эти холодные стены не пахли домом. Теперь она не могла здесь оставаться. Но и покинуть место, где была так счастлива, тоже не могла. И не осталось больше ничего… Абсолютно…



«Ты обещал… Ты обещал найти ее для меня. Подарить мне ее. Ее. Свободу. Ты сказал, что обязательно поможешь мне. Ты не говорил, что когда-нибудь заберешь счастье, что подарил мне в момент нашей первой встречи. А теперь я просто хочу уснуть. А ты продолжай жить, Какаши. Без эгоистки, которую сотворил собственными руками.»

Его слова все еще эхом отдавались в сознании, жесткий взгляд продолжал острым лезвием резать внутренности, а отстраненный и лишенный каких-либо эмоций голос погружал в холодный омут отчаяния. Я так больше не могу. Смысл жить, не находясь рядом? Причина быть одной, когда познала настоящее счастье? Да, я была глупой. Да, я вела себя как дура. Да, я всю жизнь неосознанно была эгоисткой и заботилась только о своих чувствах, не признавая твои, даже не догадываясь о них. Но почему ты не дал мне второй шанс? Почему ты, Какаши, не захотел еще немного подождать и дать мне разобраться в собственных мыслях? Ведь сейчас, осознав все, я могла бы сделать тебя счастливым. Приложила к этому максимум усилий. Но дело в том, что тебе это уже не нужно. Ты этого больше не желал. Ты обманул меня, не исполнил обещание, ты… Нет, прости. Это я была слишком глупа. Взвалила на тебя груз своего отчаяния, боль прошлого и неизбежность темноты завтрашнего дня. И сейчас, сжимая в дрожащих ладонях пистолет, найденный в полке спальни, я понимаю, как никчемна была прожитая мною жизнь. Сколько боли я принесла тебе. Жаль, что я не смогу уже с тобой поговорить, жаль, что я не могу вернуться к прежней Сакуре и снова попросить Какаши забрать меня с собой. Ведь по идее я уже не ребенок. По идее… А что на самом деле – ничего. Пустота. Именно она накрыла в тот момент, когда я даже не смогла ответить на собственно поставленный вопрос «а люблю ли я Какаши?»
Слишком много мыслей, вопросов, воспоминаний. Голова вот-вот взорвется, а сердце просто перестанет биться.

«Я нашел. Я нашел эту твою чертову лестницу в небо. Вот она. Вот!»

Наверное, я с самого начала не понимала смысл свободы, смысл своей мечты. Я так хотела сбежать с этого чертового острова и стать независимой, дышать собственным воздухом и жить собственной жизнью. И когда поняла, что зависима от тебя, я снова потеряла столь желаемую свободу. А разве это было плохо?.. Скорее всего – нет. Но вряд ли я уже сама смогу ответить на этот вопрос. Я где-то читала, что абсолютное забвение несет за собой абсолютную свободу. Что ж… Если к исполнению намеченной цели ведет только смерть, я без сожаления нажму на курок… Да, пора сделать первый шаг. Пора поставить ногу на шаткую ступень моей лестницы. Пора… Действительно, это так легко – самой добиться поставленной цели. Легко нажать на курок. Легко обрести свободу. Осталось только сказать «пока, Какаши…»
А хватит ли смелости?

«И все же, я хотела, чтобы по этому лестнице мы шли вместе, Какаши.»

Короткий щелчок, похожий на скрип ступени. Кажется, она все-таки смогла сделать первый шаг по лестнице. Не в небо. Совсем нет. Это просто было слепое погружение в оковы смерти. И не там никакой лестницы. Нет никаких иллюзий. Нет Рая или Ада. Там только пустота. Остается лишь сгнивать в ней вечность. Прощай…


- Алло, Какаши-сан? Вы бы не могли заполнить вторую полосу? Материал нашим сотрудником не был подготовлен. А у нас сроки горят.
- Окей, все сделаю. Какая на этот раз тематика?
- «Маленькие трагедии».
- Ничего другого выбрать не могли? Черед час проверяй электронную почту.
И прежде, чем редактор смог вымолвить хоть слово, Какаши нажал на сброс и сосредоточенно уставился на экран компьютера. Плотно сжатые губы, поседевшие волосы и столь привычно зажатая между пересохших губ сигарета. Пальцы стали сами собой быстро стучать по клавиатуре, набирая строка за строкой.

«Стоит ли пытаться желать достигнутого? Действительно ли то, что мы считаем мечтой, подарит нам по осуществлению счастье?..»

Стряхнув пепел прямо на пол, мужчина снова принялся быстро настрачивать нужный ему текст. Каждая буква, каждое слово бились в его голове, отчаянно желая свободы. Свобода… Он ненавидел это слово. Ненавидел и бесился. Всякий раз, когда слышал.

«Она была человеком приятной наружности. Молодой и живой во всех смыслах этого слова девушкой. И как многие другие, она была максималисткой во всем. И это ее делало ее глупой. Действительно глупой. Она с самого начала поставила себя глупую цель. И по-глупому ее добивалась…»

Телефонный звонок оторвал Какаши от работы. Он нехотя потушил сигарету о пепельницу и нажал на «ответить».
- Добрый день, Хатаке-сан.
- Добрый. Это вы, Мацуда-сан?
- Да. Вы снова меня узнали. Простите, я спешу, поэтому скажу сразу. Обязательно зайдите сегодня больницу после обеда.
Какаши на мгновение замер, тупо пробегая взглядом по только что напечатанным строчкам. Казалось, все прошлое только что пронеслось перед глазами.
- Хатаке-сан, вы слышите?
- Да, да, простите. Ей… уже лучше?
- Сложно сказать. Здесь разговор иного плана. И явно не по телефону. У меня еще пациенты, я должен идти. В общем, не забудьте. После обеда я вас жду в своем кабинете. До свидания.
- До свидания, Мацуда-сан.
Мужчина коротко выдохнул, еле-как сконцентрировавшись, снова принялся за статью. Через полчаса материал был готов и отослан на почту редактору. Докурив сигарету, Какаши, накинув пиджак, вышел на улицу. Сев в такси, Какаши задумчиво провожал взглядом оставшихся позади машины, в которой находился, прохожих.

«Может, и ты, Сакура, была просто прохожим в моей жизни?..»

Этот вопрос давно уже мучал Какаши и не давал ему покоя. Он не мог жить в старой квартире и переехал в другую, на окраине Токио. Работал он теперь в основном на дому. Лишь изредка выбирался в центр за покупками. А еще чаще – навестить собственное прошлое. Как и сейчас. Заплатив таксисту, Хатаке вскоре пересек длинный больничный коридор, с болью в сердце проходя мимо палаты номер 14, и остановился напротив кабинета с табличкой «лечащий врач Мацуда». Постучав в дверь и дождавшись одобрения, мужчина вошел в плохо освещенную комнату.
- Я дремал, Какаши-сан. Простите, всю ночь на ногах. Присаживайтесь. – Устало потерев виски, доктор окинул вошедшего сосредоточенным взглядом. Какаши лишь нахмурился в ответ, заметив какие-то отчаянные и уже заранее сожалеющие нотки в этом взгляде. Такое выражение он часто встречал на своем жизненном пути. Такие же глаза были и у нее…
- Мацуда-сан, не могли бы вы сразу к делу. Что с ней?
Доктор даже и глазом не повел, лишь, устало повертел ручку в руках. В его практике были и такие случаи. Поэтому утаивать нечего.
- Как врач я делаю все, что в моих силах для пациентов. Но как человек я советую отключить девушку от аппарата искусственного питания. Так больше не может продолжаться. Кому нужно вообще такое жалкое существование? Хатаке-сан…
- Хватит. Я позднее дам вам свой ответ. Прощу прощения, мне нужно выйти.
Выйдя из кабинета и пройдя дальше по коридору, Какаши остановился у до боли знакомой палаты. Тяжело выдохнув, он медленно потянул за ручку двери и осторожно вошел в светлую комнату. У окна, на кровати лежала девушка. Казалось, она просто спала, но десятки проводов, иголками прикрепляющиеся внутривенно к коже, говорили об обратном. Тяжело было вообще понять, жива она или нет. Лишь зеленые линии на экране показывали – сердце бьется, медленно, монотонно, но бьется. В глазах мужчины можно было прочитать сотни эмоций – начиная от гнева и кончая сожалением. Он аккуратно присел на край кровати, с нежностью вглядываясь в бледное лицо девушки. Ладонь накрыла ее руку, тонкую, почти прозрачную, Какаши медленно перебирал ее пальцы своими, чувствуя, будто прикасается к воде. Вот она рядом, холодная и способная утолить жажду, и вот ее уже нет. Действительно, хотела ли она такой вот жизни? Человек, осмелившийся на убийство самого себя, никогда бы не захотел выжить. И Хатаке ее принуждал, силой заставлял держаться. Это было слишком жестоко.
- Прости меня, Сакура. Я снова лишил тебя свободы. Ничем не лучше твоего отца…

«Ты мне необходима. Нужна, как воздух. Мне важно понимать, что ты где-то там, в больничной койке, полумертвая, но и при этом полуживая. И это «полу» лишь подчеркивает всю жестокость и эгоизм моей сущности. Я хочу тебя любить так же отчаянно, как и несколько месяцев назад. Но смотреть на то, как ты увядаешь, медленно, без шансов на поправку, каждый день, выше моих сил. Скорее всего я…»

- …должен, наконец, отпустить тебя.
Из когда-то жестких и холодных глаз Какаши по впалым щекам потекли горячие, соленые слезы, обжигая кожу лица. Его душа сейчас была подобно пустыне, где он и заблудился, не в силах найти тот самый жалкий кусочек оазиса, который мог бы спасти его. Он медленно утопал, терял все человеческое внутри, уничтожал собственными руками и тянул за собой, в эту нескончаемую бездну мрака, ту, которую любил больше всего. Людей сводят с ума те вещи и люди, которыми они не могут обладать, которые никогда не будут «личными».
Рука мужчины медленно потянулась к аппарату искусственного питания, выдергивая провода, по которым дозами раннее поступала жизнь в олицетворение смерти. Ты, Сакура, давно должна была быть мертва. Еще тогда, когда ты сама решила покончить со всем, когда решила окончательно освободиться от этого мира. Но…
Прибор у кровати отчаянно затрещал, будто живому организму, отказываясь признавать, что показатели жизни на экране остервенело близятся к своему нулю. К своей кончине. К своей…
- Лестница… Ты помнишь ее, Сакура? Ты помнишь свою мечту? – Какаши аккуратно прикоснулся к ее тонким, мертвенно-холодным губам, вдыхая запах лекарств и самой смерти, - Смог ли я найти ее для тебя? Смог ли я действительно заставить себя продолжить твои неспешные шаги к небу? Ты так долго ждала этого… Так долго… Нам лучше было бы вообще никогда не встречаться. Один сторожевой пес сменился другим. Узнав меня, ты была заточена в клетку. Моей любви, моего эгоизма. Я так хотел… владеть тобой. Быть с тобой… Любить тебя… Я хотел быть твоей лестницей, Харуно. Я так отчаянно желал, чтобы я был тем, которого ты любила. Тем… кем я никогда не смогу стать. Уже не смогу. – Горячие слезы падали на безжизненное лицо девушки, медленно стекая вниз по бледно-серой коже. Руки мужчины отчаянно прижимали к груди уже мертвое и такое хрупкое тело. Ему казалось, что Сакура сейчас наберется сил, робко поднимет руку и уже не будет отталкивать Хатаке, а просто признает его чувства. Просто нежно обнимет и заплачет, разделяя его боль, как свою. Но она не подняла руку, она не обняла, она не плакала. Лишь продолжала безжизненной куклой обитать где-то на грани сломленного сознания. Даже будучи мертвой она не отпускала Какаши. Она навсегда поселилась в его сердце. Ведь…

«Я люблю тебя, Сакура…»

И тишина в ответ. Даже в мыслях она никогда не признается. Даже в собственной фантазии она останется такой же далекой. Девушкой, которая неспешно идет по своей собственной лестнице. По своей мечте, на пути к свободе. Она так и останется лишь волей, олицетворением свободы. Монументом сломленным мечтам. Палачом. Твоим палачом, Какаши.

«Представьте, если бы существовала некая лестница, которая ввела вверх, по которой можно было спастись, которая вывела меня к небу. Представьте, как бы это было чудесно, Какаши-сан?»
«Ты жестокая, Сакура. Жестокая, как и твои мечты. Жестокая, как и твоя «лестница в небо».

Больше не мечтать. Обретя лестницу в Ад, не мечтать. Никогда...