Маме

Я никогда не понимал тебя, но всегда жалел.
Ты дарила нам с Саске тепло. Твои руки, нежно дотрагивающиеся до расцарапанной, назойливо саднящей щеки, и голос, тихо, до дрожи ласково успокаивающий: "Все будет хорошо", были как глоток прохладной, желанной воды в вечно горящей напряженностью и гнилой формальностью обстановке нашего поместья. Ты никогда не вписывалась в нашу печальную картину эпохи классицизма, что для каждого Учихи была эталоном.
Твои трогательные привычки были так умилительны и чужды для меня. В твоих руках нельзя было увидеть куная или катаны, сталь которых влилась в наш облик окончательно и бесповоротно, зато в них часто бывали спицы или кухонные ножи. И впервые вещи, которыми можно убить, дарили людям не боль, не смерть, а заботу и семейный уют.
Ты была и всегда будешь моим ангелом. Только ты могла разогнать тучи мрачных мыслей, крутящихся в моей голове, только ты могла вовремя поддержать огонь моей уверенности, только ты могла развеять чувства страха, вины и неправильности. Только благодаря тебе, я обрел силу и спокойствие и выжил в этом сумасшедшем доме жизни шиноби.
Я никогда не показывал тебе своих чувств, как брат. Для Саске ты стала легким пледом, трепетно укрывавшим его от тоски и одиночества. Поэтому он бывал таким искренним и открытым с тобой. Ты не дала мне того же. Но ты научила меня любить.
Пронзая твое тело, я чувствовал только одно. Я освободил тебя. Освободил навсегда. Твоя любовь, привязавшая тебя к вечной черствости нашей семьи, останется со мной. Я никогда не забуду твоих глаз, твоей улыбки, твоих рук и слов... Но ты будешь свободной от своего чувства и от столь чужой тебе жизни.
Мне хотелось сказать тебе только одно. Спасибо тебе, мама.