Марионеточник

Каждый марионеточник в какой-то момент приходит к мысли, что кукольное тело, созданное руками мастера, во много раз совершенней человеческого из мягкой беззащитной плоти. Когда марионеточник решается на замену какой-то части своего тела и успешно проводит эту операцию – он может гордиться собой.
Помнится, в тот момент, когда деревянные пальцы левой руки задвигались, как должно, Канкуро почувствовал, как ужас сменяется восторгом, а колени подгибаются.
Теперь же Собаку решил пойти дальше, и от этого в груди появлялось дивное чувство азарта вперемешку с обоснованными опасениями. А вдруг поймают? Это же запрещено, все знают, и Гаара прикрыть его уже не сможет.
Но так было даже интересней...

- Яшамару, а ведь Сасори Акасуна – великий марионеточник?
- Да, Канкуро, конечно.
- Тогда я стану таким, как он!

Первый этап был простым. В теории, во всяком случае. На практике же тайно пробраться на нижние уровни тюрьмы деревни Листвы и вытянуть что-то из «особого заключённого №315» оказалось крайне проблематично, как мог бы сказать дружок Темари.

Мужчина за решёткой был в грязи, старых следах крови, которые тюремщики поленились стереть, и редкими следами телесных пыток. Редкими – потому что в Конохе не любят пачкать руки, зато отлично умеют управляться с человеческим сознанием.
Канкуро окинул взглядом решётку. Нет, освобождать заключённого он не собирался, но хлипкие на вид прутья, по которым струилась энергия чьей-то чакры, вполне могли блокировать звук.
Убедившись в реальности языкового общения и в том, что он может с лёгкостью дотянуться до пленника нитями, Канкуро довольно усмехнулся.
- Эй, ты!
Особый заключённый №315 остался недвижим, но собаку готов был поклясться, что его веки еле заметно дрогнули. Так, отлично, значит слышит, а раз слышит, и не кидается во вспышке отчаяния вперёд – значит не свихнулся. Ура.
Канкуро опустился на пол и устроился по удобней, скрестив ноги.
Было темно и сыро.
- Ты же Якуши Кабуто? – парень старался придать своему голосу неуместную в спёртой темноте доброжелательность, продолжая говорить будто бы сам с собой. – Ты был шпионом марионеточника Сасори, так?
Нет ответа. Всё шло по ожидаемому сценарию. Собаку скучающе вздохнул и прикусил кончик большого пальца. Через некоторое время марионеточник решил, что пора.
Пленник дёрнулся и упал на пол лицом вниз, скрученный тончайшими чакровыми лесками по рукам и ногам; засаленные серые волосы рассыпались по его плечам. Мужчина закашлялся и выплюнул пару сгустков, подозрительно напоминавших кровь.
- Поговорим?

Старая база Сасори оказалась местом увлекательным, немного жутким и пустым. Что ж, неудивительно – настоящий мастер не оставляет следов своих тайных дел. Зато мастер, наверняка, оставил тайники. По словам через чур уж осведомлённого Кабуто, эти катакомбы были одним из первых пристанищ Красного Скорпиона.
Не мог же он уже тогда держать технику изготовления человеческих марионеток в голове?!
Или мог? Чёрт их знает, этих гениев, все они двинутые.
Четыре дня. Четыре дня Канкуро довольствовался энергетическими пилюлями и в запале поисков почти не спал. Словно одержимый, он исползал все стены и даже потолок, порою в последний момент обходя ловушки и ни разу не жалея, что захватил с собой респиратор. Собаку и сам не знал, что точно искал – но что-то должно было быть.
В том, что от ядовитых шипов – последнего оплота, отделяющего его от цели – Канкуро спас «Сасори», было нечто символичное. Ниша открылась с трудом, но то, что там находилось, окупало даже кислоту, проевшую перчатку и оставившую чёрные глубокие следы на кисти, повредив крепкое дерево.
Бумажные листы, настолько хрупкие, что марионеточник боялся сдавить их слишком сильно, были покрыты мелкой вязью аккуратных иероглифов. Наскоро пролистав всю пачку, взгляд Собаку вычленил несколько явно сделанных от руки схем, а так же ярко алые пометки на полях. Будто бы Сасори Акасуна заранее знал, что когда-нибудь найдётся тот, кто посмеет продолжить его дело.
Может быть, действительно знал.
Выбравшись наружу, Канкуро, стянув маску, с наслаждением втянул сухой воздух и порадовался тому, что в пустыне ночь. В противном случае после нескольких дней полумрака он мог бы ослепнуть от яркого пустынного солнца.
Собаку позволил себе расслабиться лишь тогда, когда добрался до ближайшего оазиса. Там он свалил свитки с поломанными и покорёженными в убежище марионетками в одну кучу, ценные записи, тщательно упакованные ещё внизу, осторожно положил рядом и бросился к воде. На зубах скрипел песок, а на языке чувствовался привкус тины, но парню было плевать – он был слишком измучен, чтобы думать о таких мелочах. Вволю напившись, Канкуро упал и мгновенно отключился.
Сигнальные печати он, разумеется, растянул по всему периметру ещё до того, как направился в убежище гения Песка.

- Что ты здесь делаешь, несносный мальчишка?
Вот ведь... Канкуро вжал голову в плечи, понимая, что прятаться и сбегать не только поздно, но и бессмысленно. Какой бы развалюхой не казалась старейшина, но пацану десяти лет от роду нечего было ей противопоставить. Даже этот самый «пацан» это понимал, поэтому готовился с честью принять заслуженную кару.
В конце концов, хранилище старых марионеток того стоило, а во время наказания смыться будет гораздо проще, хотя на поддержку сестры рассчитывать не приходилось. Да и от отца влетит...
А Чиё – ох, простите, Чиё-сама – всё ещё ждала ответа.
- Мне нравятся марионетки, - небрежно ответил Собаку, решив не кривить душой.
Как ни странно, но старухе, кажись, понравился его ответ. Во всяком случае, морщины на лице сместились из-за неприятной, но дружественной улыбки.
- Хочешь быть кукловодом? – ещё один вопрос. Появилось ощущение допроса, поэтому на этот раз Канкуро сделал крайне нечестный ход – он промолчал.
- Ну что ж... А ты знаешь, кто такой Акасуна Сасори, мальчишка?

Канкуро перечитывал записи уже, наверное, раз в третий. Парень даже скопировал их, а старые уничтожил.
Горчащее дерьмовое саке страны Ветра играло на языке, и огонёк светильника казался ярче, а смысл описанных Сасори действий – понятней и доступней. Правда, Собаку пока не был уверен, что сможет специально убить другого человека; убить, не победить, Сасори уточнял, что для первого раза лучше, что бы у «образца» было как можно меньше телесных повреждений, и лучше было знать загодя все характеристики шиноби. Так же, образец должен был оставаться до определённого момента живым, чтобы потери чакры были минимальны, а Канкуро не было опыта подобной работы.
Нет, это лишние нервы. Спешить было некуда.
Тем более, что существовал иной способ, который «для пробы пера» должен был сойти. Хотя Канкуро ещё только предстояло разобраться в тонкостях возрождения техник у трупов, но он решил, что проще будет разобраться на практике.
Всё. Решено. Отсчёт начался.
Осталось только выбрать кандидатуру.

Канкуро одержим. Нет, серьёзно, он рехнулся.
И зачем им понадобилось испытать Эдо-тенсей? И почему именно Ханзо?!
Чёрт...
Этот респиратор, этот шрам, эти безумные глаза, которые, казалось, глядели прямо в душу участников ритуала, так как по другому происходящее назвать было нельзя. Экспериментаторы хреновы. Вызвали саламандру, запретили и без того запрещённую технику, а Канкуро мучайся теперь и отсиживай зад в библиотеке, впитывая в себя крупицы нужной информации. Вообще-то достаточно было и просто техник; офигенских техник, этот яд трудно будет воссоздать, но у Собаку, как и многих марионеточников, была профессиональная слабость к ядам.
Но это другое. Канкуро хотелось знать всё. И он узнавал, но не находил ответа на интересующие его вопросы.
Почему его взгляд столь едок? Что кроется под маской респиратора? Зачем он оставлял в живых некоторых поверженных противников? Хотя это сведение и не было никем подтверждено...

- Что привело ко мне старшего брата почтенного Казекаге?
Мифуне прищурился, из-за чего морщины на его лице стали более резкими. Канкуро тоже сощурился и попытался представить его моложе, в доспехах и с мечом наперевес. Сражающимся.
Как бы мог выглядеть его противник?
Не важно. Добиться этого визита было не так-то просто.
На стол с не громким стуком опустилась две пузатых бутылочки лучшего саке, на которое хватило зарплаты Канкуро и его связей. Двух хватит – марионеточник предпочёл бы остаться трезвым, ему ещё обратно в Суну с утра топать. Даймё уважительно хмыкнул и подозвал служанку, чтобы та принесла закуски и пару рюмок.
Всего через каких-то пару часов, Собаку уже жадно, словно губка, вбирал новые детали и почти видел, как цепь от кама обвивает тонкий самурайский клинок, как в воздухе шипит, как масло на раскалённой сковороде, напряжение боя не на жизнь, а на смерть.
И, надо сказать, он страсть как завидовал.

- Прекрати, Канкуро! Ты позоришь нашу семью и имя Каге! – разъярённая Темари, совладав-таки с собой, шумно выдохнула. Между бровей куноичи залегла складка. – Сколько ты выпил?
- Не знаю... – с трудом выдавил Канкуро.
Голова раскалывалась. След отрезвляющей пощёчины горел. Ничего, это за дело.
Так ему и надо.
Накативший приступ тошноты заставил подавиться тем, что было съедено двое суток назад. Пожалуй, парень никогда не чувствовал себя беспомощней и не испытывал подобного отвращения к самому себе. Темари брезгливо поморщилась и вышла, оставив его валяться на полу возле лужи разлитого саке. Собаку послышался стук каблуков, хотя сестра никогда их не носила.
Это ж надо так надраться, да ещё и в собственной мастерской, святая святых! И причина была очень тупой – что легендарный шиноби никогда не окажется в его руках и не подчинится идущим из пальцев нитям, чтобы устрашать и уничтожать врагов. Чёртова дохлая саламандра!
Спокойно, Канкуро, возьми себя в руки... Такими темпами ты ничего не добьёшься. Необходимо было продолжить работу. А для начала – протрезветь и проспаться.
Но какой позор, какой позор же... Темари, конечно, не расскажет никому, разве что Гааре, но брат бы и так узнал. А если б узнал кто-то ещё, что всё бы ограничилось косыми взглядами.
В деревне Песка хорошо знали, что значит сломаться.
Вот только Акасуна Сасори вряд ли когда-либо был сломанным.

Орочимару был первым, кто пришёл Канкуро на ум, стоило ему задуматься о трупах сильных шиноби. Нет, парень не стал бы использовать его для своих целей, но у такого-маньяка исследователя, наверняка, где-то были заныканы пару-тройку хорошо сохранившихся тел. Как же не кстати, что этот Учиха угрохал-таки своего сенсея. И ладно бы только угрохал, так ещё и вход завалил и вроде как вообще всё убежище разрушил. Ни пошариться, ни поискать.
Обращаться к Кабуто во второй раз – не вариант. К тому же марионеточник всё равно не смог бы задать хорошо сформулированный вопрос.
Хотя будто Собаку могли остановить такие мелочи.

Наруто был пьян. Канкуро тоже был пьян, но концентрация алкоголя в его крови была сильно меньше, чему хмельного собутыльника. Саке развязало Удзумаки язык, и теперь он увлечённо рассказывал, какой же Саске придурок и как классно будет вернуть его в Коноху, вправив предварительно мозги.
- А зачем? – спросил вдруг Собаку.
- Что зачем?
- Возвращать зачем?
Наруто всерьёз задумался. Видимо, в этой деревне ни у кого не возникало подобных вопросов. Пока блондин палился в пространство, пытаясь в трещинах на противоположной стене найти ключи к загадкам мироздания, рука Канкуро как бы невзначай оказалась над его рюмкой. Из зажатого между пальцами треугольника бумаги высыпалось несколько сероватых крупиц.
Ничего, с Наруто не убудет. Сыворотка правды ещё ни кому не вредила даже в виде концентрата. А вот сильно преувеличить, особенно спьяну, Удзумаки мог.
- Чтобы Саске обзавидовался, когда я стану Хокаге! – наконец ответил Наруто и опрокинул в себя содержимое рюмки. Собаку прищурился: парень не должен был ничего заметить, но мало ли... Сыворотку изготовить сложно, а раньше он этого никогда не делал.
Разговор было пора сворачивать в нужное русло. Первую ниточку Канкуро дёрнул ещё в Суне, когда Сакура в обмен на редкое растение, растущее лишь в одном оазисе к востоку от его родной деревни, неохотно, но всё же рассказала об их очередном провале в поисках «Саске-куна». Пришло время второй ниточки.
- Но вы же уже давно не ищите его.
- Как так не ищем! Да мы же только на прошлой неделе!..
Дальше следовал длинный рассказ, над которым хотелось ржать, так как язык у Наруто заплетался. То они «шли куда-то, но, кажись, куда-то не туда», то провалились в яму, в которой было «ого-го как темно, я думал, что ослеп», а в итоге там «ну ваще никого не было».
- Что, совсем пусто? – участливо осведомился Канкуро, подливая рассказчику ещё саке.
- Не..не то, что бы совсем... трупы были... ик... консервированные.
Наруто захихикал, бормоча: «консервированные трупы». Кажется, сам факт консервации кого-то сейчас казался ему невероятно весёлым. Иначе как объяснить то, что хихиканье переросло в смех, а Удзумаки начал тыкать Собаку локтём под рёбра, приглашая присоединиться. Канкуро присоединился – сказалась муть в мозгах и близость возможного успеха.
- Так...ха... что за трупы?
- Прикинь... ха-ха... – Наруто всё никак не мог отсмеяться. – Они плавали в вы-ы-ысо-о-ок-и-их банках. Прозрачных. Го-лы-ми пла-ва-ли тру-пы без одеж-ды, - пропел блондин, и потом нахмурился, вглядываясь в опустевшую бутылку. Наверное, ответы на вселенские вопросы переместились со стены туда. Или же шиноби просто хотел сотворить ещё выпивки силой мысли.
- А ещё у одного маска была... Уродливая, жуть... Волосы у него ещё такие были... ну... эти... как у Ино... о, светлые!
Раньше Канкуро не знал, что можно так резко протрезветь. Оказывается, можно. Марионеточник весь обратился в слух и стал молить богов, в которых никогда не верил, что встрепенувшаяся в груди интуиция подсказывала верно.
- А ещё он похож на ящерицу. И надпись там была... Как же там было...
«Ну же, давай, вспоминай!»
Наруто хлопнул себя по лбу.
- Саламандра! Точно, саламандра... Сакура-чан ещё испугалась, да как завизжит... или это не она была...
Голос Удзумаки затихал, ещё чуть-чуть, и джинчурики отключится. Но Канкуро уже раздобыл всё, что ему было нужно, и слушать дальше было не обязательно, хотя следовало бы, чисто из благодарности, отвести его до дома. Знать бы ещё, где он живёт.

Труп был. В некотором смысле – «консервированный». Но это, несомненно, был Ханзо. Канкуро стянул с головы шапку и вытер плотной тканью выступившую испарину, хоть здесь и было холодно, как в стране Снега.
Надпись тоже была. «Саламандра», как и говорил Наруто.
Марионеточник облизнул пересохшие губы и с неким благоговением прикоснулся к толстому стеклу. Тело сохранилось хорошо, оставался лишь вопрос куда и как его переместить. Для «куда» он уже приметил одну пещеру, когда-то использовавшийся как форпост деревни, но сейчас уже никто и не помнил о её существовании: все дороги обходили это место стороной, люди – живые или мёртвые – не появлялись в тех краях. То, что нужно.
С транспортировкой было сложнее. Самым лёгким вариантом было извлечь труп из раствора и запечатать в свиток, но если это формалин, то он мог сильно размягчить кости и плоть, придав телу излишнюю мягкость и хрупкость. Хотя характерного запаха вроде не ощущалось, а жидкость была кристально-прозрачной. Слишком чистая для формалина.
Канкуро вздохнул. Даже жаль было нарушать такую красоту. Но быстрей начнёшь - быстрей закончишь, поэтому марионеточник подобрался, чихнул от обилия пыли и принялся осторожно вскрывать колбу сверху.

Семья Собаку – особая семья, в которой не принято встревать в дела друг друга. Поэтому барабанящая в дверь Темари злостно нарушала это правило. Блин, и за какие добродетели в прошлой жизни ему досталась столь проницательная сестра?
- Канкуро, открой сейчас же, что бы ты там не замышлял!
- Да сейчас!
Канкуро потёр затылок – сестрица разбудила его столь замечательно, что парень грохнулся с кровати и не слабо приложился головой об одну из рук Куроари.
- Канкуро!
- Кончай орать! Вдруг я тут дрочил, а ты мешаешь мне убирать следы?
Стало тихо. Бегающий по комнате Канкуро уже рассовал все книги по анатомии в ниши, и теперь никак не мог найти перчатку, которая обычно скрывала его левую руку.
Наконец, мимоходом подметив, что царапину на тыльной стороне ладони надо бы устранить, марионеточник спустился вниз, следуя за ароматом скворчащей на сковороде яичницы.
Темари внимательно оглядела его с ног до головы.
- Руки мыл? – сурово спросила она. На энергичный кивок брата девушка погрозила ему масляной лопаткой и усмехнулась.
Канкуро зевнул – вчера он вновь засиделся чуть ли не до четырёх утра. Клюющий носом Гаара тоже зевнул, кивнул брату и уткнулся в свои отчёты. После его разделения с демоном Гаара получил возможность спать, как и все люди, но оказалось, что с непривычки ему невероятно трудно продрать глаза с утра. Крепкий кофе без молока и сахара помогал мало, поэтому за завтраком у Гаары вечно слипались глаза.
- Нии-чан, я тебе отчёт с последней миссии потом принесу, - развязно попросил Канкуро. Гаара сухо отметил, что не собирается выделять семью на фоне остальных шиноби, но трёхдневную отсрочку дал.
Славно. Очень славно.

Стол был удобным, как будто его специально сделали для того, что бы разделывать на нём человеческие тела. К тому же под рост Ханзо он подходил идеально. Рядом стоял аналогичный, на котором лежала заготовка для будущей марионетки.
Сначала – респираторы. Один надёть на себя, на тот случай, если тело легендарного шиноби было ещё способно выделять яд в газообразном виде, а вторым был тот, что закрывал половину лица образца. Его следовало снять, но ни в коем случае не выбрасывать – маска ещё могла пригодиться.
Так, медленней, ещё медленней...
Яда не было, только его тонкая струйка быстро стекла из уголка рта мужчины; вероятно, жидкость, в которой он плавал последние сколько-то там лет, попала в лёгкие.
У Ханзо чёткие, резкие черты, лицо широкое. Был в нём и внезапный след странного благородства, хотя Собаку изучил всю доступную биографию этого человека и ничего такого не обнаружил. Будь он живым, такому человеку хотелось бы подчиняться. Но сейчас он был мёртв. И вскоре покориться ему, Канкуро, и от этого бросало в дрожь.
Орочимару действительно гений: Ханзо казался спящим или же тем, к кому смерть пришла меньше четверти часа назад, заставив чуть побледнеть и обметав тонкую линию губ белым налётом.
Вдруг Канкуро почувствовал удушье. Холод страха смерти обжёг позвоночник, и парень бездумно сдёрнул маску со своего лица. Стало легче.
Парень осмотрел респиратор. Нет, ничего, никаких повреждений. Собаку гулко сглотнул.
Это всё нервное, да и не привык он дышать через прорези маски. Ладно, пора было начинать. Отсчёт для незащищённого от внешнего мира тела Ханзо уже начался, долго оно не протянет.
Марионеточнику удалось утащить из больницы набор из скальпелей и крючьев, и сейчас они загадочно поблёскивали в электрическом свете мощного беспроводного светильника. Как в операционной, ей богу.
Канкуро отдёрнул нож от тела в последний момент и правильно сделал – руки тряслись, как в лихорадке. Так он точно сделает что-нибудь не так, и тогда все приготовления коту под хвост. Марионеточник скрипнул зубами, со злости швырнул скальпель на пол – металл тихо звякнул о камень – и вышел вон.
В пустыне начиналась песчаная буря. Изначальный расчёт был именно на это: запереть себя от мира и отделить от себя мир, чтобы сосредоточиться и не думать о неприсущей шиноби морали.
Тогда какого чёрта?!

Три марионетки. У Канкуро только три марионетки, которые он мог считать своими.
Номер первый – Карасу, не созданные его руками, но переделанный столько раз, что характеристики уже давно в корне изменились, а слабые места сместились в другие части куклы. Собаку не намеревался повторять прежних ошибок.
Вторая, точнее вторые, неразделимая пара. «Отец» и «мать». Дорого стоило их достать, так как старейшине вдруг ударило в голову оставить у себя то, что принадлежало погибшей сестре. То, что такое творение не должно лежать взаперти, его не волновало. Но Канкуро справился...
Третий – самый ценный. Канкуро сам дал ему имя, это была гордость, хоть и не его. Эта была гордость всех марионеточников, когда-либо живущих в этом мире. «Скорпион».
Символично, не так ли, Сасори-сама? Или как вас там называл этот псих с взрывчаткой... Сасори но Данна, верно?

Движения казались ему точными, хотя, вероятно, опытный хирург осмеял бы его. Но тут никого нет, лишь снаружи гуляет ураганный ветер, а скальпель легко разрезает кожу и мышцы. Тёмная, густая кровь, мешаясь с находящимися в сосудах остатками яда, стекала по специальному желобу в поставленное ведро; работа шла споро, и Канкуро даже начал насвистывать какой-то незатейливый мотивчик.
Разрезав брюшную полость и грудину, Собаку задумался, что делать дальше: искать ядовитую железу сейчас или заняться сердцем и начать восстанавливать чакру. Нет, лучше яд, а то потом напорётся случайно, вскроет. Лучше не рисковать.
По предварительным прикидкам, железа была где-то возле селезёнки. Об этом говорил и находившийся в той области кривой шрам, не похожий на след ранения.
Живот так живот. Скальпель надрезал мешающийся кишечник.
Вскоре Канкуро обнаружил, что некоторых органов не хватает, к примеру, кто-то щедро оттяпал добрую половину печени. На диафрагме тоже присутствовали надрезы, грубо зашитые тёмными нитями.
Эх, Орочимару, Орочимару... Лишь бы самое главное не забрал, старый хрыщ.
Не забрал. Вот она, железа. Фиолетовая, почти чёрная, и совсем крохотная, такую пропустишь и не заметишь, только потом, раздавив, умрёшь в страшных муках. Канкуро осторожно переместил её в лоток и отложил в сторону. Она понадобится позже. К тому же ещё предстояло проверить интенсивность выделения яда и от чего это зависит.
Теперь – сердце. Сердце было самой важной частью, нетрудно было и догадаться самому, но Канкуро даже примерно не мог представить, сколько времени потребовалось Сасори, чтобы разработать систему сохранения чакры, а уж тем более восстановления её у трупа.
Парень потянулся за клещами – рёбра придётся ломать. Собаку даже отметил маркером нужные места и предварительно обработал несильным растворителем. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы обломок кости повредил главное сплетение каналов чакры в организме, а ведь достаточно крохотной «щепки».
Раз ребро, два ребро, три ребро. Увлёкшись, Канкуро снова начал напевать ту дурацкую песенку. Последнее время она была весьма популярна в Суне в виду отсутствия глубокого смысла и простого ритма. Хруст костей удачно попадал в такт нужных слов, хриплый голос марионеточника наполнял бывший грот и нравился ему самому.
Скальпель вернулся в руку. Разрезы стали уверенней, ни о какой дрожи и речи не шло. Пару артерий и всё: Собаку взял его в ладони, и на секунду ему показалось, что он чувствует живое биение, хотя на самом деле оно было холодным и остановилось много лет назад. Убрав важнейшую мышцу в контейнер, Канкуро решил прибраться перед следующим этапом. Всё ненужное парень скидывал в холщовые мешки, которые намеревался сжечь чуть позже.
Органы – в мешок. Большую часть туловища, руки и ноги – туда же. В дальнейшей работе понадобятся только коленные и локтевые суставы, так как в них тоже сплетаются важнейшие потоки чакры. Голову Канкуро тоже оставил – Сасори говорил, что гораздо легче воспроизвести внешность, ориентируясь на образец. А внешность представлялась Сасори очень важным фактором, хотя он и допускал лёгкое приукрашение действительности в порыве вдохновения.
Так же осталось стоять ведро с кровью. В ней была сильная концентрация яда, который был, по меньшей мере, уликой против него в виду своей специфичности.
В качестве помойки была выбрана пустошь, до которой можно было добраться по сплетениям подземных коридоров, безопасно избежав столкновения с песчаной бурей. Каменная пустошь известна обилием шакалов, столь свирепых, что даже шиноби старались лишний раз с ними не пересекаться. Правда, пообедав этим мясом, многие потравятся, но оно и к лучшему. Бывало, что патрули натыкались на целые вымершие стаи, и никому до этого не было дела; только простой люд радовался смерти разносчиков бешенства и иных болезней, диких псов, как порой их называли.
Вернувшись в пещеру, Канкуро обратил внимание на свои руки: они были по локоть в крови, если не выше. Лицо стянуло – кажется, на него тоже попало. Скверно. Очень скверно и неаккуратно. Кровь была токсичной и следовало немедленно её смыть, благо, с универсальным противоядием Собаку не расставался. Такое не поможет от серьёзного отравления, но не позволит умереть мгновенно и даст медикам разобраться, что к чему. А ещё оно могло нейтрализовать действие растворенного яда, попавшего на кожу.
Воды у него было не так много, но парень, не жалея, потратил почти две трети. После этого он устало опустился на пол и задумчиво слизнул пару капель с пальцев, тех, что были деревянными. Пути назад уже не было.
Наверное, Сасори тоже нервничал, каким бы великим мастером он ни был. Не сразу же он им стал.

Сакура морщилась и отмахивалась – девушка не желала ничего рассказывать, будучи наудивление сильно подавлена жертвенной смертью Чиё и, возможно, тем, что в последующей миссии только и удалось, что раскрыть обман Кабуто перед Орочимару. Саске же как в воду канул. Будто его и не было.
Но Канкуро не собирался отставать. Марионеточник твёрдо решил вытянуть из Харуно все подробности боя с Сасори и отступать так просто был не намерен. Поэтому парень решился использовать самый грязный из всех приёмов – нытьё. И, кажись, оно действовала.
- Ну, Са-а-а-ак-у-у-ура-а-а-са-а-ан...
- Канкуро, отстань, - устало.
Ещё не много....
- Са-а-ак-у-ура-а-а-са-а-ан...
- Если расскажу – отстанешь?
- Да!
- Хорошо, - согласилась наконец девушка. - Но ты платишь.
- Без проблем.
Харуно как-то слишком задумчиво осмотрела его с ног до головы, а Собаку стал спешно прикидывать толщину своего кошелька.
-Тогда слушай... – куноичи пару раз стукнула коротким ногтём о стойку. – Для начала, Акасуна Сасори – псих...

Последняя деталь - грудная пластина. В «Ханзо» уже нет ничего органического, его глаза выведены водостойкой краской, а шрам на щеке Канкуро едва ли не с линейкой копировал и даже специально нанёс дереву несколько повреждений, чтобы, когда касаешься изъяна на древесной коже, чувствовать шероховатость и неровность поверхности. Собаку потерял счёт времени, он не ел, не спал и не испытывал в этом потребности. Марионетка, Ханзо, завладел всем его существом.
Никакой органики. Ничего живого. Но Канкуро, не сдержавшись, вывел-таки на пластине иероглиф «сердце». Это лишь его маленькая прихоть, но она кажется безумно важной.
Последняя деталь встала на своё место с неслышным щелчком. Респиратор уже на лице Ханзо: несмотря на то, что под ней выведена линия губ, маска остаётся важной частью в сложной системе распыления яда.
На дерево упали две прозрачные капли. Собаку проследил их путь по отполированному боку, которому ещё только предстояло обзавестись подобием одежды. Из чистого любопытства парень поймал влагу пальцами и попробовал на язык. Солёная.
Канкуро понадобилось несколько долгих секунд для понимания того, что это был его собственный пот, испарина, скатившаяся со лба. Только вот этот момент, марионеточник осознал, сколько сил, как моральных, так и физических, из него вытянули многие часы кропотливого труда. Собаку без сил рухнул на пол и подтянул ноги к груди, сворачиваясь калачиком. Он просто немного передохнёт, а потом...

Полумрак комнаты разгонял лишь неверный свет, этот же свет давал тусклые отблески на внутренностях высокого мужчины с тонкими чертами лица. Рядом со столом, на котором лежало частично изуродованное тело, стоял молодой парень, лет шестнадцати-семнадцати на вид, не менее утончённый. Его руки были окрашены кровью, словно одеты в длинные перчатки; пальцы правой руки стискивали скальпель. На пол капало. Лёгкая дрожь рук выдавала нервное напряжение.
Парень отложил нож и взял кусок какой-то ткани, вытирая им руки. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, вероятно, успокаиваясь.
Керосиновая лампа начала чадить, парень нахмурился и подошёл к светильнику, желая что-то там подладить. Не прошло много времени, как грязный дым исчез, а огонёк вспыхнул с новой силой. Помещение словно бы расширилось, но тьма не исчезла, предпочитая до поры спрятаться в дальних углах. Тонкие лучи вычленили красный цвет непослушных мягких вихров и бисеринки пота на шее.
Внезапно парень, демонстрируя чудеса кошачьей проворности, обернулся. Безумный взгляд его коньяковых глаз со сжавшимися в точки зрачками светился торжеством.

Собаку вздрогнул и проснулся. Он всё так же валялся на полу, хотя нельзя сказать, что нежеланный сон не придал ему сил. Отдохнуть, не отдохнул, но мысли теперь не казались просроченным желе.
Парень поморгал, давая глазам привыкнуть к неприятному холодному свету фонаря, и медленно сел, попутно разминая затёкшие от неудобной позы плечи. Память подкинула несколько обрывков мутных сновидений. Это атмосфера сказывается, не иначе.
За время его отключки – кстати, а сколько он спал? – в помещении ничего не изменилось. Нехитрый скраб марионеточника валялся в углу. Ханзо всё так же находился на столе в полутора метрах от пола.
Канкуро пришла вдруг в голову замечательная идея, да к тому же ещё и практичная, так как поверхностно проверить дееспособность куклы можно было именно этим способом. Парень шевельнул пальцами и с удовлетворением отметил, что марионетка слушается так, будто подчиняется мыслям, а не прикреплённым нитям. Заставив Ханзо задорно отсалютовать своему хозяину, Собаку свободной рукой махнул в ответ и криво усмехнулся.
В тёмных карих глазах сверкнули искры оправданного самодовольства, вперемешку с неожиданным торжеством.