Мерзость

Противно гудела люминесцентная лампа, заглушая тяжелое дыхание. Яркий свет полностью захватил небольшую комнатку без окон, с одним только ростомером на одной из стен, и лишь его глаза по-прежнему оставались черными, мертвыми, почти безумными. Даже наглые лучи фальшивого светила не смогли рассеять черноту подле него. Кровь медленно струилась по лицу и телу, а затем с каким-то слишком громким звуком скапывала на грязный пол. Сломанный зуб резал язык и щеку. Мерзость какая. Плевок бурой жидкостью прямо себе под ноги. Ухмылка. Футболка порвалась, воняла потом и еще каким-то дерьмом. Штаны просто сочились кровью, при чем, его там тоже была, но в меньшем количестве. Допрос - дело не из приятных, а те сволочи свое дело знали.

- Признайся в преступлении, сынок, легче станет. – Жирный олух с щетиной недельной давности уже битый час набивался ему в психологи, священники, матери и отцы. Лучше бы отстирал пятно с рубашки.
- Не было никакого преступления. – Тихий хруст - на пол летит еще кусок зуба. Табличка с его именем приятно холодит кожу, так и чешется рука врезать ею по тупой морде тюремщика, жаль только не дотянуться, пока что.
- Но ведь ты убил ее, тебя взяли на горячем, не отвертишься, зачем отрицаешь вину? – Будто муха, большая назойливая муха, вот только нет такого тапочка, чтоб ее смог прихлопнуть. Переломать все кости разом. Потом выдернуть внутренности и заставить проглотить их вновь, предварительно полив горячим шоколадом, пятно от которого не давало покоя взгляду Саске до сих пор. Какое убожество!
- О какой вине ты тявкаешь, пес? – Рука со свистом ударяет в скулу с такой силой, что буквально припечатывает к стенке позади. Очередной тихий хруст, зубом больше, зубом меньше, какая к черту разница? Снова плевок себе под ноги, сквозь почти хищный оскал четко продолжает:
- Да, убил! – Глаза в глаза, один с презрением и омерзительностью, взирает как на кучу дерьма, но не больше; второй - почти довольно, но испуганно отводит взгляд, и по спине холодный пот ручьями.
– Медленно. Я эту дрянь по частям резал, а потом затрахал до полусмерти, но это не было преступление, эта сука сама так захотела. Сама приползла ко мне. Такие не живут, так что и убить их невозможно. Я только привел в соответствие вид снаружи к тому, что гнило внутри. – От удара прикусил язык до крови, затем провел им медленно по губам, окрашивая алым.
- Мерзость, Саске, какая же ты мерзость. – Срывающимся голосом, поросячьи глазки щурились от света, еле заметно трясся второй и третий подбородки. - Посмотри в камеру, подними табличку выше.

«Жаль не успел отмыться, от меня несет этой шлюхой.»

Вспышка.

- Теперь повернись в профиль, не двигайся.

Еще один снимок.

- Подойди, - почти шепотом, - я еще что-то расскажу. Только тихо.

Скрипнула подошва туфлей, три шага эхом растаяли в маленьком помещении.

«Купился!»

Плевок. Резкий, смачный и прямо в лицо. От души.

- Вот сука! – еще минус один зуб, но довольная ухмылка.
- Стража, уведите его! – лихорадочно стирает с лица свой позор. Незаметный смешок от заключенного, когда железо сомкнулось на запястьях и спокойный голос, уже доходя до двери, не оборачиваясь:
- Да, мерзость, какая же я мерзость.