Мир любит влюбленных.

Когда твой возраст с неуклонностью сошедшего с рельс поезда приближается к дурной отметке в сорок лет, ты начинаешь немного иначе смотреть на привычные вещи.

Происходит глобальная переоценка всего того, что когда-то считалась дорогим, но по меркам нынешнего рынка не потянуло бы и на цент. А ещё ты начинаешь завидовать молодым глупцам, у которых, по сути, ещё нет ни долгов перед экс-женами, ни баснословных алиментов, потому что разводиться благоверная пожелала в Штатах, а тамошний суд, как известно, поддерживает женщин с детьми; ни пагубных пристрастий к хорошему алкоголю, наркоте и красивым шлюхам...

Ничего у них, черт возьми, нет!
Ничего кроме свободы и алчности.

Огромной всепоглощающей жадности ко всему тому, на что ты в свои «немного за тридцать» смотреть без желания блевать уже не можешь. Но самое смешное в том, что обо всем этом ты размышляешь в компании своего собственного помощника из числа тех «глупцов», когда на заднем сиденье собственного лимузина возвращаешься с пьянки по поводу собственного старения, что даже после твоего ухода продолжается в твоем собственном клубе, когда-то выигранном в покер, но это не суть.

А где же она? О-о-о, я уверен, вы ее уловили.

Да-да, вся фишка в длинном таком слове, которое обозначает принадлежность, попутно отделяя меня от девяноста восьми процентов населения нашей страны, причисляя к кучке избранных.

Именно эту глобальную мысль я слегка заплетающимся языком пытался донести до Ируки.

Получалось паршиво.

Хотя я вообще не могу быть уверенным, что он в этот, несомненно, важный момент был со мной, а не летал в одной тоге по Райским Садам в компании обнаженных нимф... Но если он был бы в садах, то я искренне желал ему оказаться в цветнике времен Рубенса, все же его задача развлекать меня, а не кайфовать самому.

— Дай мне сигарету, — требование, сопровождаемое чувствительным ударом локтем в бок, игнорировать было сложно, но этот гад неплохо справлялся.

Стальные у него ребра что ли?

— Вы бросили... — спустя четыре тычка был дан мне ответ.

И когда я мог совершить такую глупость?!

— После самбуки... — продолжая улыбаться как последний дебил, выдал мне этот уникум.

Мысли он читает что ли?

— Не-а, просто вы в слух думаете... — слегка запинаясь, но довольно уверенно, заключил он.

— Дай сигарету! — демонстративно вытягиваю руку вперед — ноль эмоций, жестов, вообще никакой реакции.

— Вы клялись какой-то Инес, — прежде, чем я успеваю прицелится для нового удара, выдает он.

Ине-е-ес... Женщина, которая в наибольшей степени не соответствовала собственному имени. Если к ней и можно было применить небесные «святая» и «божественная», то только в сочетании с мирскими «грешница» и «любовница». Ну, а следом за этими лестными определениями в голову приходили еще парочка: изменщица, воровка, предательница и... жена.

Когда-то драгоценная, а ныне покойная.

— Тогда тем более давай! — нетерпеливо выговариваю, но замечая явное сомнение на лице первого помощника, решаюсь пояснить: — Предмет клятвы потеряла свою актуальность ещё шесть лет назад, когда переспала с собственным водителем, украла у меня четыре миллиона, а затем, попытавшись отравить, сбежала.

Надо же! Протянул мне целую пачку. Молча.

— Какаши-сан, вы извините, я не знал, — то ли под тяжестью мыслей о том, что заставил непосредственного начальника вспоминать о «болезненном» прошлом, то ли от тошноты, которая всегда приходит на пару с трезвостью, но Ирука заметно ссутулился.

— Ты же не знал, — я даже не пытаюсь скрыть издевку в голосе. — И потом, моя большая и чистая любовь уже мертва, так что мне по барабану.

Закуриваю. Дым мутно-серым облаком поднимается , постепенно развеиваясь.

— Это вы её... — начинает «ближайшее окружение», но поймав мой откровенно насмешливый взгляд сбивается.

— Нет, конечно. Она была слишком потрясающей, чтобы я смог поднять на неё руку, — во избежание новых сплетен, решаю пояснить: — Кстати, самый большой кайф она ловила доводя мужчин до крайности, когда у них не остается ничего, кроме затуманивающей сознание ярости и желания удавить мою «святошу». Я её простил, дал ей миллион отступных и ненавязчиво попросил больше не появляться в стране. Она всегда была умненькой девочкой, поэтому послушалась.

Поэтому, пару лет спустя, вновь мы встретились на нейтральной территории.

— Почему вы ее простили? — Помощник задумчиво смотрел на меня и, сам того не замечая, все крепче сжимал несчастную пачку «LM'а».

— Она меня попросила об этом, а я всегда исполнял ее желания, ну и потом, отчасти именно я был виноват в ее измене, — откидываюсь на спинку сиденья, затягиваюсь. — Понимаешь, я знал о ее увлечении, поэтому водителю было запрещено реагировать на ее слова. Это был мой главный просчет, ведь ничто не зажигает любопытство так, как это делает равнодушие. Вот она и стала выводить шофера не словами, а действиями. Инес была очень деятельной натурой.

А ещё после ночи, что мы вместе провели в придорожном мотеле, скрывшись от охраны, она исчезла. Бесследно. Хотя один след все же остался. Корявое «Прости», было нацарапано ногтем на пачке ее сигарет — чертового «LM'а», который теперь курю и я.

— Вы любили её, Какаши-сан? — это был тот самый момент, когда я искренне сожалел о том, что мужчина, сопровождающий меня вот уже несколько лет так и не стал мастером тонких ненавязчивых намеков, а предпочитал спрашивать прямо в лоб.

Я ценил это в нем.

— Я любил того себя, которым становился рядом с ней, — Ирука явно был разочарован моим ответов, но его прощало то, что он не знал ее. — Я обожал её, восхищался и боготворил. Поверь, этого ей хватало.

Как можно любить цунами, уничтожающее страны, или пожар, оставляющий за собой лишь пепелище? Правильно: никак.

— Она была красива? — Ирука вопросительно заглянул мне в глаза.
— Нет, самая обычная девчонка, каких тысячи, — инстинктивное пожатие плечами, — Просто у нее был очень выразительный взгляд. Инес умела смотреть так, словно ты муха в ее тарелке: с презрением и легкой брезгливостью, которые задевали самолюбие. Это тоже была часть развлечения — заставить мужчину захотеть подчинить, сломать, заставить взглянуть иначе, не так дерзко, независимо.

Когда несчастный осознавал, что втянут в игру было уже поздно. Формировалась болезненная зависимость от ее мнения. Оценки.
Я тоже прошел через это.

— От чего она умерла? — за отсутствием многострадальной пачки, мой верный слушатель начал теребить манжеты собственной рубашки.

— А от чего обычно умирают чокнутые извращенки, проверяющие сильный пол на слабость? — вопрос был риторическим, но я все же посмотрел на Ируку, вдруг у него найдется ответ.

— По-разному, — философски хмыкнул первый помощник.

— Конкретно моя чокнутая была забита своим «подопытным». Как выяснилось, Инес тоже была не всеведущей и могла ошибиться в человеке. Вот только в результате своего просчета я лишился миллиона долларов, а она превратилась в кровавый кусок мяса. Об этом преступлении даже писали в газетах.

Я купил себе одну.

— Вы жалеете о ее смерти? — мой сегодняшний психолог коснулся рукой моего плеча.

Я не успел ответить на его вопрос. Машина с мягким «пш-ш-ш» остановилась, водитель сообщил о прибытии, а охранник вышел на улицу, чтобы открыть мне дверь. Вот они — плюсы большого банковского счета.

Я не стал оборачиваться на Ируку, который растерянно бросил мне в спину что-то типа: «Хорошей ночи, Какаши-сан». Однако, так и не смог выкинуть из головы его вопрос, подведший черту в нашем диалоге.

Жалею ли о Инес? Жалеют тех, кого любят или тех, кого раньше любили. В этом все дело. Я ценил ее как баснословно дорогую картину абстракциониста. Ту самую, которой восхищаются, вешая на самое видное место в доме, но не понимают.

«Мир любит влюбленных», - сказал один из великих.
Но мы с Инес никогда не были таковыми.