Мученицы

— Зачем?
— Люди больше не хотят терпеть страдания. Мир пришел к мысли, что в нем остались только жертвы. Мученицы. Они очень редки в наше время. Мученица — это что-то такое… очень исключительное существо. Она переживает страдания, терпит нужду во всем, мы обременяем её всем злом, которое только есть в мире. И она переступает через себя. Понимаешь, о чем я?.. Она меняет форму. Идея «мученицы» — не изобретение господствующей религии. Именно это повлияло на ход наших дальнейших исследований. Мы испытали всех, даже детей, и выявили, что молодые женщины наиболее восприимчивы к трансформации…

7 лет назад

— Помоги…
Казалось, она даже не слышала умоляющего голоса женщины, который рикошетом отразился от стен её персонального ада. В глазах застыл ужас, но он ни в коей мере не сковывал действий, позволяя рукам работать слаженно и активно, ведь разум изначально был запрограммирован лишь на одну единственную команду — убить. Снова и снова алюминиевая чашка в её руках со свистом рассекала вязкую тишину комнаты, то и дело, с хлюпающим звуком, опускаясь на затылок молодой женщины, из которого багряными струйками стекала кровь — темная и густая.
— Помоги…
Хрупкие пальцы одиннадцатилетней девочки до боли сжимали тарелку, дно которой от нескончаемых ударов по голове прогнулось в обратную сторону.
— Помоги…
С трудом шевелились алые губы, в уголке которых уже запеклась корочка из крови и грязи, смешанной с вонючими испражнениями, небольшой лужицей расползавшихся на бетонном полу.
— Помочь? — с детской непосредственностью прошептала малышка, вкладывая в очередной удар оставшуюся силу. Склизкая гладь холодного металла яростно ударила по открытой ране, в центре которой уже содралась кожа. Цепкий взгляд на мгновенье задержался на алой плоти, виднеющейся среди редкого волосяного покрова, но в следующий миг удары градом посыпались на женщину.
— Помочь?! — взревела она не своим голосом, отбросив в сторону железный предмет, который с гулким стуком врезался в противоположную стену, оставляя на серой шероховатой поверхности кровавый след.
Худенькие ручки с неистовой яростью вцепились в прекрасное лицо её жертвы, оставляя глубокие царапины, раздирая нежную кожу. А на устах женщины все так же царила полуулыбка.
Полуулыбка ли?.. Такая неживая, такая ненастоящая, но до боли привычная. Словно маска.
Но в какой-то миг все закончилось. Девочка не знала, сколько прошло времени с того момента, как она прекратила истязать жертву. Может быть час, а может, и меньше…
Сидя на коленях, она нежно гладила грязные черные волосы своей жертвы, при этом, словно душевнобольная, раскачиваясь из стороны в сторону.
Убаюкивала.
Успокаивала.
Умиротворяла.
Её живые глаза с болью всматривались в обезображенные, но от этого не менее родные черты лица, намереваясь навсегда запечатлеть в своей памяти страшную картину.
— Я помогла тебе освободиться, — шептала она, нежно и страстно целуя женщину, — я помогла тебе, мамочка…
Обветренные губы касались черных волос, пропитанных кровью настолько, что алые капли оставались на коже даже после мимолетного соприкосновения. Удушающий запах перекрывал стойкую вонь фекалий, вот уже несколько дней лежащих в углу тюремной камеры.
— Помоги…
Она резко распахнула глаза, всматриваясь в лицо той, что подарила жизнь. Но нет, все оставалось по прежнему: она также неподвижно лежала на холодном полу, то ли без сознания, то ли мертвая. Но она могла поклясться, что слышала слова.
— Помоги, — по телу пробежали разряды тока.
Какого черта? Это ведь тот же самый голос, каким просила о помощи женщина, лежащая перед ней. Она просто не могла перепутать… или могла?
Ребенок резко поднялся на ноги так, что до этого мирно покоящаяся на тощих коленях голова женщины скатилась и глухо ударилась о пол.
Неуверенная поступь шагов в комнате не создавала лишнего шума. Сейчас тот факт, что она голодала в течение нескольких месяцев, приносил нездоровое удовлетворение. Ту жидкую дрянь цвета прогнивших овощей, которой её кормили здесь долгие три месяца, вряд ли можно было считать нормальной едой. Сделав ещё несколько шагов, она едва ли не упала от слабости, накатившей на неё с головой. Аффект, разливавшийся по всему телу минутами ранее и затмевавший рассудок, став подсобником в зверских истязаниях живого человека, испарился, оставив после себя лишь плоды своих творений. Глаза смотрели в одну точку на стене, которую с трудом можно было различить в темноте. Больших усилий ей стоило снова начать передвигать ноги, в попытке добраться до стены, чтобы ощутить хоть какую-то опору.
— Посмотри, — внезапно раздались слова у самого уха. С силой зажмурив глаза, она схватилась руками за длинные черные волосы.
— Нет.
— Ну же, взгляни на творение своих рук, — проголосило эхо.
— Убирайся! — тонкие пальцы неистово сжали виски в попытке отогнать наваждение, вводившее в панику. — Тебя здесь нет.
Секунда. Две. Три…
Она почувствовала неприятный, железный привкус во рту. Кровь. С каждым моментом её становилось все больше и больше. Настолько больше, что пришлось разжать зубы, дабы не захлебнуться ею, попутно подавляя рвотные позывы. Тонкая багряная струйка стремительно текла вниз, прокладывая дорожку на груди. Лиловые глаза, которые всегда казались для окружающих нечеловеческими, сейчас были совершенно прозрачными. Она смотрела куда-то вдаль. Словно не замечала то существо с костлявыми руками, которое так ловко распарывало ржавым ножом левое бедро.
Спутанные волосы, перепачканные в крови. Обезображенное лицо. И глаза… такие знакомые. Похожие на её собственные.
— Мама, — лишь звук собственного голоса и острая боль, пронзившая в тот момент, когда оружие с ещё большим напором вонзилось глубоко, отрезвили её.
Из последних сил она оттолкнула от себя существо и, настолько быстро, насколько могла, двинулась к выходу, сильно хромая на левую ногу. Железные оковы раздирали щиколотки, но боль была не столь ощутима, как прежде. Звон цепей, методично ударяющихся о бетонный пол, разносился по округе. Казалось, вот-вот кто-то услышит и нагрянет сюда, уже навечно заковав свою жертву в этих четырех стенах, где до боли изучена каждая трещина. И тогда наступит действительно конец.
Шорох шагов и неизвестность при каждом новом повороте адреналином разносились по венам. От того и сердце отбивало свой неистовый ритм, грозясь размозжиться внутри. Она видела дверь в конце коридора, которая сейчас казалась спасением. Руки неумолимо тянулись к ней — толчок и… ничего. Хотелось разреветься в голос и яростно тарабанить до тех пор, пока кто-либо не услышит и не придет на помощь. Но она не могла, в противном случае, жалкая попытка выжить свелась бы на «нет». Тощие пальцы скребли по деревянной поверхности, слишком шершавой на ощупь, и, как следствие, десятки заноз — маленьких, а несколько чуть более крупных — загонялись под ногтевую пластину, принося чувство реальности. Чувство того, что это действительно происходит с ней, что вот она здесь и сейчас с трудом тянет на себя дверь, а та с тяжелым скрипом поддается… Поддается? Нужно было просто толкать в обратную сторону? Истерический смех оглушительным эхом разнесся по коридорам Преисподней…

Наши дни

— Ну, где же ты, Хината? — лишь длинные гудки, и абсолютно никакой реакции от потенциального собеседника. Она досадливо взъерошила свои короткие розовые волосы и нажала на отбой.
Час. Её нет уже около часа. А ведь знала же, насколько Сакура будет за неё волноваться. За свою младшую сестренку. Естественно, кровными родственниками они никогда не являлись, но это не мешало им создать настолько крепкие узы, которые и в самых дружных семьях то не часто встречались. Они познакомились в приюте, в котором Сакура жила столько, сколько себя помнила. А вот Хината появилась там сравнительно недавно — около семи лет назад. Странная девочка, исхудавшая настолько, что через кожу можно было легко установить точное количество ребер. Вся в синяках и гематомах. Это было поистине страшное зрелище. Когда Сакура впервые попыталась протянуть ей руку, та, словно сорвавшись с цепи, прокусила ладонь настолько сильно, что медсестре, до этого не видавшей ничего серьезней ссадин и ран от падений, пришлось в срочном порядке накладывать швы. Впрочем, опыт оказался не совсем удачен — уродливый рубец до сих пор красовался на правой ладони.
Путь становления крепких уз, как оказалось, был действительно нелегок и тернист. Несколько лет она потратила на то, чтобы завоевать хоть толику доверия черноволосой девчушки. Но тут-то и выяснилось, что о доверии можно ведь ещё и поспорить…
— Черт!
Куда более крепкое словечко так и застыло на устах, стоило ей увидеть на вспыхнувшем дисплее мобильного знакомое имя.
— Хината, твою мать, ты где?! — но в ответ лишь рваное дыхание, сменяющееся тяжелыми хрипами.
— Я…
— Хината? — в глазах застыл ужас. Неужели снова приступы? Она видела их всего лишь дважды. Видела, как одиннадцатилетняя девочка вспарывала свои руки железной вилкой, которую, скорее всего, стащила из столовой.
И выла…
Выла так, что в венах стыла кровь.
Выла и умоляла. Умоляла свою мать не делать этого. И в этом вое можно было понять всего три слова: «Я помогла тебе». Позже, из подслушанного разговора ей удалось выяснить, что это психическое расстройство вызвано неким событием из прошлого, о котором, по-видимому, воспитатели даже и сами не знали.
— Что случилось?
— Я помогла ей…
— Кому? — она пыталась не показывать паники, которая рождалась внутри, но голос предательски дрожал.
— Я помогла ей… помогла мамочке!

***
Наспех расплатившись с таксистом, она быстро направилась к огромному особняку, чересчур мрачному на вид. Уже издалека она заметила знакомый силуэт. Детали рассмотреть все же не представлялось возможным — слишком уж далеко от неё находилась девушка.
И уж лучше бы она её не видела — Хината сидела на ступенях, раскачиваясь из стороны в сторону, в глазах плескалось безудержное помешательство, находящее отражение в зверином оскале. Маленьким язычком она слизывала теплую кровь, стекающую по острию ножа.
Кровь. Она была везде — на руках, лице, одежде.
— Хината, отдай мне нож, — стараясь не спугнуть, тихо начала девушка.
— Я помогла, — яркая улыбка смягчила черты лица. — Я помогла, понимаешь?..
— Отдай мне его, — все тем же заботливым тоном, но уже чуть настойчивее.
И она согласилась — просто передала оружие.
— Что же ты наделала, дурочка?..
Влажные губы Хинаты с яростью впились в податливые уста молодой девушки, сметая на своем пути малейшее сопротивление. Миниатюрная ладонь проворно пробралась под светлую майку с незамысловатым принтом и с силой сжала грудь. Лишь на миг в зеленых глазах вспыхнуло что-то отдаленно напоминающее желание. Но…
— Остановись! Что ты делаешь? — резко оттолкнув подругу, Сакура отшатнулась. Так и не дождавшись ответа, она зашла в дом.
И в страшных кошмарах девушка не могла представить себе такого — вся прихожая утопала в крови. Стены, пол, паркет — отмыть все это казалось невозможным. На полу лежал красивый парень…
— Это Неджи, мой брат, — раздался шепот у самого уха.
— За что? — Сакура пыталась сдержать крик.
— Вот только не надо, а? Неужели жалко? — усмехнулась собеседница.
— Я просто не понимаю.
— А тебе и не нужно понимать, — она продолжала импровизированную экскурсию по дому. — Пойдем, я покажу тебе свою младшую сестренку.

***
Это были самые мучительные часы её жизни. Хотелось закрыть глаза и просто уснуть…
Завершающим «экспонатом», как оказалось, стала мать её подруги: изуродованная женщина в инвалидной коляске, с перерезанным горлом. Вот тут-то у Сакуры и сдали нервы — её вырвало совсем рядом с трупом. Как долго эти ужасающие картины будут теперь её преследовать? Всегда. Она была уверена.
Сколько они уже находятся в этом доме? Час? Два? Или больше? Время текло неумолимо быстро. А пол так и не отмывался.
— Хината, помоги мне. Давай все здесь уберем и уйдем, — но в комнате было тихо.
Пронзительный крик раздался сверху. То и дело натыкаясь на мебель, близко расставленную друг к другу, она бежала вверх по ступеням.
— Оставь меня в покое! Тебя нет, — хрупкая девушка осторожно жалась в углу, пытаясь отмахнуться от какого-то невидимого существа.
И тут же что-то светлое и металлическое блеснуло у неё в руках.
— Перестань! — в зеленых глазах плескалась паника. — Не делай этого!
Рывок… Бездыханное тело глухо ударилось об пол, а из перерезанного горла фонтаном била багряная влага.
Она двинулась вперед. Отчего-то это казалось важным – потрогать, убедиться, что подруга на самом деле мертва. Губы обветрились, и Сакура невольно их облизала. На языке появился неприятный вкус – рвоты, крови, отчаяния и безнадежности.
…А затем наступила пустота.

***
Пробуждение оказалось не из легких. Она сидела на стуле, крепко связанная по рукам и ногам. Голова раскалывалась, запястья саднили, а тело затекло от столь неудобной позы. Сквозь полузабытье она слышала, как мужской голос распоряжался о том, чтобы «вычистили» дом.
Резким рывком девушку подняли на ноги и поволокли куда-то вглубь особняка. Дыхание было тяжелым, она то и дело спотыкалась, а потом и вовсе упала, содрав колени в кровь. Двигаться больше не хотелось. Она мечтала просто свернуться калачиком на бетонном полу и перестать существовать. Видимо, у её мучителя были несколько иные намерения. Он продолжил тащить её за волосы к указанному месту.
— Спасибо, Саске, ты можешь идти, — раздался смутно знакомый голос.
Она всем телом ощущала его пытливый взгляд на своей коже. Любопытство, которое он проявлял, было сродни любопытству школьника, перед которым стоит непростая задача препарирования лягушки: отрежь ей голову, будет ли она все ещё дергаться?
— Кто вы? — с трудом разлепив глаза, произнесла Сакура.
— Меня зовут Мадара, — за считанные секунды маска любопытства съежилась и разлетелась на миллиарды осколков, обнажив истинное лицо этого человека — презрительно искривившееся.
— И? Что вам от меня нужно?
— Не беспокойся, самую малость, — спустя минуту молчания он продолжил. — Хината Хьюга сбежала семь лет назад. Мне не нужно было доверять Хиаши эту работу, все же она его дочь. Но девушка оказалась довольно настойчивой, ты сама видела, во что это превратилось. Впрочем, эта семейка заслужила подобной участи.
Красивое лицо мужчины искривилось в жестокой усмешке.
— Но, в конце концов, Хината жертва, как и многие другие. Запри жертву в темной комнате и поддерживай её страх до тех пор, пока ты не добьешься нужного результата.
— О чем вы? — но её вопрос остался незамеченным.
— Жертва проходит три стадии, после чего она находится в таком состоянии, в котором способна увидеть то, что не подвластно нам… что-то сверхъестественное. Что видела Хината?
— Я…
— Разве она не видела чего-то такого, что заставляло бедную девочку настолько себя калечить? Разве она не просила помощи? Разве ей не мерещилась её же собственная мать, которая её истязает? Она скорее бы перерезала себе горло, чем снова ощутила эти муки, не правда ли?
— Это вы! — в глазах стояли слезы. — Это вы довели её до этого состояния! Зачем?
— Люди больше не хотят терпеть страдания. Мир пришел к мысли, что в нем остались только жертвы. Мученицы. Они очень редки в наше время. Мученица — это что-то такое… очень исключительное существо. Она переживает страдания, терпит нужду во всем, мы обременяем её всем злом, которое только есть в мире. И она переступает через себя. Понимаешь о чем я?.. Она меняет форму. Идея «мученицы» — не изобретение господствующей религии. Именно это повлияло на ход наших дальнейших исследований. Мы испытали всех, даже детей, и выявили, что молодые женщины наиболее восприимчивы к трансформации. Они могут видеть то, что неподвластно остальным. Даже потусторонний мир – то, что ожидает нас там. Нужно лишь довести её до определенного состояния. Состояние между жизнью и смертью, если тебе так угодно.
Его черные глаза видели её насквозь.
— Молодые женщины, понимаешь, Сакура?

***
— Мадара, кажется, она перешла на третью стадию, — от быстрого бега дыхание молодого человека сбилось.
Они шли длинными коридорами к той самой комнате, где должно было свершиться то, чего он ждал не один десяток лет.
Она выглядела прекрасно — кожа была содрана несколько часов назад. На алой плоти сеткой струились мышцы и вены. Они месяцами добивались этого состояния — избивали до потери сознания, морили голодом, сдирали ногти. И вот…
— Посмотри на её глаза, — благоговейно прошептал он. Они были абсолютно белыми. Взгляд был устремлен куда-то ввысь.
— Ты видишь? — едва слышно произнес он на ухо Сакуре.
— Да.
— Так что там, — «После жизни»?..