Мужское начало

Итачи просыпается от пристального взгляда, который ползет по коже, словно назойливое насекомое, и, прежде чем открыть глаза, активирует шаринган.
Хошигаке.
Всего лишь Хошигаке.
- Что случилось? – хриплым ото сна голоса, спрашивает Учиха.
- Ничего, - пожимает плечами напарник и взмахивает тряпкой, распространяя по комнате едкий запах полироли.
Итачи вздыхает и переворачивается на другой бок, утыкаясь носом в стенку. Кровать узкая, тут и там из нее лезут пружины, белье неприятно пахнет сыростью и чуть-чуть – плесенью. Но это многим лучше промерзшей земли под тонким плащом и кроны деревьев вместо потолка.
Но заснуть вновь не удается: слишком светло, слишком шумно, слишком противный запах… Итачи едва слышно фыркает в подушку, от чего в воздух поднимается крошечное перышко. Он мог спать когда угодно и где угодно. Наверное, он просто выспался. И ничего не болит… Странное чувство.
Лязг чешуек Самехады стихает, Итачи снова чувствует чужое тепло.
- Что?
Хошигаке сидит на корточках возле кровати и внимательно разглядывает что-то в лице Итачи.
- Подбородок.
Учиха неосознанным жестом трет подбородок: ни нарывов, ни шрамов, ни сыпи. Все в порядке.
- Вы бреетесь?
- Нет.
- Ага… А сколько вам лет?
Итачи сглатывает кислую после сна слюну и садится в постели, приглаживая растрепавшиеся за ночь волосы. Он не чувствует опасности от Хошигаке, за те шесть лет, что они работают бок о бок, напарник еще ни разу не подвел его, но… С чего вдруг такое любопытство?
- Почти двадцать.
- То-то и оно, - с умным видом кивает Кисаме и переводит взгляд ниже. – И ляжки гладкие, как у девицы.
Итачи опускает взгляд на собственную ногу, выглядывающую из складок одеяла, – белая кожа и ни намека на волосы. Хошигаке с неприятным звуком скребет ногтями щетину на скулах и хмыкает.
- Ближе к делу, - теряет терпение Учиха.
- Куда уж ближе? Я ни разу не видел вас с женщиной, и даже более того – ни разу не замечал, чтобы вы, извиняюсь, дрочили. К тому же у вас не растут волосы на теле, и вы почти не пахнете…
Итачи озадаченно трет переносицу.
- С вами что-то не так, - подводит итог Хошигаке и скрещивает мощные руки на груди.
Учиха не любит, когда кто-то указывает ему, что с ним так, а что не так… Но в словах Кисаме определенно есть рациональное зерно.
С ним что-то не так.
Но обсуждать это с напарником он точно не намерен.
- Есть вести из центра?
Хошигаке крякает, но все же меняет тему.
- На рассвете был Зецу, для нас ничего.
Итачи кивает и свешивает ноги с кровати, нащупывая сандалии. Хошигаке вновь возвращается к чистке меча – Самехада размотана почти до середины, она послушно приподнимает чешуйки, позволяя вычищать остатки вчерашних нукенинов, речного песка и обрывков одежды.
В крохотной ванной, отделенной от номера тонкой стенкой и хлипкой дверью на проржавевшей щеколде, сумрачно, единственная лампа под потолком дает издевательски тусклый, прерывистый свет. Лицо кажется землистым и нездоровым, а освещение добавляет глубины и цвета синякам под глазами.
Итачи быстро разоблачается и перешагивает было через бортик ванной, как вдруг останавливается. Размытый силуэт собственного тела в заляпанном брызгами зеркале кажется неестественно белым и гладким, словно вырезанным из бумаги.
Морщась от ощущения влажной ледяной плитки под ногами, Учиха вновь возвращается к зеркалу и внимательно осматривает себя, словно врач, тщательно и беспристрастно ощупывая руки, грудь, пальпируя живот, спускаясь холодными пальцами ниже, к лобковой кости и бедрам.
И ведь действительно… Как он мог не замечать этого?
Рельеф мускулов сглаженный, словно у гимнаста, а не у шиноби – никаких узлов, бугров и вздувшихся вен поверх выпуклых бицепсов. Но главное не это, а волосы. Точнее их отсутствие: лобок в полупрозрачном пушке, едва-едва потемневшая мошонка, пара тонких волосинок в подмышечных впадинах, безволосая грудь и ни намека на щетину… Итачи отчетливо вспоминает отцовскую бритву с красивой малахитовой ручкой и Шисуи, который как-то раз вернулся после долгой миссии со смешной недобороденкой на лице.
Холодный душ обрушивается на спину не хуже вражеского удара – на секунду из легких выбивает весь воздух, кожу словно опаляет огнем. Итачи пережидает минуту, стиснув зубы, а потом, привыкнув, намыливает волосы. По сероватому дну ванной течет темная, с примесью бурого, вода – вчера он слишком устал, чтобы тратить время на гигиенические процедуры, поэтому лег спать, даже не умывшись.
Когда он возвращается в номер, Хошигаке уже заканчивает с чисткой. Обогнув по широкой дуге кучку розово-алых вонючих ошметков органического происхождения, Итачи опускается на свою кровать и привычно замедляет, почти останавливает потоки чакры, чтобы не провоцировать разбуженную Самехаду.
Кисаме даже не поднимает головы, лишь перебирает лежащие на одеяле точильные камни разной абразивности и что-то негромко напевает себе под нос. Самехада, кажется, подпевает, во всяком случае, розоватая щель в частоколе зубов на передней грани меча шевелится в такт мелодии.
Несколько минут Итачи сидит неподвижно, завороженный блеском стальной чешуи и гипнотической плавностью ее движения, а потом ловит на себе взгляд напарника. Ну надо же… Кажется, он все-таки привык к запаху полироли и лязгу точильного камня.
- Чего надумали? – не прекращая своего занятия, спрашивает Кисаме.
- На запад.
- В столицу, - понятливо кивает Хошигаке, протирая отполированные пластины ветошью. – Но я бы советовал идти на юг, через Страну Камня прямо до столицы Ветра, там медики лучше.
- Казекаге не в восторге от наших плащей.
- У меня есть связи.
С минуту Итачи взвешивает все «за» и «против», но потом кивает.
Он не очень хорошо разбирается в медицине, однако решает перестраховаться. Ему нужно протянуть еще полтора-два года, а в свете отказывающих легких лишние проблемы со здоровьем ему ни к чему.
- Тогда выдвигаемся.
Хошигаке аккуратно накладывает последние полосы льняной ткани и, завязав концы специальным узлом, любовно оглаживает меч.
- Выдвигаемся.
***
В столице Земли самый разгар лета: круглые сутки стоит невыносимая жара, воздух кажется раскаленным, словно тело металла в огне кузницы. Но Итачи не жарко, скорее наоборот – его чуть знобит, и он списывает это на усталость от длительного перехода.
- Раздевайтесь, - бесстрастно говорит невысокий, лысеющий мужчина в белом халате гражданского врача. Но то, что он из бывших нинмедиков, Учиха определяет с первого взгляда: слишком высокий уровень чакры, слишком много уверенности в голосе, слишком холодный прищур водянистых глаз навыкате…
Итачи снимает с себя одежду и переступает ногами по холодному полу. Чужие руки деловито и быстро ощупывают лимфоузлы, проходятся по многочисленным шрамам, обводят контур ожога на боку и, наконец, застывают на пояснице.
- Здесь, - в полголоса выдыхает врач. – Расслабьтесь.
Итачи кивает. Но через секунду едва не вскрикивает от жидкого огня, хлынувшего по позвоночнику к затылку, а потом обратно, вниз, к самому копчику.
- Расслабьтесь.
Итачи усилием воли гасит шаринган и вцепляется пальцами в кушетку: искусственная кожа и металл гнутся под его пальцами, как пластилин.
- Одевайтесь, - флегматично сообщает доктор и садится за стол.
Итачи смаргивает выступившие на глазах слезы, нацепляет одежду, пытаясь унять дрожь в руках. Спина все еще пылает, словно проткнутая раскаленным штырем, а в голове настойчиво бухает ток крови.
- Это я тоже включу в ваш счет, - кивая на покалеченное имущество, говорит врач и протягивает записку. – Просто старая травма и гормональный дисбаланс, если будете следовать инструкциям, то первые результаты заметите уже через месяц.
Учиха внимательно читает неразборчивый почерк, несколько раз уточняя названия препаратов и дозировки.
- Мы закончили здесь, - сообщает Итачи отмокающему в ванной Хошигаке по приходу в квартиру.
Тот меланхолично отдирает с носа белесую пленку отмершей кожи.
- Забавно будет, если все получится.
Учиха с сомнением косится на горку лекарств.
Действительно забавно.
***
Врач не обманывал: первые изменения Итачи обнаружил ровно через пять недель после поездки в Страну Земли.
Очередной дешевый мотель, очередная узкая ванная комната, очередное мутное зеркало… И все же кое-что ему в новинку.
Учиха щурит воспаленные глаза и, не веря зрению, проводит пальцами по лобку – жестко. В подмышечных впадинах на ощупь чуть мягче, но разница очевидна.
Неожиданно мысли делают сумбурный скачок, и он вдруг думает о Саске. Брату уже шестнадцать, он уже почти мужчина… Улыбка гаснет.
Итачи спешно одевается.
Ему просто нужно выиграть у смерти немножко времени, все остальное не имеет значения.
***
- Работает!
Итачи даже сквозь сон разбирает довольный гогот Хошигаке и наугад выбрасывает руку с зажатым в ней кунаем. Гогот становится громче.
Не попал.
Сегодня первый за последние полтора месяца свободный день без миссий, поэтому Итачи твердо вознамеривается выспаться и переворачивается на живот, отгораживаясь от напарника одеялом. В комнате опять пахнет полиролью и чуть-чуть – падалью, но Учиха едва ли замечает это, потому что все его внимание сосредоточено между собственных ног.
- Мне выйти? Или, может, махнем в бордель? Или ванная? – не успокаивается настойчивый голос Хошигаке где-то над самым ухом. – Первый стояк! Это надо отметить!
Итачи выпутывается из одеяла и садится.
- Самехада скучает, - Учиха кивает в сторону меча, снова пожирающего останки только что вытащенной из нее падали. Воспользовавшись суматохой, Итачи проскальзывает в ванную комнату.
Вопреки радости Хошигаке, у Итачи и раньше была эрекция: иногда по утрам, иногда в перерывах между миссиями, когда с ним пытались заигрывать гражданские женщины, иногда по вечерам, когда напарник уединялся с очередной проституткой где-нибудь за тонкой стенкой мотеля, и она сполна отрабатывала свою стоимость… В общем, бывало.
Но еще никогда прежде - так. Раньше он мог спокойно проигнорировать свое возбуждение, но сейчас…
Итачи приспускает белье и чуть морщится – член словно бы стал больше, головка отзывается болезненной чувствительностью на каждое, даже самое мельчайшее прикосновение, а яйца сводит тягучим, почти невыносимым желанием разрядки.
Мастурбировать, когда за стеной напарник воюет с собственным мечом, уговаривая того «выплюнуть эту дрянь» - задача не из легких. Но он справляется – выкручивает вентили до упора, прижимается спиной к неприятно склизкому кафелю, прикусывает запястье и… Зато теперь, кажется, он начинает понимать, почему Хошигаке спускает львиную долю своих денег на женщин.
Сползая по стене и переведя дыхание, Итачи смотрит на свою руку. Мозолистую, с облупившимся черным лаком на ногтях и густыми, белыми потеками спермы на пальцах.
Белая, густая. Раньше она была почти прозрачной.
Итачи со странным, незнакомым доселе любопытством нюхает пальцы, а потом самым кончиком языка пробует.
Солоно. Горчит. Едва-едва сладко.
И почему-то отдает грибами. Итачи вспоминает свое меню за последние сутки и понимает, что не ел ничего, кроме риса. Желудок тут же отзывается громким урчанием.
- Увлекательно, правда? – раздается ехидный голос Хошигаке из-за двери.
Учиха вздрагивает и подставляет руку под струю воды.
- Очень, - одними губами отвечает Итачи.
Но напарнику об этом знать не обязательно.
***
Страна Железа, кроме, разумеется, залежей железной руды, всегда была известна своими горячими источниками.
Во всяком случае, так утверждает Хошигаке, всеми правдами и неправдами заманивая его в гостиницу с онсэном в десяти километрах южнее той, где изначально планировал остановиться Итачи.
- Хорошо, - наконец-то сдается Учиха, и они тратят четверть часа, чтобы добраться до «Лучших купален Мияко».
- Лучшие! – говорит напарник, закидывая Самехаду на плечо.
Итачи обводит взглядом скромный комплекс из полудюжины деревянных зданий и составляет в голове план завтрашней миссии, делая поправку на двадцать пять минут.
А источники и вправду оказываются неплохими: мало людей, много места и тишина… До тех пор, пока из раздевалки не выходит Хошигаке, с крошечным полотенцем вокруг бедер.
- Как водичка?
Итачи игнорирует вопрос, сосредотачиваясь на ощущении легкого пощипывания соленой воды вокруг недавних ран и прохладном компрессе из влажного полотенца на лбу.
- Значит, проверим, - говорит Кисаме, а в следующую секунду источник выходит из берегов, волнами накатывая на каменистые бортики. – Черт!
Итачи отплевывается от соленой воды, тщательно протирает веки пальцами и только потом открывает глаза.
Хошигаке сидит на бортике и озадаченно трет скулы.
Жабры…
- Жаль, я не предупредил тебя раньше: здесь очень соленая вода. - Итачи отжимает полотенце и вновь водружает его на голову.
- Действительно, - криво усмехается Хошигаке, и жаберные щели на его лице вдруг приходят в движение, закрываясь, словно створки раковины. – Но не проблема.
С этими словами он встает в полный рост и чуть потягивается. Итачи с долей любопытства смотрит на голого напарника, отмечая про себя, что для акулы у Хошигаке слишком много волос в паху и на груди. Неужели со временем и у него самого все зарастет так густо?
Заметив его взгляд, напарник ощеривается острыми зубами.
- А у тебя отросло что-нибудь?
Шесть лет… Итачи пора бы привыкнуть к этому.
- Что именно?
- Ну-у… Все, - немного растерянно бормочет Хошигаке, явно не ожидавший ответа.
- Все – да.
- А не все?
Итачи надвигает полотенце ниже и сползает в воду по самую шею, давая понять, что не намерен продолжать этот абсурдный диалог. Рядом слышится плеск воды, а потом веселое фырканье.
- Ну, теперь-то хоть на мужика стал похож! – одобрительно ржет напарник, и Итачи неосознанным жестом ведет пальцами вдоль жесткой поросли курчавых волос.
Наверное, следовало бы поблагодарить напарника за внимательность, но Учиха предпочитает оставить это при себе.
***
- Только гляньте! Еле отыскал такую, самый неиспорченный цветок в местном квартале красных фонарей!
Итачи отодвигает свиток из плотной бумаги и устало трет переносицу. Неделю назад он получил известие о смерти Дейдары, и это значило лишь одно – у него все меньше времени на подготовку. А тут еще и Хошигаке со своими дурацкими выходками…
- У меня нет ни времени, ни желания, - отрезает Итачи, даже не глянув в сторону напарника.
- Так не пойдет, - вдруг со странной решимостью в голосе говорит Кисаме и подходит вплотную, кладя ладонь поверх свитка.
Первое желание Итачи – отрубить нахалу кисть. Этот свиток времен Основателей на черном рынке обошелся ему в целое состояние.
- Я. Сказал. Нет.
Но рука никуда не исчезает – литое запястье, искривленные от многочисленных переломов цепкие пальцы, небрежно накрашенные, местами обломанные ногти… Раньше Хошигаке никогда не позволял себе такого откровенного непослушания.
- Итачи-сан.
В наступившей тишине отчетливо слышится дыхание проститутки, притащенной напарником в номер и оставленной у двери.
- Я жду объяснений.
- Понятия не имею, что вы задумали, - рука на свитке приходит в движение и бережно скатывает его, аккуратно перевязывая шнуром. – Но точно знаю, что очень скоро наши пути разойдутся навсегда.
Итачи вскидывает голову и встречается взглядом с напарником.
Хошигаке Кисаме, демон, разменявший родину, соратников и честь на волю и жажду крови редко бывает по-настоящему серьезен. На памяти Итачи – почти никогда. Но сейчас шутовская маска злой веселости вдруг оказалась снята. А под ней…
Учиха никогда не обманывался насчет напарника: Хошигаке был умен и обладал отменной интуицией, иначе не дожил бы до своих лет. Но сейчас Итачи кажется, что тот знает намного, намного больше, чем ему полагается знать…
- Поэтому отложите это в сторону хотя бы на один вечер, - Кисаме отодвигает свиток. – Я видел достаточно смерти, чтобы сказать: по ту сторону нас не ждет ничего хорошего. Но и плохого – тоже. Мы есть только здесь и сейчас.
Итачи не боится смерти.
Семь лет отступничества он твердил себе эти слова, словно мантру. И теперь это действительно так. Но страх не оставил его – он по-прежнему боится.
Боится не справиться, не смочь, не уберечь.
Но сейчас в его душе неожиданно проклевывается то самое, полузабытое, слишком человеческое… Итачи чувствует, как по щеке скользит теплая влага и несколько раз моргает, от чего весь мир заволакивает красной взвесью. Это кровь. Все это время его шаринган был активирован, а Хошигаке не отводил взгляда.
Итачи хочет было ответить, но Кисаме вдруг широко-широко усмехается, обнажая зубы и серо-розовую мякоть десен.
- Я просто оставлю вас наедине, - подмигивает напарник полупрозрачным веком. – А утром все будет как всегда.
Учиха даже не успевает ответить – Кисаме в мгновение ока оказывается за дверью, и в коридоре слышатся его торопливые шаги.
- Он заплатил тебе? - Учиха только сейчас внимательно смотрит на женщину, приведенную Хошигаке, и вдруг понимает, что «женщина» – громко сказано. Девушка. Девочка. Яркий макияж добавляет ей возраста.
- За всю ночь. Он сказал… сказал, чтобы я не выходила отсюда пока вы не… - она заминается и опускает взгляд.
Итачи вспоминает что-то про «не испорченность» и, ведомый непривычным любопытством, подходит ближе и проводит подушечкой большого пальца по алым губам. Помада размазывается, оставляя длинный кровавый след на белой щеке, но под жирной пленкой отчетливо проступает натуральный бледно-розовый цвет.
- Умойся, - зачем-то велит ей Учиха, и девушка тут же скрывается в ванной комнате.
Итачи опускается на кровать и растирает между пальцами сгусток красного цвета, бледнеющий с каждым движением.
Зачем Хошигаке все это устроил? И зачем ему, Учихе Итачи все это? Разве он хочет этого? Разве ему нужно это?
Но разбуженное единожды, его тело больше не желает молчать.
Да, вдруг понимает Итачи, он хочет этого, как хотел когда-то материнской ласки, как хочет избавления от боли, как жаждет воды и пищи… И дело не в этой безымянной кукле для удовольствия. Дело не в великих свершениях, предначертанных ему судьбой.
Дело в нем самом.
В его постыдном, эгоистичном желании. Влечении. Вожделении.
За стенкой все еще слышится плеск воды, Итачи обводит скудный гостиничный номер взглядом и натыкается на свиток, лежащий на столе.
А может Хошигаке прав? Мы есть только «здесь» и «сейчас»?
А «там» и «тогда» - уже не мы. Это кто-то другой.
Шум воды стихает, и дверь со скрипом отворяется. В желтой полоске света возникает хрупкий силуэт.
Она обнажена, понимает Итачи. Понимает и чувствует, как все в нем отзывается и стремится навстречу этому знанию.
Лицо без слоя белил и помады, как он и думал, оказывается совсем другим – оливковая смуглость на широких скулах, черные, чуть раскосые глаза, тонкие губы и странно трогательный, вопросительно изогнутый рисунок бровей-ниточек.
Совсем не красавица. Но напарник был прав и проявил удивительное понимание того, о чем сам Итачи даже не догадывался.
Не красота, но чистота – единственно привлекательное в женщине. Непорочность – не физическая, а духовная. Незапятнанность. Словно существо из другого мира, чуждое его, полной насилия и порока, жизни убийцы.
Итачи протягивает руку, и девушка послушно ступает в его объятия. Маленькая, легкая, с частящим, словно у пойманной птицы, сердцем… Он мог бы свернуть ей шею одним поворотом запястья. Или выломать хрупкие ребра ударом ладони. Или переломить позвоночник, словно сухую ветку, не приложив к этому почти никаких усилий… Но он лишь обхватывает ее маленькое лицо руками и заглядывает в глаза. Без шарингана, без желания навредить.
Сила и слабость. Мощь и уязвимость.
Секунда, другая. Дыхание, запах, тепло под пальцами, блеск темных зрачков.
И он вдруг понимает кое-что очень важное: сила бывает не только такой, как у него, что способна крушить и уничтожать. Нет, она бывает и совершенно иной - живой, уязвимой, такой хрупкой… Сила созидания и жизни.
Итачи размыкает пересохшие губы, но не издает ни звука.
В этот раз он точно поблагодарит напарника.