На лезвии ножа

Исправила шапку. Будьте в следующий раз внимательнее./Weird

Все достало. Все раздражает. Лишь бы мать не зашла – сорвусь. А жалко ее… Ей трудно видеть меня таким, ждать до последнего, пока я вернусь с очередного собрания. Черт бы побрал этих Ночных! Если бы не платили хотя бы такие копейки, то никогда бы не вступил в их ряды… Предатели… Трусы… Противные аморальные ублюдки!
Я со всей силы ударил кулаком по каменному полу. Вчерашние ушибы сразу дали о себе знать – кулак словно полоснуло огнем.
- Твою мать!
Вырвалось. Нет, так нельзя. Я же решил. Если я хочу подняться в должности, то мне надо стать нормальным человеком. Уверен, что когда доберусь до середины, то встречу хороших людей. На вершине, к глубокому сожалению, то же самое, что и внизу. Различие одно – деньги. Здесь по ночам люди на байках и с электроштыками устраивают турниры, чтобы заработать, а наверху люди просто нанимают себе мясо и следят за зрелищем, засунув пальцы в петли брюк невиданных размеров. Как же противно. А противнее всего, что я тоже человек. Все мы одинаковые, мы не отличаемся. Отличается лишь то, насколько хорошо ты прячешь в себе ту безумную и кровожадную тварь. Гуманизм? Нет, что вы! Да тут, если проповедовать любовь к себе подобному, вскоре переедешь в яму для умалишенных. Причем, на постоянное место жительства.
Я наконец открыл глаза и поднял голову. Испуганные и взволнованные глаза матери внимательно следили за мной. Она боялась… Но боялась она не меня – не того, что я что-то с ней сделаю, нет же! Она боялась за меня. И, может, тогда я не прав?
- Марк, сыночек… - начала было говорить матушка, но я прервал ее жестом руки.
Мне нечего было сказать ей в оправдание. Те медные гроши, что я заработал этой ночью, не стоили того, что я сделал… Тогда что движет мной? Что заставляет каждый нечетный день недели ходить по ночам на эти состязания? Даа, я ведь знаю ответ…
Но раз я забочусь о ком-то, раз думаю, люблю кого-то подобного себе, это нормально? В наш XXIII век лицемерия, зависти, жадности и чревоугодия. Хотя… каждый век был таким. И это факт – почитайте историю.
Но тогда кто – человек? Неужели существа, настолько схожие генетически, могут все же так разительно отличаться? Чтобы один старался ради другого и даже жертвовал жизнью, а другой старался как можно больше дерьма в душу другим насрать. Может так случается, потому что быть правильным сложно? Хотя в наши дни гуманное отношение, наоборот, считается порочным, неверным. Несусветная чушь.
Звонок в дверь. Матушка резко подорвалась и побежала открывать. Я продолжал сидеть на каменном полу. На полу в единственной комнатке, на которую нам хватало денег. Сзади послышался вздох, тяжелые сапоги громко застучали по камню.
- Шоберн, Урсула Синтия. Шоберн, Майкл Томас. Шоберн, Марк Майкл. – стальной голос, значит, военная комиссия.
Через меня словно пропустили поток слизи, в глазах снова всколыхнулась ярость.
- Мой отец умер. Умер 3 года назад. И каждый месяц вы повторяете его имя. Когда, наконец, оно перестанет значится в списках?! – голос постепенно срывался на крик.
Нет, не правильно. Нельзя кричать. Кричат слабые. Я не слаб.
- Вы задолжали на два месяца по оплате сего помещения.
Судорожный вздох матушки, и тихие всхлипы. Это ясно – заработанного не хватит оплатить… Я закрыл глаза и медленно поднялся, опираясь о хрупкую спинку кровати. Мысля ясно стали проявляться в голове. Верно, другого выхода нет. Я выпрямил спину и повернулся к вояке. Его внешний вид был не важен, только ледяные голубые глаза ярко выделились на его лице, словно льдинки на солнце.
- Я пойду в кабины тел, - произнес я, а лицо мелкого чиновника озарила ухмылка. – Деньги пусть отдадут Урсуле Синтии.
Крик, нет, вопль пронзил воздух и оглушил мои чувства.
- Нет, Марки, ты этого не сделаешь! Нет! Ты должен жить, не я – старуха! – кричала она.
Я старался не слышать ее слов. Ведь это заставит меня передумать. А я настоящий человек. Хотя все люди одинаковые – это теперь я понял. Понял, что просто кто-то становится настоящим человеком, а кто-то катится к человекообразному ублюдку. Мои ноги сами вели меня из комнаты, а руки открывали от себя сухие ручонки матушки.
Да.
Я буду человеком до конца.