Не от мира сего

Когда ужас и отчаяние войны кое-как отходят на второй план, отпускают, получается расслабиться. Но сложнее откинуть воспоминания, если ты не можешь смыть с рук кровь сотни людей, убитых тобой. Если ты помнишь всех, кого не успела спасти, сны превращаются в ад. Каждую ночь этот ад загребает в свой плен, заставляет кричать и ненавидеть. Да, те дни давно миновали, но забыть их невозможно. Сколько было всего, сколько вынесено. Когда ты видишь, как на твоих глазах лучшую подругу разрывает на части, возникает лишь одна мысль: только бы не видеть мира сего... И сейчас, ютясь на небольшом диванчике подле камина, ты мыслями обращаешься к тем дням, к тем людям, к тому ужасу. Пред глазами предстают сражения, реки крови и горы погибших. Даже если рядом сидит самый дорогой человек, старающийся отвлечь тебя, ты всё равно неосознанно предаёшься воспоминаниям.

– Ты не от мира сего, – обреченно шепчет он, сжимая в своих ладонях её холодные руки. Они всегда холодные, но ему нравится. Ему нравится, когда она вот так сидит, тесно прижавшись своим плечом к его, закинув ноги на диван и протянув руки к нему. Он знает, что она будет вечно вспоминать события тех дней, посему мирится и ничего не говорит. Не говорит даже тогда, когда Сакура, закрывшись в ванной, ревет навзрыд, поминая покойных друзей.
– Генма, ты не понимаешь, – бурчит Сакура, сильнее прижимаясь и ставя на стол горячую кружку.
– Куда уж мне! – насмехается Ширануи, прижимаясь губами к розовой щеке. И она смеется, пусть и не так, как хотелось бы ему. Смеется через силу, стараясь радоваться так же, как радовалась прежде. Быть может, они бы не обратили внимания друг на друга, если бы он, считая её единственной спасительницей этого мира, не завалился к ней в палатку с практически вываливающимися кишками. После он часто бывал у неё, направлял к ней раненых, прекрасно понимая, что она действительно сильна. Генма, кажется, именно тогда начал заглядываться на неё. С поводом и без забегал к Харуно, старался приободрить и волновался, когда она прорывалась в тыл врага. После очередного её эмоционального срыва он не стерпел и признался, а она влепила ему пощёчину и назвала придурком. Ни его, ни её не смущала разница в возрасте, когда они сошлись. Если понимаешь, что это твой человек, то различные мелочи совсем не волнуют.
– Ты то единственное хорошее, что принесла мне война. – Она поджимает губы и тянется за лёгким и нежным поцелуем. Мимолётным, но таким нужным. И Генма дарит его, крепче сжимая её в объятьях.

Вроде и не должно уже волновать то, что прошло. Не должно, да волнует. Прошлое должно быть забыто. Должно, да не забывается. Иногда Сакура, прижимаясь своим лбом к его, просит увезти её от этих воспоминаний, от этих мест. Но каждый раз, когда Генма собирается это сделать, она протестует и просит остаться. И он соглашается с её решениями изо дня в день.

– Твой кофе остыл, – спокойно изрекает он, чувствуя её ледяные руки, пробирающиеся под футболку.
– Плевать, – выдыхает она, ближе притягивая того единственного, по-настоящему завладевшего как её душой, так и телом. Ему всегда будут нравиться прикосновения её холодных рук, мимолётные поцелуи и сбивчивое дыхание, выдающее волнение. Он будет нуждаться в ней так же, как она, в его руках, улыбке, голосе и тихом «люблю», раз за разом разбавляющем давящую тишину. Быть может, она не от мира сего, но он такой же. Наверное, именно поэтому они всё ещё вместе, всё ещё нуждаются друг в друге.