Небо и земля

Я заживо сгораю и одновременно тону.
Огонь — оживляет. Вода — убивает. Огонь — пугает. Вода — успокаивает.
Мне страшно. Здесь темно и глухо.
Кто-нибудь, покажите мне небо.
Я кричу, но это лишь громкие отголоски мыслей в голове.
Кто-нибудь, верните меня на землю.
Огонь. Вода. Огонь. Вода.
Я потеряла небо.
Я потеряла землю.
Я тону, сгорая.

Я устала от лирики.

Это всё как в замедленном действии. Два вихря с небывалой скоростью вгрызаются друг в друга, шипя и исходя такой мощью, что даже кончики моих коротких волос бьют по щекам, приводя в чувство. Огненные техники слаженно, но смертоносно комбинируют с вражескими — водными. Лязг встретившегося на полпути оружия раздаётся на всю округу: равнина трясётся от всего звукового сопровождения.
Удар — и снова.
Тишина.
Хриплое дыхание обоих.
Придитевсебячтожевытворите.
И опять. Удар, удар, удар.
Ловкое мельтешение жестов; техника, порождающая огненный шар. Комбинация, после которой взрастает из-под земли водная лавина. Всё захлёбывается в жидкости; всё сгорает в пламени. Безумная пляска железа, стирающая взгляд до мозолей. Профессионально направленные движения рук — для того чтобы убить. Не ударить, а именно убить. И от этого хочется сойти с ума, выкрикивать имена, приводить в чувство. Но вой и азарт заглушают все мои мольбы, а сосредоточенное внимание лишь друг на друге отсекает моё присутствие. Выкидывает. Зачёркивает. И я стою на коленях, рухнув на них уже без сил. Уже без всякого возражения.
Бою быть.
Бою продолжаться.
Первая кровь ярким росчерком пронзает панораму вида. Я впиваюсь пальцами в свои растрёпанные волосы, выдирая целые пряди. Боль — она должна привести меня в чувство. Привести меня, но не их. Они — обезумели. Они — убийственно жестоки по отношению друг к другу. Они — ненавидят друг друга до самой сути. Они — враги.
Но я люблю их.
По отдельности и каждого. Я люблю и не могу представить, что будет, если хоть один исчезнет из моей жизни.
Наверное, в тот же миг сотрётся частица меня самой; таким небрежным взмахом Богов, стирающим буквы из Книги Судьбы.
Пожалуйстамолюоставьтемнеих.
Огненный залп растёт под взглядом ярко-красного, кровавого Мангёке Шарингана. Могучего, древнего додзюцу. Величайшего, смертоносного искусства глаз.
Водная сфера возвышается после молниеносного сложения печатей, таких, что я не могу идентифицировать их. Много чакры. Слишком-много-чакры.
Сильные.
Могучие.
И я, которая любила их обоих.
Некрасивая история.

С самого рождения я была предназначена Тобираме. Тобирама Сенджу был младшим братом Бога всех шиноби — Хаширамы. Он был сильным шиноби, великим Хокаге и самым лучшим, самым нежным человеком в мире. Он касался меня с такой осторожностью, словно я была хрустальной статуэткой. Гладил мои губы пальцами, прежде чем прикасался своими. Ладонями обхватывал мою талию, аккуратно гладил выступающие позвонки и рёбра. Дрожал. Целовал. Ценил. Обнимал ласково, но крепко, вселял уверенность в завтрашнем дне. Такой надёжный, такой дарящий мечту.
И обратный ему — Изуна. Учиха Изуна. Высокомерный, жёсткий, с этим своим пронзительным, атакующим взглядом, в бездонность которого я падала, погружаясь полностью и без остатка. Он хватал меня за запястья, прижимая к себе. Впивался пальцами в подбородок и заставлял смотреть прямо на него. Упивался властью. Сводил с ума своей поистине мужской силой. Давил. Возглавлял.
Я оказалась меж двух берегов.
Между водой и огнём.
И шипела, то сгорая, то захлёбываясь.
Но никогда и ни за что не бросила бы ни того, ни другого. Без меня жизнь Тобирамы стала бы невыносимо приторной, сладкой, как конфета. Без меня Изуна падал бы в свой мрак, уповая на былое величие своего клана. При встрече Сенджу-младший презрительно цедил: «Учиха». При взгляде на соперника Учиха-младший кривил губы. Они так сильно ненавидели друг друга, что моя ветреность стала добивающим фактором. А я наивно мечтала о них двоих. Наивно верила в сказку, которой вообще и ни при каких обстоятельствах не место в этой истории. Она слишком реальная. Слишком обрывочная.

Катана слишком мягко проходит всего на пару дюймов ниже сердца. «Это невозможно, -говорит ирьёнин Сакура во мне. — Там слишком много жилистых окончаний, есть мышцы и хрящи. В конце концов, рёбра не позволят железу так просто войти в плоть». Но, наперекор словам медика, Изуна падает на колени, прижимая пальцы к закупоренной лезвием ране. Глаза, едва-едва полыхающие Шаринганом, смотрят прямо перед собой, словно бы не веря. Шок. Это болевой шок. Или просто полное разочарование в себе: ведь они равны по силе. А с Мангёке Шаринганом Изуна имел все шансы выиграть. Но — нет, падает. Неловко заваливается на один бок, шипя и шепча что-то совсем неслышное. Нечитаемое. Я, наперекор внимательному взгляду Тобирамы, поднимаюсь с колен и иду к лежащему на земле и поверженному Учиха. Аккуратно сажусь рядом, ласково пальцами перебирая жгуче-чёрные пряди волос. Они всегда такие гладкие. Убранные. Сцепленные сзади в хвост. Но сейчас в беспорядке. Как и всё моё мироощущение, которое срывается в ад после тихого и постыдного стона, сорвавшегося с губ умирающего Изуны.
Тобирама испепеляет меня взглядом, пока я хватаюсь за рукоять катаны и выдёргиваю из Учиха. Слишком громкий звук, чавкающий и мерзкий, когда плоть покидает ледяное железо. Пальцы быстро и сноровисто складывают печати медицинских дзюцу; я привыкла к этим движениям и вполне могу воспроизвести даже умирая. Но сейчас умирает другой, спасти которого я считаю своей обязанностью. Будто бы от этого зависит всё благодушие и спокойствие мира. Возможно, в этом есть какая-то рациональность.
Тобирама уходит с поля битвы, когда мои пальцы порхают над раной Изуно, останавливая кровь и затягивая края слишком открытой, слишком глубокой раны. Тобирама не смотрит в нашу сторону и не видит, как я плачу и кусаю губы, чтобы всхлип не вырвался из горла. Тугой комок застрял в трахее, пока я смотрю на Изуну. Ведь рана, увы, не затягивается. Ледяные руки, такие же, как и сталь катаны, перехватывают мои запястья и крепко сжимают. Как и обычно, это рождает такие искренние, такие светлые чувства небывалой радости, что становится даже смешно от всей своей эмоциональности. Я живу, дышу этим чувством. А Изуна смотрит вверх, на безоблачное небо, и не видит ничего. Ни постыдных слёз, ни собственного ранения, ни того, на что силится смотреть.
Ирьёнин Сакура во мне говорит, что это последствия длительного использования Мангёке Шарингана. Я прокусываю губу до крови, потому что уже практически невозможно сдержать всхлипы, ведь они уже здесь, практически у самой гортани. Изуна продолжает стискивать мои запястья, алеющий взгляд становится каким-то грязно-серым, небо всё так же безоблачно, а Тобирамы нет, ведь он уже победил.

— Сакура-чан, ты сегодня задумчивее обычного, — аккуратно перехватывая мои ладони и согревая их в своих, сказал Тобирама, с вежливой обеспокоенностью глядя в моё лицо. Я улыбнулась и нежно поцеловала тыльную сторону ладони любимого мужчины; он был, есть и будет моим любимым, что бы ни произошло. Порою такой собранный, иногда — сердитый и серьёзный, но со мной — всегда ласковый и внимательный. Вот и сейчас: стоило лишь тени рассеянности заползти на лицо, как Второй Хокаге исключительно прочувствовал всё моё состояние. И как его не любить? Как его… не желать?
— Всё в порядке, Тобирама-сан, — тихо проговорила в ответ, слегка прикрывая глаза. — Много работы в госпитале.
Он ничего не ответил, только чуть сильнее сжал мои ладони, будто бы говоря: я рядом. И я это благосклонно приняла, положив голову на его плечо. Лёгким, почти невесомым движением Тобирама приобнял меня за плечи, привлекая к себе. Я потянула носом, в который раз исследуя его запах: терпкий, отдающий нотами древесины. У изгиба шеи — ещё сильнее. Я уткнулась носом в яремную впадину, провела по ней, едва касаясь кончиком. Ниндайме сощурился, но я знала, что ему это нравится. Ему нравятся такие лёгкие, нежные прикосновения, он тает сразу же и готов сделать что угодно. Но я никогда бы не стала это использовать. Делая приятное ему, я становилась счастливее. Ловя на себе его полный чувственной близости взгляд, была готова взлететь тут же. Ощущая его крепкие ладони на своих хрупких плечах, клясться во всём.
Рука медленно сползла на талию.
Пальцы другой руки огладили губы, обводя весь контур.
А после — поцелуй. И нежный, и страстный одновременно. И я таяла, таяла даже в тени этого дерева, под которым мы сидели. Укрытая его тенью и полностью защищённая от солнца.
Поцелуй углубился, и первый стон, сорванный с моих губ, растворился в нём.
Я люблю тебя, Тобирама. Люблю.

Мадара испепеляет меня взглядом. Я стою, понурившись и стискивая пальцами ручку двери. Мадара — глава клана Учиха. Он силён, умён и невероятно коварен. Он — символ Учиха. И старший брат Изуны.
Изуна, там, в следующей комнате, умирает.
Ирьёнин Сакура во мне говорит, что это неизбежно. Эта часть всегда была более рациональной, нежели я сама. Мной всегда и во всех случаях повелевали эмоции; сейчас — так же. Я стою, держась за ручку двери и боясь поднять взгляд на Учиха-старшего. Мне кажется сейчас, что он убьёт меня, ведь это молчание длится слишком много мгновений. Мгновений, за которые Мадара мог бы сказать все: что он презирает меня, что винит в ранении Изуны, что я не достойна его младшего брата. Впрочем, всё это я знаю и без слов. Грубо говоря, мне не нужно это пояснять. Прикрыв глаза и вздохнув, я отодвигаю дверь в сторону; мягкое движение не уходит от внимания Мадары, но он молчит. Спасибо.
Изуна лежит на футоне, сжимая своими длинными пальцами тонкое покрывало. Я сейчас легко могу представить, как он плачет. Это вяжется со всем его состоянием и болью, которую чувствую, кажется, даже я. Чувствовать приближение скорой смерти — это страшнее всего. И при этом упасть во тьму, что позволяет разуму породить множество других мрачных мыслей. Буквально — не увидеть на прощание чего-либо. Что ты всегда хочешь увидеть перед смертью.
Я бесшумно сажусь рядом, нежно отрывая его пальцы от ткани. Это тяжело — Изуна слишком крепко держится за этот клочок ткани. Но, ощутив прикосновение моих рук, через пару секунд успокаивается и сам разжимает хватку. Его рана перебинтована, как и глаза. По всей видимости, Мадаре самому было страшно взглянуть в слепые глазницы младшего брата, и поэтому сейчас он сидит там, за дверью, и ждёт. Я слишком хорошо чувствую его присутствие, чтобы допустить хоть одну возможность на ошибку.
Здравствуй, моё небо. Не говори ничего, зачем слова? Давай я лучше спою тебе тихо — так, как ты любишь. Могу ли я прилечь тут, рядом, попытаюсь согреть тебя хоть немного? Ты ведь холодный, Изуна. Безумно холодный, и это не пустая метафора. Ирьёнин Сакура во мне говорит, что ты должен пылать, ведь у тебя идёт период заражения. Но ты по-учиховски холоден, небо. Чувствуешь контраст, когда я касаюсь тебя? Чувствуешь? Вот так ты холоден. Ты — лёд. Хотя твоя стихия — огонь.
Нет-нет, молчи. Я сама всё скажу.

— Сакура, отойди, — прорычал Изуна, когда я подошла к нему. Нахмурившись, кивнула. Невыносимый пациент. Скривившись и глядя на меня исподлобья, Учиха-младший коснулся бинтов на своей руке. Плотно перевязанная, она причиняла ему множество неудобств, но высокомерный отпрыск великого клана предпочёл чувствовать боль, нежели принять таблетки, которые ему принесла я.
— Сейчас не самое время для твоих ужимок, Изуна-кун, — я начинала медленно, но верно закипать. И так из рук всё вечно валилось, стоило только Изуне появиться в поле зрения, а сейчас ещё и дрожь раздражения от его упрямства. Я никогда не могла в точности объяснить, что за влияние на меня оказывает Учиха, и почему я не могу взять себя в руки. Это какая-то болезнь.
Покачав головой, я сделала шаг вперёд.
— Я сказал, — его голос понизился на пару тонов, — отойди.
— Не указывай мне, — вспылила я, делая рывок вперёд и втыкая в его плечо заготовленный шприц. Гордость гордостью, а помочь я была обязана. Из-за ранения, полученного на миссии, он был сейчас более медлительным, чем я, и не смог предотвратить такое наглое проникновение в его личное пространство. Но это уже было неважно: Изуна схватил меня за запястья и потянул на себя. Видеть его издалека и чувствовать, как неистово бьётся сердце, — одно. Столкнуться с ним взглядом сейчас — совершенно другое. Мне было неловко, было невозможно странно и страшно, нереально приятно. Меня пугала эта одержимость в очередной раз. Но не смогла заставить себя отвести взгляда; не убрала его руки от себя, а когда он начал целовать меня — жёстко, властно, — то не смогла прекратить. Наверное, мне так давно хотелось ощутить его вкус, хотелось его объятий, что я потерялась окончательно, и взаимный голод в его взгляде вышиб остатки кислорода.
— Изуна… Нет, хватит… — шептала я, то ли отталкивая, то ли прижимая его к себе. Шиноби молчал, осыпая поцелуями — такими горькими и невозможными — мою шею. Снова поднимаясь к щекам, он дарил свои отрывистые полупоцелуи, полуукусы. Я была сжата и его объятиями, и своим внезапно вспыхнувшим желанием. Мне было слишком хорошо, чтобы я могла сказать себе: хватит. И это падение, это извержение стало началом конца.
Ведь я люблю тебя, Изуна. Люблю.

Трудно любить двоих. Любить так сильно, что не считаешь это чем-то плохим. Что не считаешь это загрязнением собственной чести — ведь всё это так искренне. Так по-настоящему.
Изуна уснул и, кажется, больше не проснётся. Я лежу рядом, свернувшись калачиком, и продолжаю греть его остывающее с каждой минутой тело. Его так и не охватило пламя, которое означает лишь то, что заражение перешло на кровь. Он всё так же невероятно холоден. И я, верная своему слову, остаюсь тут, до самого конца. Пусть он и не видит того, как я исполняю обещанное. Но, думаю, он был бы рад. Искренне.
Я шепчу сквозь слёзы слова песни, уже не в состоянии пропеть их. Это помогает не отключаться, не терять сознание и не предаваться безумию от невероятной боли, что иглой засела в сердце. Молчишь, небо? Молчи. Всё самое значимое за тебя скажет земля.
Ты такой красивый, Изуна. Повинуясь внутреннему позыву, я снимаю с тебя повязку и испытываю странное облегчение. Глаза закрыты. Слепы и закрыты, Изуна. Я целую твоё холодное лицо, орошая раздражающими тебя слезами. Ты всегда, всегда был резок с моими слёзами. Ты никогда не считал нужным остановить их, считал меня саму достаточно сильной для этого. Тобирама же наоборот: сцеловывал их, говоря о том, что нужно успокоиться. И пусть это были банальные слова утешения, я успокаивалась. Как и от твоей резкости. Жаль, ты сейчас не можешь хоть что-то сказать мне. Ведь слёзы — так сильно раздражающие тебя — падают на твоё лицо. Ты даже не чувствуешь их уже.
Молчи, небо. Всё уже было сказано.
Я встаю, неосознанно шатаясь и примыкая к стене. Держусь за неё, как утопающий за спасательный круг, и плачу. Не могу остановить это, Изуна. Я всё же слишком слабая. Едва нахожу в себе силы покинуть это помещение, в котором слишком сильно пахнет твоей смертью. Это ужасная вонь. Я нередко сталкивалась с ней, когда ирьёнин Сакура во мне брал верх и работал до изнеможения. Но сейчас это было более горькой пилюлей, которую я могла бы проглотить. Ни раскусить, ни прожевать. И так больно, банально больно в груди. Кажется, именно такое чувство ты испытываешь, когда умирает часть тебя. Это как сердечный приступ. И даже деревенеет часть тела. Моторная функция отказывает мне, и я падаю на порог, успев лишь слегка раскрыть дверь. Мотаю головой и продолжаю шептать слова песни, которую пела тебе только что, буквально несколько мгновений назад. Когда ты ещё дышал и слушал. Но не говорил, потому что я так попросила.
Мадара сидит недалеко от меня, прислонившись к стене. Он — сильный и могущественный. Но тоже теряет сейчас часть себя, и ему очень больно.
Меня так резко столкнули с облаков, что я упала и разбилась. И пусть я всем сердцем и душой любила землю, всегда неосознанно тянулась к небу. Одна часть меня тянулась к Тобираме: чтобы он обнял меня и прижал к себе, сцеловывая слёзы и говоря о том, что всё будет хорошо. Ирьёнин Сакура во мне сухо констатирует время смерти, а я сама — раздавленная и раздробленная сижу на пороге и пою. Внезапно и так резко прорезался голос, что стало невмоготу шептать. Пусть слова песни будут тем, что пронзит давящую тишину этого дома. И пусть Тобирама, который стоит в тени одного из деревьев, в десяти милях отсюда, перестанет жалеть меня. Я чувствую его слишком хорошо, чтобы допустить хоть одну возможность ошибки.
Слышишь, земля? Я, кажется, вернулась.