Недотроги. Глава 27

Глава 27. Жертвоприношение

Рассматривая сидящего напротив человека в наиболее людном кафе, Сакура все никак не могла выбросить мысль из головы, что он может иметь отношение к тому жестокому деянию. На вид бледнокожий мужчина с чуть угловатым лицом, которое можно даже отнести к ряду симпатичных. Но неужели он был причастен к убийству? Может ли быть, что она ошиблась со своими ранними отчетами и дело обстояло вовсе не так, как она себе представляла? Вдруг этот человек невиновен, а что касательно вчерашнего, то ее ждали вполне логичные объяснения.
– Чем ты меня вчера накачал? – принялась атаковать Сакура после того, как заказала мороженное, хотя кусок в горло не лез. – Только не говори, что в мои мыслительные процессы внедрялась наркота.
– Хм. – На лице Хидана сверкнула несдержанная улыбка. – Только так я смог снять с тебя напряжение.
– О, черт! – шокировано завопила Сакура. – Ты совсем спятил, что ли?
– Успокойся, девочка моя, паниковать можешь начинать лишь тогда, когда привыкнешь к этому продукту. Я, знаешь ли, не хотел бы тратить время на всякую чепуху, потому сразу перейду к делу. Хотелось бы поговорить об одной важной вещи, которая для меня является всем смыслом жизни. Наше братство… наша семья существует для самозащиты и в, то же время, для ритуальной функции. Это покровительственное объединение во имя единого существующего Бога.
– Что-то типа религиозного культа?
– Не только. Как я уже сказал, это полноценная семья, в которой друг друга заслоняют стеной защиты. Мы – единое целое. Каждый оберегает и дополняет друг друга. И в такой совершенной схеме мы находимся под непробиваемым всевозможными социальными бомбами куполом. И глава нашего купола – великий Дзясин – божество смерти и разрушения.
После слов о смерти у Сакуры в сопровождении с выступившими мурашками отпали всякие сомнения в подозрении. Теперь она четко разглядела лицо угрозы, отчего по телу прошлась омерзительная волна холода.
– Чего ты хочешь от меня? – Делая ударение на последнем слове, она хотела уже подниматься с места, но онемевшие ноги вовсе не желали напрягаться.
– Вчера ты согласилась стать одной из нас. Какой же ответ ты сделаешь сегодня? В первую очередь, это должен быть твой выбор, остальные же не против твоей кандидатуры. Поговорив с тобой, я понял, что ты более кровожадная, чем я думал… Прекрасный вариант.
Сознание Сакуры мгновенно захлебнулось вопросами. Почему они желают принять ее в свои ряды? Сколько этих «остальных»? Что на самом деле она успела рассказать им и почему ее считают настолько кровожадной? Но главное то, что именно в таких нелюдях они и нуждаются. Им нужны убийцы. Они… убивают.
Смятая салфетка в кулаке от влаги превратилась в однородную массу, подрагивающие от напряжения пальцы утратили чувствительность, а их костяшки так и светились сквозь кожу своей белизной.
– Спроси у самой себя – готова ли ты переступить через эту черту? – Поверх крепко сжатого кулака легла светлая широкая кисть, на что Сакура тут же выдернула руку.
– Вы. Убиваете, – с разъедающим презрением процедила она сквозь зубы, увалившись грудью на стол, дабы собеседник наверняка услышал тон произнесенного.
– А что такое убийство? – нисколько не удивившись подозрению, парировал тот. – Что такое смерть, девочка? Можно ли ее назвать местью и справедливым наказанием? Скажи, разве не убийцы те же политики, которые посылают людей в полуразрушенные шахты? Или те, кто создают новые вирусы для продаж свежеприготовленных сывороток? Как можно назвать того, кто ложится под нож аборта или же выбрасывает своих новорожденных детей из окон? Разве ты не замечаешь, как чернота реальности просачивается сквозь приевшиеся розовые очки? Каков приговор должны получать грешники? Те же маньяки, что потрошат невинных, или насильники, подрывающие психику девственниц? Согласись ведь… – Он также лег на поверхность стола, дабы его слова были четко услышаны. – …некоторым людям лучше не жить.
Заслушавшись учителя, Харуно импульсивно вздрогнула на слове «насильники». Застыв с широко раскрытыми глазами, уставленными куда-то на перечницу, ей поначалу показалось, что услышанное лишь пряный ингредиент воображения.
А Хидан, сделав паузу, чтобы убедиться в пассивном внимании окружающих, продолжал:
– Наш мир – это зоопарк, в котором давно сломали клетки и систему. Мы живем во времени, когда общество разделилось на хищников и дичь, паразитов и источников их питания. Эти голодные отродья дерутся за свою сочную наживу и в итоге разрывают ее на куски свежей плоти. Неважно, на каком куске глобальных проблем окажешься ты – рано или поздно все равно окажешься съеденным.
Сакура медленно подняла глаза на собеседника. Такое убедительное уверенное лицо излучало строгую серьезность и взвешенность мысли, а аккуратно зализанные белые волосы лишь прибавляли официальности. Где бы она могла подумать, что у сего человека такое жесткое и колючее мировоззрение, тогда как ее разум продолжал собирать паззлы мира и цели существования.
– Наше объединение существует вне зоны действия этих злосчастных законов и правил. Мы находимся под куполом защиты нашего единого Бога и чисто верим в то, что смерть и разрушение – и есть оружие очищения. Дзясин наделяет нас вдохновением и жизнью настоящей, без трещин и извилин. Эта религия создает волшебство, и с каждым ритуалом мы приближаемся к нашей вершинной цели… – На секунду он замолчал, а после сказал лишь губами: – Бессмертие.
У Харуно мгновенно закружилась голова. Информация явно выходила за все возможные рамки. К тому же ее было настолько много, что она уже, как пища в желудке, – отказывалась подвергаться процессу переваривания. Выпрямив спину, Сакура откинулась на спинку кресла и продолжила сверлить уже растерянным и озадаченным взглядом мужчину напротив.
– Но об этом позже. Все, что я хотел до тебя донести, – это что наше братство не позволит тебе быть съеденной этой грязью. Наши обидчики наказываются по нашим же правилам. И пусть во имя очистки кармы его кровь и органы запачкают наш алтарь, но ведь он того заслуживает, не так ли?
Сакура настороженно нахмурилась. Почему он закончил вопросом? Он не может знать о Саске.
– Ты ведь не посмеешь предать саму себя, Сакура, и оставить все как есть. Ты ведь пообещала отомстить за…
– Нет. Ты не можешь знать, черт возьми, – не вытерпела натиска та. – Ты не знаешь о… – Тихий стук догадок в дверь разума прервали речь. – Хочешь сказать…
– Ты сама…
– Нет.
– Вчера рассказала.
– Нет! Ты не имел права вытягивать из меня тайны! Ты не имел права ступать в мою душу нежданно и без приглашения! – с горечью возмутилась она, спрятав лицо в ладонях и забравшись на кресло вида маленького диванчика вместе с ногами.
– Но ведь теперь я знаю о твоей проблеме. – Хидан подсел к ней и прошептал уже над ухом: – И потому предлагаю совершить самосуд твоему обидчику… За то, что он посмел прикоснуться к тебе…
– Хватит. – Голова почти в буквальном смысле дала трещину.
– За то, что осквернил твое чистое тело, вопреки твоему согласию…
– Не надо.
– За то, что взял тебя на той мокрой земле у всеми забытой старой хижины и забросанном мусором парке. Обхватив руки, прижав к холодной почве, разорвав одежду и насильно расставив ноги.
– Перестань. – Его слова умело переносили ее в тот день, давая в полном цвете снова ощутить пережитое. Глаза во всю силу зажмурились, руки вдавились в виски и уши.
– Грубыми толчками удовлетворил свои желания похоти, послав на твои ощущения огромный плевок. Взял и трахнул, как ему того хотелось. Как пожелал его член.
– Прекрати! – сорвался с крик с губ – треск разорванных недавно наложенных швов. Сейчас она, кроме Хидана, снова возненавидела Учиху настолько, насколько это было возможно. Ведь тогда в домике, тогда под дождем был именно он. Он сделал с ней то, что она так пристально пытается забыть. Он сделал ее ТАКОЙ.
– Теперь позволь спросить тебя: хотела бы ты застраховаться от подобных случаев? Готова ли ты изменить свою жизнь во благо самой себя и совершить правосудие? Или же спишешь на несчастную судьбу и позволишь такому человеку дальше спокойно дышать воздухом? Ответ за тобой.
Наступила долгожданная пауза, и дрожь Сакуры почти прекратилась. Все ее тело буквально кипело от переполняющей ненависти, она действительно была готова наказать того, кто с ней сделал подобное. Решение вырисовывалось около пары минут, эта картина предстала перед глазами, и Харуно почувствовала легкий укол счастья. Картина бьющегося в мучениях Саске.
– Я с вами, – тихо, но стойко сказала она, на что Хидан слабо улыбнулся.
– Остается единственная задача, чтобы наш символ навсегда запечатал тебя в братстве…

***

– Значит, где-то здесь есть поставщик? – допрашивался темноволосый парень у худощавого собеседника, приклеивающего одно из объявлений на настенную доску.
– Одно я тебе скажу точно, Саске. Не связывайся ни с поставщиками, ни с распространителями этой вещицы. Это – дурная штука. Очень дурная.
– Дай мне имя, Ли. Мне очень нужно выйти на них.
– Опасно иметь дело с ними, а идти против них – самоубийство. Имен ты от меня не дождешься. Не хватает мне еще проблем. К тому же, мы не так уж хорошо знакомы, – продолжал выставлять рога тот.
– Скажи, чего ты хочешь? Может, денег? – Учиха вытащил из кармана купюры, которые тут же воспалились в воздух из-за резкого движения, которое создал появившийся из ниоткуда товарищ.
– Ты мне нужен! – Он схватил друга и потащил по коридору так быстро, что тот даже не успел собрать ценные бумажки.
– Суйгетсу, твою мать! – выругался тот.
– Знаешь, что на той записи? – не сбавляя шагу, бросил бурно разгоряченный Хозуки.
– На какой?
– На той, что Карин, блин, вчера принесла. Этот сукин сын… этот Кабуто… ее…
– Кабуто? Почему-то Сакура тоже о нем вспомнила, – подметил Саске, все так же волочась следом.
– А мне ты не мог об этом сказать? Я тут задницу рву, чтобы виновника найти…
– Успокойся, – оборвал друга Учиха, вырвавшись из хватки. Видимо, его миссия на сегодня была всех успокаивать. – Остановись и спокойно расскажи, в чем дело.
– Да, знаешь ли, спокойствие как-то не поступает в организм, когда узнаешь, что твою девочку домогались. – Казалось, он вот-вот взорвется на месте.
– Твою дев…
– В общем, мне нужен Кабуто, – не дав выявить полноценного удивления, перебил друга Суйгетсу. – А ты постоишь на вахте, когда мой кулак будет знакомится с его рожей. И плевать, что он препод.

Как оказалось, у Кабуто сегодня был методический день и ловить его на рабочем месте вряд ли имело смысл. Информацию поведал им самый близкий ему коллега, он же общий преподаватель этих двоих, Орочимару. Вспыльчивый Суйгетсу едва не нагрубил, когда тот отказался говорить им адрес места жительства нужного им человека, благо рядом был Саске, который с горем пополам фильтровал товарища. Но после, по намеку Хозуки, он вышел на «вахту», хотя и не представлял, на кой черт.
– Не вижу причин говорить о его местонахождении двум неуравновешенным отпрыскам. – Орочимару бросил косой взгляд на психически неустойчивого Хозуки. – А теперь убирайтесь из моего кабинета, у меня, помимо вас, есть дела.
– Нет, вы скажете, наш дорогой учитель, – перешел на глубину грубости Суйгетсу, нагло усаживаясь перед ним на стул задом наперед. – Иначе мы лично позаботимся о том, чтобы каждый в этом здании знал о наркотике и его изготовителе. И, учтите, ваше имя будет стоять вторым, так как вы единственный нашли общий язык с господином Кабуто. Поверьте, доказательства имеются.
– Ах ты ж дрянь! – взорвался Орочимару, подпрыгнув с места и подлетев к студенту.
– Оскорбления и побои внесут свои плюсы в мой задум, – комфортно уложив руки на спинку стула, продолжал натачивать ситуацию Хозуки.
Преподаватель в последний момент остановился и злостным взглядом посмотрел сначала на сидящего ученика, затем – на Саске, который стоял за приоткрытой дверью помещения с таким видом, будто его заставили, хотя, в некотором роде, так и было.
– Блин, знал же, что деятельность Кабуто рано или поздно сделает меня крайним. Ладно, пиши адрес.

– Черт, где же шастает этот Шикамару? – возмущался Суйгетсу, пряча мобильный в карман.
– Кто? – послышалось, наконец, из аппарата с красными кнопками подле входных дверей.
Двое парней на крыльце переглянулись. Инициативу так же решительно продолжал брать в свои руки Хозуки:
– Мы – ваши студенты. Пришли… по делу.
Учиха толкнул друга в плечо, показывая свое неудовольствие выбранным ответом. Этот недоумок еще бы сказал «пришли вам морду бить». Даже в самом смысле слов ощущалось что-то неладное. Хотя сам Саске и пошел с другом не столько для помощи в рукоприкладстве, сколько для оберегания самой цели хозуковской ненависти, ибо этого типа он знал не первый день и если его видишь в подобном состоянии – ближайший апокалипсис очевиден.
– Пошли вон. Я на дом никого не принимаю, – послышалось из динамика.
– Нам очень нужно, господин Кабуто, – подлизывался Суйгетсу во имя благого дела. – Тело ломит до чертиков.
Ответа не последовало, причиной чего Хозуки снова начал настырно жать на кнопку данной квартиры.
– Пошли вон, я сказал! – На этот раз голос показался более раздражительным. Еще бы – хозяина донимают в собственном доме.
– Нам очень нужно. Цену назначаете вы сами, – быстро выдохнул Суйгетсу, дабы тот успел услышать, прежде чем отключиться.
Саске посмотрел на друга и удивленно нахмурился. Разговоры о цене и ломке сильно попахивали именно той информацией, которую он так интенсивно разыскивал. Когда он подметил про себя, что в любой удобный момент нужно будет спросить об этом Хозуки, слова из железяки привлекли его внимание:
– Ладно, придурки, поднимайтесь.
Суйгетсу ринулся в здание жилого дома и, перепрыгивая через две ступеньки, добрался до второго этажа. Когда Саске его догнал, тот уже успел найти нужный номер квартиры и беспрерывно тарабанил в дверь, которая, спустя несколько аккордов, открылась на расстояние узкой щели, фиксирующейся тонкой цепочкой.
– Сколько вам нужно? – заговорил вялым и несколько сонным, в отличие от момента приветствия, голосом хозяин квартиры.
– Да ударов эдак с двадцать в челюсть, – четко выразился Суйгетсу, отходя подальше от двери и отстранив друга. – С десяток – в живот. – Он размахнулся ногой и что есть силы долбанул по двери, на что та, чуть обвиснув, как последний легионер разбитого войска, продолжала сражаться.
– Что за! – послышалось шокирующее возмущение из-за нее.
– И штук с тридцать – носком под ребра! – Слившаяся с местью слюна брызгами соскочила с губ, а непослушные волосы взметнулись на глаза, скрывая обзор на ломающиеся створки и с грохотом падающей внутрь двери.
– Суйгетсу, – дал о себе знать Саске, – если меня выгонят из универа за покушение на преподавателя, ты уйдешь вместе со мной?
– Если тебя деликатно выведут оттуда, то меня нагло вышвырнут под зад! – Давая понять о своем безразличном мнении на свое ближайшее будущее, Хозуки вошел в поверженную бомбежке квартиру.
Бедноватое для наркодиллера убежище настораживало своей тишиной, а ее житель успел куда-то бесследно исчезнуть. И дабы разыскать его, Суйгетсу, не дремля, последовал было в одну из комнат, как на него тут же налетел стул и звук ломающегося дерева. Успев защитить голову, Хозуки полетел на пол, замечая, как деревянные палки бывшего стула в руках недруга проделывают оборот для нового удара. Но, отвлекшись на появившегося в проеме дверей еще одного «гостя», мужчина не успел уклониться от удара в ногу, казалось бы, поверженного агрессора.
– С-скоты! – подавляя боль, процедил Кабуто с таким величественным видом, будто против него боролась пиявка. – Вы пожалеете о своем поступке!
– Жалеть будешь ты. – Хозуки бросился на преподавателя, на ходу вырывая отделение письменного стола и обрушивая тому на голову. Кабуто же, будучи уверенным, что оружие из остатков стула прибавляет ему серьезных полномочий перед невооруженными врагами, был застигнут врасплох деталью собственной мебели.
От удара Якуши пошатнулся и упал на колени, тут-то Суйгетсу и бросился выявлять свой истинный гнев. Повалив преподавателя на пол и усевшись тому на живот, он успел вмазать три жестких удара по лицу, пока Саске не подбежал к нему и не начал оттаскивать друга от источника его агрессии.
– Суйгетсу, достаточно! Оставь его! – Он обхватил того за талию и поднял с побитого вялого тела.
– Отвали, Саске! Ты пришел мне помогать, а не ставить палки в колеса!
– Ты хочешь его искалечить?! – злясь на неподдающегося друга, выпалил тот.
– Да хоть и искалечить! Неужели ты его защищаешь?! – Суйгетсу взбесился еще больше, хотя, казалось, куда уже более.
– Я не защищаю его, идиот!
– Пошел к черту, Саске! – Хозуки вырвался, в конце концов, из хватки и бросил на того испепеляющий взгляд. – Если пришел помогать, то, будь добр, не мешайся! – Серьезность и ярость переливались краснотой в фиолетовых глазах и ответ-молчание воспринялось ими как повиновение.
Проследив, как Суйгетсу снова опустился на колени и влепил полный заряда и энергии кулак лежащему по инерции плюющемуся кровью Кабуто, брюнет снова вышел в гостиную-кухню с выломленной входной дверью, вытащил пачку сигарет и, вытянув губами одну из них, закурил. Ситуация явно просила расслабиться, ведь если Хозуки зайдет слишком далеко, то тут не об отчислении думать нужно, а об адвокате. Одна затяжка, две, три… и доля облегчения начала щекотать напряженное состояние.
– О, Господи, что здесь произошло? – В дыру дверного проема заглянуло кругленькое лицо женщины, возможно, соседки.
– Ничего, – резко выпустив сквозь ноздри дым, спохватился Саске. – Просто дверь захлопнулась, а на плите чайник стоял.
Женщина лет сорока метнула взглядом на плиту и мирно стоящий на ней чайник.
– А вы друзья господина Кабуто? – стала было домогаться правды она, как тут же изменила выражение лица на перепуганное, когда из комнаты послышался стон того же Кабуто. – Ах, я лучше пойду.
Почуяв беду, та бесследно исчезла, а Учиха, швырнув остаток дымящейся сигареты в угол, вошел назад в «комнату пыток» и крепко сжал плечо друга.
– Суйгетсу, сматываемся. Нас засекли, возможно, уже звонят в службу.
Но только сейчас взгляд Саске наткнулся на подозрительно-знакомый пакетик, видимо, вылетевший из выдвижного отделения стола. Сглотнув предположения, он поднял заинтересовавшую вещицу и разглядел уже вблизи. Надпись «Encanto» обвела догадки жирным шрифтом, преобразовывая в очевидное.
Присев у лежащего тела, Учиха смог четко рассмотреть, что с ним натворил Суйгетсу: разбитые в кровь губы, валяющиейся вблизи зуб, опухшие скулы и надбровные дуги, полузакрытый с налитым красным белком глаз, слипшиеся от крови когда-то седые волосы. Но даже такой вид не вызвал у того чувства жалости, возможно, Саске вообще не способен был его ощущать.
– Откуда это у тебя? – показав пакетик с белым веществом, спросил он, схватив того за шиворот.
– А разве вы не из-за этого приперлись? – прошепелявил Кабуто.
– Так ты даже не понял, за что тебя отхандорили?
– Подожди, Суйгетсу, – перебил Саске. – Я спрашиваю, откуда у тебя ЭТА штука? – повторил он вопрос, сам уже накаляясь несдержанной вспыльчивостью.
– Я ее отец, придурок! – выплюнул тот вместе с каплями крови, которые так уютно устроились на щеке Учихи.
Хозуки снова бросился на лежачего, но Саске успел удержать его.
– Мне нужны имена всех твоих заказчиков.
– Тогда готовь толстый блокнот и ручку, ибо этот список немал.
– К чему все это, Саске? – недоумевал Хозуки, потирая губы.
– Мне нужны данные о подозрительных типах, носящих амулеты на шее, черные плащи и ауру преступности, – пытался пояснить Учиха, не обращая внимания на друга.
– Ты об этих сектантах?
– Да.
– Мой самый крупный клиент, но ни имен ни внешности я не знаю. У нас договоренность – раз в неделю я или мой человек приходим на место встречи. Передаем им товар, а они нам – деньги. И вся сделка.
– Что за место встречи?
– Эти типы прикончат меня, если узнают…
– Или же прикончу я. – Саске притянул мужчину за шиворот, вжимая ему колено в грудную клетку и создавая еще больший дискомфорт в процессе дыхания.
– Старая военная часть… Левый отсек, – сдался Кабуто, желая лишь покоя, и он уже было подумал, что добился его, когда Учиха отпустил его воротник и поднялся на ноги, но второй снова подступил на шаг.
– Значит, не знаешь причину своего персонального макияжа. – Губы Хозуки приблизились к уху Кабуто. – Считай это отдачей преступления, которое ты совершил вчера.
– Суйгетсу, нам пора, – поторопил Саске из гостиной.
– Так вот, значит, что. – Кабуто попытался улыбнуться, но выглядело это более чем отвратительно. – Ты типа новый телохранитель и телообследователь этой красной сучки? – Новый удар в глаз, но Якуши, будто не почувствовав, лишь хмыкнул. – Ну так знай, что она тебя тоже бросит. Ей плевать на всех, кто проявляет к ней внимание. Эта бесчувственная тварь не умеет любить.
Суйгетсу отряхнул брюки и подошел к выходу, бросая через плечо последнюю фразу:
– А может, вся проблема в твоем понимании о любви?

***

– Черт, сволочи. – Шикамару попытался подняться, дабы увидеть, насколько серьезно ранение, но Темари тут же уложила его обратно.
– Нет, не вставай. Все… не так страшно, как… думалось. – Каждое слово выходило жалостней предыдущего и, не в силах подавить предательскую интонацию, она просто напросто отвернулась. – Прости, что втянула тебя в это. Мне, правда, очень жаль.
– Не вини себя за чужие поступки. Темари, посмотри на меня. Темари… – потребовал он, пока ему не повиновались. – Все закончится. Я обещаю, что в скором времени ты переступишь границы этой тюрьмы. Сможешь выспаться в теплой постели, увидеть дорогих тебе людей, только ты должна взять себя в руки. Помоги мне из заднего кармана брюк достать гнутые стержни для замков.
музыка
Почувствовав запах утраченной свободы, Собаку мигом выполнила поручение и протянула «отмычки домашнего изготовления» Шикамару.
– Значит, мы и правда выберемся? – Женское личико заметно посветлело. – Но, знаешь… один из дорогих мне людей уже рядом.
Брюнет поднял взгляд на нее, рассматривая блеск признания и чистой истины. Ее глаза излучали приятное тепло и прекрасную нежность. Они всегда у него ассоциировались с молочным шоколадом: не горькие и безумно сладкие. Слишком долгая пауза приравнялась бы к смешку, и он уже готов был сделать свой вклад в их близкие отношения – свое признание, которое точно дало бы понять, какого расстояния друг от друга они будут держаться, как третий голос, словно наводнение на песочный замок, разрушило идиллию.
– Дальше я сам, – обратился Гаара к кому-то, кто в данный момент уже сверкал спиной вдалеке.
– Гаара? – Темари подлетела к решетке, на ходу прощая все его прегрешения, относительно нее.
Тот с серьезным видом отворил дверь камеры.
– Выходи, – бросил он.
Та переглянулась с Шикамару, который уже успел учуять неладное.
– Куда? – насторожено произнесла Темари. Так или иначе, она ощущала дикое чувство опасности.
– Я уговорил его освободить тебя.
– Кого?
– Неважно. Тебя вывезут отсюда в целости и сохранности. Выходи, нас ждут, – приказал Гаара.
Темари снова посмотрела на Шикамару уже другим, более озадаченным и перепуганным взглядом.
– Одна, – уловив мысль, прояснил тот.
– Я никуда не пойду без него, Гаара. Ты разве не видишь? Ему нужна помощь. Из-за твоей «семьи», кстати.
– Одна, – повторил младший Собаку железно-непробиваемым голосом.
– Гаара…
– Одна.
– Темари. – Шикамару подозвал ее к себе и зашептал: – Ты должна пойти с ним. Это единственный шанс на спасение.
– Неправда! – подавляя шепотом истерику, запаниковала та. – У нас был отличный план с замком. Мы могли выбраться вместе.
– А далеко бы забрались слабая девушка и раненный парень? Ты что, думала – нам стрелки выхода поставят и ковровую дорожку к нему простелют? Однозначно на кого-то бы да наткнулись, а в бою ни ты ни я не способны более чем на пощечину, – возможно, слишком грубо разъяснил Шикамару, но на любезности не оставалось времени.
– Ты что, предлагаешь мне бросить тебя подыхать здесь? Ты такого плохого мнения обо мне? – проглатывая подступающие слезы, выдавила Темари.
– Нет, ты выберешься и приведешь помощь. Меня вытащат отсюда, и мы больше никогда не вспомним об этом жутком моменте, договорились? Я в тебя верю, Темари. Прошу… иди.
– Нет, не брошу! – Глаза налились слезами, а дрожащие руки обхватили мужские пальцы.
– Я вытерплю, Темари. Главное – выберись.
Осознание горькой правды, что иного пути нет, поедало изнутри. Оно впиталось в кожу, плыло по жилам, по туннелям, к сердцу… чтобы со временем его уничтожить. Взорваться и расщепить все чувства в мелкие щепки, которые годами будут оседать на тлеющие раны.
– Я приведу помощь, слышишь? – больше себе, чем своему собеседнику, внушала Темари. – Я вытащу тебя отсюда, Шикамару.
– Да. Вытащишь, – спокойно повторил тот, на языке чувствуя наивность своих слов.
– Темари. – Рыжеволосому надоело ждать. Он зашел в камеру и грубо выволок сестру наружу.
– Гаара, может, тебе удастся договориться и о его освобождении? Прошу, – умоляла та, упираясь бесстрастному и не реагирующему на ее слова брату. – Я знаю, что у тебя выйдет.
– Спасибо тебе.
– Хотя бы попытайся. Гаара! Гаара, ответь мне, наконец! – Крик переливался психологическим сдвигом, но даже сквозь него послышалась размытая тихая фраза Шикамару:
– За то, что заставила влюбиться.
Слова плотной тканью накрыли разгоревшийся огонь Темари, давая ясно понять, что последний дым выпущен – решение принято. Даже в таком состоянии она догадалась, что именно так выглядит последнее прощание. Не поворачиваясь к нему спиной, зная, что сделав это, она уже не уйдет, Темари, словно робот, ступила шаг вдоль стальных прутьев.
Внутри что-то не просто ныло, оно кричало от боли, словно пожираемый пожаром ребенок. Чувство, будто органы по взмаху волшебной палочки превратили в стекло, а затем их растоптали дешевыми сапогами, подводило к грани сумасшествия. Одно движение ресниц и накопленные слезы после долгого ожидания сорвались с век и с облегчением естественно покатились по щекам. Что она сделала? Неужели она его оставила?
– Нет. Я не могу так, – остановилась она, когда преодолела почти всю дистанцию коридора.
– Ты должна, – не отпускал ее руки Гаара, волоча за собой.
– Я никому ничего не должна! И тебе, кстати, тоже! – мигом взбесилась она, на что тот остановился и прижал ее к стене.
– Когда дают шанс на спасение, лучше используй его, а не швыряй в помойное ведро. Ты не представляешь, что хотели с тобой сделать. – Теперь он уже выговаривал сквозь зубы. Ну хоть какие-то эмоции с его стороны.
– Почему ты мне не поможешь вытащить его? Почему ты вытаскиваешь МЕНЯ?
– Считай это во имя тех моментов, в которых мы держались рука об руку. Пошли. – Он снова потащил ее по коридору к вырисовавшимся подъемным ступенькам.
– Я не сдамся, Гаара. Я вернусь за ним! Я вернусь за тобой!
Игнорируя убеждения сестры, тот вывел Темари из подвала на первый этаж и, преодолевая старые потрепанные лабиринты, завел в приемлемую и вполне радующую глаз комнату со столом, диваном, книжным шкафом и прочей обыденной мебелью. Но весь оптимизм отбирали эти огромные красные символы на стенах в виде круга и вписанного в него треугольника. Каждая линия шла с потеком, создавая впечатления текущей крови.
– Вот как, значит, выглядит твоя сестра. – Из троих присутствующих незнакомцев к ним подошел самый высокий. Головы всех троих тайно укрывал капюшон черных плащей, открывая вид лишь на губы и подбородок, что безусловно добавляло свои изюминки в страхи Темари. – Я думал, она такая же рыжая, как и ты. – Распрямив широкий рукав наряда, он протянул тому темную ленту.
Гаара, взяв и натянув ее меж кистями рук, подошел к сестре, на что та буквально отпрыгнула.
– Зачем это? – Только сейчас она заметила, как трясется не так от смелости вопроса, как от всей этой обстановки и загадочности.
– Спокойно. Тебе завяжут глаза, чтобы ты не запомнила наше местонахождение, – пояснила единственная родственная душа в этом сборище чертей.
Темари ясно понимала, что будь у нее повязка на глазах, то ни о каком возвращении и спасении Шикамару не могло быть и речи, но интуиция четко шептала, чтобы она пристально следила за своей вспыльчивостью в присутствии этих опасных типов. Хотя руки-то ей связывать не собираются? А это доступный шанс подкорректировать повязку так, чтобы она что-то да уловила.
Повинуясь мерзким правилам, Темари добровольно приняла «временную слепоту» и уже шагала по той неизведанной территории, по которой ее вели. Ступеньки вверх, ступеньки вниз, опять коридоры. Она окончательно запуталась.
Обещание о скором освобождении хоть и радовало, но дикий ужас ожидания и незнания просто парализовал ноги, последствием чего ей все время приходилось твердить про себя и самовнушать, что все идет именно так, как они и планировали.
– Гаара, ты здесь? – Только присутствие брата все еще позволяло не сойти с ума, но его голоса она так и не услышала. Может, ему запретили говорить? Или он где-то отстал? А может, ему просто неудобно сейчас говорить с ней? Или же его здесь нет?!
С каждой секундой страх все с большим звоном стучал по нервам. Казалось, вот-вот – и она не выдержит сего состояния и свалится в обморок. И когда тело в буквальном смысле поддалось слабости, а ноги стали ватными, они остановились. До ушей долетал шепот народа, а кожу покалывали многочисленные взгляды, будто Темари являлась картиной в галерее, на которую каждый хотел поглядеть. Стояла она так слишком долго, минута казалась нескончаемой, а воздух – невероятно тяжелым.
– Добрый день, мои братья и сестры, – услышала она спереди себя, что окончательно подтвердило ее догадки о полной аудитории. – Как вы знаете, сегодня наступил день шестого шага по вознесению земных даров великому Дзясину! Кроме этого, сегодня в нашу скромную семью мы принимаем еще одного члена, который и совершит главный образ ритуала, как последний экзамен для вступления.
По какому-то видимому знаку Темари снова заставили пройти вперед, и, как она себе прикинула, находилась она примерно наравне с ранее говорящим человеком. Чужие руки схватили ткань джинсовой куртки и быстро сорвали одеяние, оставляя на груди лишь бежевый бюстгальтер. Ошеломление вырвалось криком и первым делом, что сделала Собаку, так это стянула повязку с глаз, дабы понять, почему ее, наконец, не оставят в покое. Перед ней открылась темная подавляющая катакомба, обставленная небольшим количеством свечей, далеко горящей печью с накаляющимся в ней клеймом с тем же символом. Около тридцати людей, облаченных в то же однотонное одеяние и спрятавших лица под покровом капюшона, столпились у «сцены», держа в руке остроконечные ножи.
Шок ужаса парализовал как лицо, так и все тело. Разум просто напросто отказывался воспринимать видимое, как часть реальности. Не дав Темари проснуться, два человека схватили ее за запястья и с легкостью уложили на некий столб в центре подиума так, чтобы ее тело было выгнуто дугой, где выше всех находилась грудная клетка.
– Нет! Вы мне обещали свободу! Оставьте меня в покое! – в полном физическом и психологическом истощении закричала она, вырываясь из цепей, которыми ее приковали. – Вы обещали! Гаара! Где Гаара?! Ненавижу! Ненавижу вас, подонки! – Поглощенное истерикой сознание еще не осознавало близость, практически объятия смерти.
А ведущий в то время продолжал свое обращение, но уже к Богу:
– О, Дзяcин! При одном имени Твоем все преклоняются как небесное, земное, так и Адское. – Остальные, повторяя слова, синхронно опустились на одно колено и, задрав рукав левой руки, надрезали собственную ладонь. – О, Дзяcин великий, являющий помощь и поддержку во всех вещах, помоги также и мне и яви свою помощь во всех моих нуждах, несчастьях, предприятиях и опасениях, избавь меня от всех козней врагов – видимых и невидимых. Отдаюсь в руки Твои и предаюсь Твоему святому покровительству. Прими мою кровь, как верное преклонение перед Тобой. Прими нашу жертву чужой плоти, как нашу любовь и восхищение. Благословение всемогущего Дзяcина да будет всегда со мной. Дзяcин торжествует, Дзяcин царствует, Дзяcин повелевает. Да будет Дзяcин в сердце моем, да будет так! Да будет Дзяcин всегда во мне, да возродит Он меня, да сохранит Он меня, да будет Он передо мной и поведет Он меня, да будет Он за мной и обережет меня, да будет Он передо мной и благословит меня, да будет Он во мне и оживит меня, да будет Он подле меня, чтобы управлять мной, да будет Он надо мной, чтобы укрепить меня, да будет Он всегда со мной, чтобы избавить от вечной смерти. Он, который живет и царствует во веки веков. Да будет так!
Стоящий тоже разлил свою кровь и по завершению громкой молитвы позволил себе, наконец, снять капюшон. Повернув к тому висящую голову, Темари почувствовала оцепенение и явный бред реальности: этот человек уродливо раскрасил свое лицо черной краской, создавая схожесть с истинной смертью. Взглянув на него, она и считала его таковым, так как уже ничто не казалось сюрпризом. Слезинки покатились по вискам, нужно было трезво признать, что это конец ее крохотной жизни. Лица всех дорогих людей грели душу, она смотрела в них и мысленно прощалась. Благодарила. Восхищалась. Извинялась за дурные мелочи. И продолжала рыдать, выдавливая из остатков жизни последние эмоции.
Возведенный нож еще не успел коснуться кожи, но разум уже начинал затягиваться плотным растением. Оплетать внутренний мир тьмой и мраком, светящиеся мотыльки которого поочередно вылетали из своей долгой обители. Все прекрасное гаснет так же просто, как керосиновая лампа с источившимся горючим. Но ты пытаешься в последний раз погреть руки об этот маленький огонек тепла и доброты. Уберечь то, что с годами проросло сквозь память и личность, распустив цветы и листья. Но стебли, как правило, высыхают, а листья рано или поздно вянут и опадают. Верными остаются лишь наши воспоминания – проросшие сквозь камни корни, которые даже при срубленной основе продолжают таить жизнь.
– Вознеси жертву великому Дзясину, – обратился тот же человек явно не к ней. – Вырежи сердце из тела, и когда оно окажется в твоих руках, я официально закончу ритуал, – пояснял он кому-то, но Темари, зажмурив глаза, пыталась не слышать как этого ужасного приговора, так и до боли знакомый голос собеседника.
– Кто эта девушка, Хидан? В уговоре было сказано лишь о смерти моего обидчика, но и его гибели я уже не желаю. Я была дурой, восприняв вызванные эмоции, как основные. Но благодаря тебе я поняла, что не ненавижу его, а даже хочу полюбить.
– Вот как? Мы приняли тебя, как свою, а ты показываешь нам спину в момент важнейшего процесса?
– Я не хочу никого убивать. Я не хочу становиться паразитом, о которых ты мне рассказывал. – Даже сквозь воздух чувствовалась сила конфликта.
– Нет времени на споры. Образумься, наконец, и покажи, по ту зону твоей оболочки. – Мужчина-смерть подтолкнул низкого и хрупкого человека к центру алтаря и по инерции стянул с его головы капюшон. Лохматые розовые волосы магнетизировались, чуть касаясь плеч. Слюна, которую не сглотнуть и не сплюнуть продолжала закупоривать выход, а зеленые раскрытые шоком глаза продолжали поедать разум лишь от осознания того, что перед ней прикована ее дорогая подруга, тоже, в свою очередь, разглядевшая своего убийцу.
– Сакура?
– Тем… ари? – Резкое землетрясение сознания тяжелыми глыбами привалило оставшиеся реки здравомыслия. Происходящее блекло под словом «явь», теперь она представлялась самым ужасным кошмаром.