Obsession. Глава 4.

Он стоял напротив 202 комнаты общежития. Наруто был небогатым, но снимал маленькую квартирку на другом конце города, было, конечно, не очень удобно добираться с утра на метро, но, во всяком случае, у него было чувство какой-то взрослости и самостоятельности, особенно когда в воскресенье с утра еды в холодильнике не оказывалось. Но он совершенно не понимал, почему Учиха Саске, во всем образе которого была видна материальная обеспеченность, оставался жить в общежитии.
Наруто помялся пару минут, раздумывая, стоит стучать или надо сейчас же разворачиваться и бежать, бежать к себе домой, где тихо и спокойно, а не связываться с Учихой.
Но ему всё-таки нравился этот парень, и это был единственный человек, с которым он хорошо общался в этом училище с белыми стенами.
Наруто вообще с самого начала увидел в словах Саске приглашение и искренне надеялся, что ему не показалось, что брюнет не против провести с ним вечер за просмотром какого-нибудь фильма или чем там обычно занимаются два только познакомившихся однокурсника…
В конце концов, Наруто постучал. В комнате явно кто-то был, это слышалось по тихому шороху.
- Кто? – послышалось из-за двери, когда Узумаки постучал во второй раз громче. Теперь он понимал, что это было действительно очень глупо – приходить в гости к Учихе.
- Это Наруто.
Дверь открылась через минуту, сопровождаясь шумом и звуками шагов.
Саске был в серой футболке и черного цвета домашних брюках, его кожа выглядела болезненно-бледной, а сероватый оттенок только подчеркивал это.
- О, Наруто.
Лицо Учихи тронула усмешка, она начиналась где-то в уголках рта и переходила на нижнюю губу. Все лицо выглядело непроницательным в этом выражении, а глаза, напротив, слишком заинтересованными. Странное сочетание.
- Проходи.
Пока Наруто делал неуверенные шаги по небольшой комнате, наверняка не больше, чем три на четыре метра с одним большим окном, за которым вовсю расцветала осень и её пасмурность сливалась с выбеленными стенами, Саске подошёл к ноутбуку, лежащему на диване.
Наушники в одно мгновение были выдернуты из разъёма, а сам ноутбук был повернут в сторону Наруто.
Комната наполнилась чужими стонами и смущением Узумаки. Усмешка Саске становилась шире.
Учиха сел на диван, поставив ноутбук себе на колени и указав на место рядом.
- Знаешь, порнография очень некрасива, но гениальна по своей сущности. Я забил себе память, скачав даже слишком много этих роликов, но, что поделать – искусство! И я уже второй вечер пытаюсь разобраться в этом хламе. Но ничего, совершенно ничего тут нет. Ни одной красивой женщины, ни одного красивого мужчины. Полный провал. Эстетика отсутствует напрочь, а ведь порнография создана в первую очередь для глаз.
Узумаки сглотнул комок, подошедший к горлу, и уже минут пытался понять, что, чёрт возьми, происходит. Его постоянно сбивали звуки, издаваемые двумя девушками с экрана. В конце концов, он понял, что надо сесть на предложенное Саске место, и как бы Наруто не пытался, но он всё-таки уставился в экран.
Там две женщины извивались, пытаясь друг друга съесть. Они кусали друг друга, лизали и трогали, пальцами то нежно, казалось, едва ощутимо, то до боли, из-за чего дряблая кожа женщин 30+, великолепно знающих своё дело, осыпалась морщинками.
- Раз уж ты пришёл сюда, то предлагаю продолжить моё полезное дело. Если я не ошибаюсь, некоторые друзья действительно смотрят порнографию вместе. Кажется, это считается нормально.
Голос Саске был металлическим, пропитанный разумностью. На «друзьях» он сделал некоторый акцент, то ли насмешливый, то ли просто редко произносил это слово. Последнее предложение вышло совершенно искусственным.
Все эти слова, всё это построение предложений, все эти интонации рисовало только одну сцену – Саске, который провёл полжизни в красивом, но мёртвом доме, видя людей лишь из окна и по слухом чужих узнавая, что же делают «друзья».
Но реальность подсказывала другое: Учиха был тем, кто «смотрел порнографию с друзьями» настолько давно, что уже не уверен, что это было его прошлое.
Пропасть внутреннего возраста между ним и Наруто была, очевидно, непомерна.
- Зачем тебе это, Саске? Что за работа?
Наруто смотрел на него в упор, с заинтересованностью и серьёзностью. То первое шоковое впечатление опало, и остался лишь безразличный взгляд, пробежавшийся по комнате и на несколько минут остановившейся на экране.
Саске смотрел на Наруто. Он видел в чертах этого мальчика неподдельную живость, он видел бессознательную игру эмоций, он наблюдал за немногословностью взгляда.
Насколько интересным было это лицо! Насколько интересными вообще были лица.
Здесь была жизнь, на экране – её не было. Вот в чём была разница.
Учихе резала глаза неестественность и придуманность, исходящая из любой снятой вещи. Эта мёртвость особенно ощущалась, когда перед тобой сидело воплощение жизни.
Можно проследить за его взглядом, можно догадаться о его мыслях, когда он останавливается на стоящих в углу холстах, можно было любоваться дрожащими ресницами и узором зрачков – всеми этими природными совершенствами, дарованными грешному человеку, словно чтобы окупить всю бессмысленность его существования.
- Мне интересно рисовать обнажённых людей. Но когда человек не прекрасней, если не в тот момент, когда ему хорошо? Поцелуй для Ино более осуществим, чем толпа людей, извивающихся в оргазмах, которая была бы моей натурой.
Наруто нахмурился. Он мало что понимал в сексе, но одно стало ему очевидным – ему надо начать понимать его, если он и дальше хочет продолжать здесь учиться.
Потому что за то недолгое время пребывания в академии, он видел уже двух людей, одержимых сценами откровенности.
- Эротика, тебе надо было искать эротику. Там всегда больше эстетики, чем в порнографии.
- И да, и нет. Там больше красоты, но ещё меньше естественности. Но всё тут, – Саске одним движение провёл по корпусу ноутбука. – Ты не торопишься домой?
Узумаки натянуто засмеялся и покачал головой.
Саске искал красоту и вдохновение, Наруто – понимание секса. И было неизвестно, что найти в порнографии реальней.
Комната была маленькой и заваленной – Учиха, кажется, жил только на диване и столике рядом. Всё остальное он использовал как склад для бесчисленных художественных принадлежностей.
Перед ними стояли две кружки чая и печенье. Весь диван был усыпан крошками. Ноутбук так же крутил порнографию, иногда они перематывали весь фильм, иногда нажимая на паузу, с надеждой, что там может появиться что-то хорошее. Папка с файлами уже не казалась такой большой. Блокнот, лежащий рядом, куда Саске записывал заинтересовавшие его сцены, был удостоен всего пары фраз.
Они действительно увлеклись. Саске не был возбуждён с самого начала – его отталкивало практически всё, что происходило на экране. Он видел в творящемся извращение эстетики. Красоту человеческого тела заменяли неудачными ракурсами, неухоженными женщинами… лишь иногда попадалась сцена особенно натуральная, когда Учиха видел в позах то, что сам практиковал с особым наслаждением.
Взгляд Наруто тут же изменился. С объявлением того, что порнография нужна как натура, а не как дешёвое средство эрекции, он спокойно сидел, чувствуя возбуждение, но контролируемое, почти неощутимое, которое пропадало, стоило Саске начать делать замечания буквально всему, что происходило. Узумаки внимательно следил за выражением лица Учихи, и тот интерес, тень которого иногда проявлялась, мгновенно говорил о причастности Саске к сценам секса.
На экране были мужчины и женщины, вдвоём, втроём, вчетвером.
Они говорили о том, что актёров каждый раз ставят в одни и те же позы.
Единственный момент, когда Наруто смущался – во время минета, который брался крупным планом. Заметив это, Саске усмехался, но так же внимательно смотрел на лицо Узумаки, пытаясь угадать, что ему в этом нравится больше всего.
Куда они больше смотрели: на экран или друг на друга?
На этот вопрос было сложно ответить.
Им нравилось угадывать предпочтения друг друга, будто эта была какая-то игра, правда, до ужаса личная.
- Ты девственник, Наруто?
Тёмные глаза Саске встретились с излишне спокойным взглядом блондина. Сейчас тот казался старше, гораздо старше того возраста, который в нём виделся раньше.
- Нет.
Учиха чуть удивился но постарался этого не показывать, лишь усмехнулся и протянул:
- Тогда вы с Ино вполне сможете разыграть для меня неплохую сцену.
Наруто поморщился, это было всего мгновение, но мгновение самое важное. Которое вскрывало всё личное отношение Узумаки, которое вскрывало все его чувства.
Учиха молчал, ждал ещё какой-нибудь реакции.
- Я ещё пока не слишком понимаю важность эротизма в искусстве.
С этими словами Наруто нажал кнопку пуска и уставился в экран, уже сам комментируя происходящее.
- Посмотри, у девушки неплохая растяжка. Можно поймать хороший кадр.
Учиха махнул рукой на экран, ему было уже не интересно. Его волновало другое: мнение Наруто об Ино.
Как-то раз эта девочка, на глазах Саске выросшая в величайшую соблазнительность, сказала ему: Спрашивай у людей, как они ко мне относятся, Учиха. И если я им нравлюсь – они плохие мальчики, а если нет – хорошие. Переводя на твой язык, те, кто положит на меня глаз – трахают тебя, а тех, кто испугается моих прикосновений, трахаешь ты.
Саске понравилась эта система, хоть сейчас и было абсолютно очевидно, что Наруто будет внизу.
Блондин удивлённо смотрел на Учиху, совершенно забыв об упоминании Ино или сделав вид, что забыл.
- Ино. Как ты к ней относишься? Она тебе не нравится?
Узумаки с минуту помолчал. Он судорожно подбирал слова, потому что не понимал толком, какие отношения связывают этих двоих.
- Она мне нравится, но я её не понимаю. Наверняка она хороший друг.
Учиху разочаровано вздохнул. Вышло слишком громко, из-за чего он мысленно чертыхнулся.
Узумаки совершенно не делил людей по полу. Он совершенно не понимал, что Ино – не девушка для дружбы. Ино девушка для чего угодно, но только не для дружбы. И не углубляясь в такие подробности, можно было просто подчеркнуть, что Ино – девушка.
Разочарованный, Саске открыл очередное видео. На экране появились два гея приятной наружности с бледноватой кожей и эрегированными членами. Губы Учихи растянулись в предательской усмешке, когда он увидел, как Наруто вздрогнул от увиденного.
Не только минеты могли смутить этого мальчишку.
Учиха нарочно не перематывал видео, наслаждаясь замешательством блондина и частично наслаждаясь происходящим на экране.
К концу видео, когда возбуждение и стыд Наруто переваливал через черту, Саске протянул:
- И всё-таки молодые мальчики прекрасны.
Блондина перекосило на секунду, и по его коже поползли мурашки. Учиху это слишком забавляло, чтобы останавливаться.
- Вот в этой позе – брюнет остановил просмотр на моменте, когда тот, что повыше, брал своего партнёра снизу. – Замечательно получается.
На лице Наруто проступила краска, он с беспомощной злостью смотрел на Учиху и молчал. Он понимал, что брюнет просто издевается над ним, но дела это не меняло.
- Да ладно, расслабься. Разве ты не слышал Ино? Меня привлекают лишь те люди, которые меня любят.
Узумаки на это ничего не ответил, лишь без слов переключил видео.
- Пожалуй, я ещё не готов узнавать откровенности о твоей жизни гомосексуалиста, Учиха.

*

Сасори боялся трогать Дея весь вечер. Мир этого блондина делился на две части – на причастных и непричастных. В более крайнем варианте – на добрых и злых.
Дейдаре было двадцать, но это не значит, что с умением соблюдать пропорции к нему пришло взрослое мировоззрение.
Дейдара был ребёнком, и Сасори знал, что в этом есть виновные. Что это не сам блондин решил остаться в детстве на такой большой срок, что это не он сам придумал делить людей по такому принципу. Просто люди сами делились.
Были те, кто приносили ему боль, были те, чьих прикосновений он не боялся.
Были те, от кого он терял дар речи и способность двигаться, даже будучи двадцатилетним и достаточно мускулистым парнем. Были те, кому он изливал свою душу без остатка, в довесок отдавая и тело.
Мир Дейдары был поделён на крайности, на два цвета – чёрный и белый. То, что было серым, что никак на него не влияло, он просто не замечал. Спроси у него про человека, прошедшего мимо минуту назад – он не сможет назвать даже его пол.
Дейдара был эгоистичен к миру, но лишь оттого, что сам мир когда-то не захотел ему помочь.
Сасори знал это. Он читал всё это по движениям, взгляду, по брошенным в пустоту фразам – сам блондин никогда не говорил о своём прошлом.
Это была одна большая тайна, будто детский секрет, который ты дал клятву не рассказывать.
В такие моменты Дейдара всегда становился на несколько лет взрослее – когда тихо улыбался и говорил «Тебе совсем не обязательно знать это, Сасори. Это осталось в прошлом».
И сейчас, после той неаккуратной сцены, после этого нелепого сравнения с какой-то первокурсницей – Сасори не был уверен, что его Любовь разрешит к себе прикасаться. Нет-нет, возможно Дейдара будет умом понимать всю абсурдность положения, но боязнь прикосновений – вещь подсознательная.
В комнате повисло напряжение и висело весь вечер, и даже открытые окна не могли выветрить его.
Сасори уже тысячу раз проклял всех известных ему лесбиянок.
Дейдара молча лежал, иногда поднимаясь и черкая что-то в блокноте.
Мальчик, поделивший мир на чёрное и белое, мальчик, который боится прикосновений.
Любовь Сасори была не всепоглощающей, но достаточно сильной, чтобы не оборваться из-за психологических проблем Дейдары.
Жизнь так устроена: вначале ты сводишь свою жизнь к одному человеку, и лишь потом понимаешь, насколько этот человек необъятен. Но это всё равно. Это не важно.
Этот человек уже под твоей опекой, ты за него в ответе, ты уже часть его, а он уже часть тебя. Какая разница, какие болезни будут в вашем организме, если он, наконец-то, общий?
Дейдара посмотрел на Сасори. Его взгляд, вполне воодушевляющий и спокойный, как всегда пропитанный любовью и преданностью.
- Уже поздно. Будем ложиться спать?
Сасори поспешно кивнул. Они спали на одной кровати, и это – негласное разрешение к себе прикасаться.
Когда они завалились на постель, Дей уже смеялся над какой-то шуткой, а Сасори чувствовал явное облегчение.
Он – часть организма, такой же необходимый, как сердце или лёгкие. Его болезни, даже хронические – принимаются как данность в момент, когда их плоть срастается в первый раз.
Сасори аккуратно обнял своего мальчика сзади, стараясь быть не слишком близко, создавая только иллюзию своего присутствия.
Он просто давно уже забыл, что такое спать в одиночестве.
Он просто уже давно забыл, что такое спать без куска лёгких.

*

Переваливало за полночь, Наруто боязливо косился на часы, но вечер ему нравился. В конце концов, порнография обоим надоела, и они разбирали старые работы Учихи и курили. Точнее курил Саске, а Наруто изо всех сил сопротивлялся, вручаемым ему сигаретам.
- Суйгецу был неправ, называя тебя примерным мальчиком. В тебе есть немало тараканов, которые и меня сведут с ума. Но твои чертовы повадки выдают в тебе хорошее воспитание, - чертыхнулся Учиха, затягиваясь.
Наруто пожал плечами и лишь продолжил строить домик из спичек на подоконнике.
- Саске… мне бы домой надо.
Учиха удивлённо взглянул на мальчика с пронзительными глазами. Но тот казался далеко не мальчиком при приглушенном свете. В нем была жизнь, проступающая через каждую пору тела. В нём чувствовался мужчина.
- В два метро закрывается.
- Я вызову тебе такси.
Наруто кивнул, вспомнив, что он в гостях у Учихи Саске, который может заказывать такси даже для поездки в академию, которая находится через дорогу.
- Или можешь остаться у меня.
Узумаки беспомощно посмотрел вверх, на точеное лицо брюнета, лицо, которое притягивало к себе взгляд, но было слишком отрешенным и пропитанным насмешкой. Этому лицу, Наруто знал, нельзя было верить. И он весь вечер боялся, боялся именно этой фразы.
Саске увидел страх на радужных оболочках блондина. Страх пронизывал каждый штрих голубизны, страх переполнял зрачки. У Учихи стало на секунду тяжело на душе. Это давящее ощущение съедало его изнутри каждый раз, когда он натыкался на подобный взгляд.
Этот мальчик всё-таки слишком маленький, этот мальчик боится, что его изнасилуют. Этот мальчик боится чужих прикосновений. Этот мальчик не из его мира.
- Боже мой, не смотри на меня так. Не смотри, черт побери, на меня как на маньяка, который уже привязал тебя к кровати. Не смотри на меня так.
Учиха, раздражённый, соскочил с подоконника.
Ему не нравилось всё – заваленная комната, запах табака, который он ненавидел, когда выкурит достаточно сигарет, промозглость воздуха из-за открытого окна. Он ненавидел всё. Абсолютно всё. Но больше всего ему не нравился этот мальчишка, этот самый мальчишка, который не оценил, совершенно не оценил всей той откровенности и открытости, которой предался Саске из-за большой к нему симпатии.
Чертовы люди, чертовы мальчики, не умеющие смотреть на него. Не умеющие его видеть.
Он стоял спиной к Наруто и пытался успокоиться.
Срываться на Узумаки за вещи, которые он даже не понимает – последнее дело.
- Я мог бы постелить тебе на полу. Или себе на полу. Но если хочешь, то мы вызовем такси, и тебя довезут до твоей кровати.
Наруто чувствовал, что Саске напрягся, причем напрягся как никогда раньше.
Узумаки слишком мало его знал. Слишком много его было в голове, но так мало было каких-нибудь конкретных фактов. Проверенных.
Ино, девочка, которая его целовала, она наверняка изучила всего Учиху.
Она наверняка препарировала его душу и сердце несколько лет подряд.
- Прости, Саске. Я все испортил. Вечер был прекрасным, честное слово, я никогда не проводил время так.
Учиха повернулся к Наруто и готов был завыть от безысходности.
Каким открытым, живым и настоящим он был! Этот человек!
Саске сводила с ума эта непорочность, этот человек «извне», который ещё не погрузился в его мир и чей свет всё ещё был ярким.
- Вызови, пожалуйста, такси.
Учиха кивнул. Они выпили ещё по кружке чая, пока такси ехало.
Кажется, буря стихла, но её приметы всё ещё витали в воздухе.
Наруто, улыбаясь, закрыл дверь, и Саске из окна видел, как тот садиться в машину.
Сегодня ночью он не собирался спать. Он позвонил Ино. Девушка была сонной, но явно не спала.
- Ино. Приходи ко мне.
- Учиха, сейчас три часа ночи, у меня слишком много дел, чтобы плевать с тобой в потолок.
- Я не прошу тебя плевать со мной в потолок. Приходи ко мне и раскритикуй все мои работы. Прожги весь подоконник. Да делай что угодно, только не заставляй меня всю ночь сидеть в одиночестве.
- Саске… ты сошёл с ума. Честное слово, ты сошёл с ума.
Девушка засмеялась. Он уже слышал, как она шелестит одеждой.

*

Sui.

Она попалась мне на глаза случайно. В главном коридоре она сидела на одной из скамеек и опиралась спиной на стенку. Вся её поза была пропитана усталостью, невнимательностью. Каждое её движение было будто отдельным чувством, а тело – целым рассказом. Это сразу бросалось в глаза, возможно, именно поэтому я и заметил её.
- Ино-Ино-о-о, - протянул я, присаживаясь рядом. Её имя было слишком просто для неё. Ты успеешь произнести его несколько раз, пока она повернёт голову в твою сторону и вопросительно посмотрит.
- О, ты тот мальчик, которому нужна была абстракция.
Она почти натурально удивилась. Но там – в глубине зрачков отчётливо читается безразличие. Такое, что отпугивает и обижает людей.
- Я передавал тебе записку со своим именем и номером телефона.
Ино на секунду задумалась, припоминания. Безупречная игра безупречной девушки. Она отлично набивает себе цену.
- Возможно. Всего не упомнишь.
Она пожала плечами. Плечами, которые облегал молочный шёлк блузки, настолько тонкий, что казалось, кожа совсем близко.
Ты коснёшься и почувствуешь тепло. Настоящее. Живое. Человеческое тепло.
От этой девушки, выставляющей себя на показ, которая кажется вовсе не человеком, а какой-то выдумкой.
- Не важно. Через пару дней я тебе передам. Зрительная память меня ещё не подводила…
Не важно.
Ей всё не важно – она устала.
Девочка, как тебя терпит этот мир?
Девочка, как ты сама терпишь этот мир?
- От чего ты такая уставшая? – это что-то вроде банальной вежливости, но где-то внутри уже просыпается ревность.
- Бессонная ночь с Саске.
Кажется, по моему лицу явно проскользнуло недовольство, на что она лишь усмехнулась.
- Бессонная ночь с разбитым Саске.
Моё удивление было настолько очевидно, а её откровенность настолько неожиданной, что разговор сам собой стал до ужаса личным.
- Разбитый Учиха?
- У него такое бывает. Да и у всех такое бывает. Но не у всех есть я.
Я усмехаюсь и молчу. Мне нравится эта пауза и мне нравится эта девушка. Я бы с удовольствием просидел с ней ещё пару часов в этой благоговейной тишине, но мне не нравится быть настолько очевидным. Я еле заметно касаюсь её руки, поднимаюсь и, кинув на прощение «пока», ухожу от светловолосой девочки-лесбиянки.
Лесбиянки, чёрт возьми.

*

D.

Мы сидели в одном из «наших» кабинетов. Том самом, который находился в нерабочем состоянии, и в который мало кто заходил. Мы нашли его ещё в конце прошлого года и к сессии готовились именно здесь. Тишина, покой, неплохое освещение и много места. Если присмотреться, можно было заметить, что все полки были забиты нашими вещами.
Вряд ли кому-то ещё приходила такая удача.
У нас всюду были свои мирки – мы разбивали их везде, где проводили много времени. Общежитие, училище, даже в забегаловках у нас были излюбленные столики.
Кто-то скажет – замкнутый круг. Но это не то, это не так. Это – подобие дома. Места, которые нам нравятся, становятся кусками нашей души и за каждым закреплено что-то особенное, своё.
Мы поставили посреди класса бюст Аполлона, ещё пара скульптур стояла вдоль стены.
Это была скульптура бога, а истинный Бог сейчас смотрел на неё своим пронзительно-коньячным взглядом.
Истинный Бог был здесь – передо мной. И он был прекрасней любого другого бога, вырезанного в мраморе.
Сасори всматривался в скульптуру, в игру света-тени, пытался найти неуловимую грань, перейдя через которую плоть из камня уже не становится такой холодной. Его внимательный взгляд был обращен не на меня, и я почти ревновал.
Сасори любил две вещи – меня и искусство.
Иногда мне было немного страшно, ведь искусства было гораздо больше, чем меня.
Я совсем крошечный на фоне мировой культуры, я лишь жалкая пародия на творца, которые всего себя без остатка отдаёт в чужие руки. Если начинает доверять, то доверяет полностью.
Как ребёнок.
Я вкидываю голову вверх. На секунду все мысли перемешиваются, не в силах удержать ни одну из них, я прихожу в бездумие.
Смотрю вперёд, на Сасори. Он красивый и задумчивый, он глубоко в себе и в этом боге – судорожно вымеряет пропорции.
В одно движение отодвигается от мольберта: руки беспомощно опускаются, пренебрежение, сквозящее через каждый жест, глаза закрываются на секунду, голова чуть наклоняет вперёд.
Он как кукла на шарнирах, только движения его гораздо красивее. Они так же ломки и резки, но окутаны грацией, которой никогда не овладеть бездушному существу.
Я любуюсь Сасори, ведь он действительно красив. Как могут быть красивы только любимые люди, когда каждый их жест замечен тобой.
- Что-то у меня совершенно не получается вымерить соотношение, - задумчиво протянул Сасори. Я усмехнулся, развалился на стуле, вновь возвращаясь в реальность, замечая пыльный пол, заляпанные окна.
- Подойди поближе, рассмотри всё внимательно.
Сасори кивает и мягкой, почти кошачьей походкой приближается к скульптуре.
- Ты знаешь, что такое красота, Дей?
Он протягивает каждое слово с особой интонацией, так что мурашки бегут по коже, а дыхание замирает. Он пробует каждый звук на вкус, а ты будто видишь, как он аккуратно прикасается языком к слогам.
- Нет, стой! Не отвечай! Я тебе сейчас покажу…
Я внимательно слежу за каждым его движением. Сасори усмехается, улыбается широкой, слишком широкой для него улыбкой, потом лицо его приобретает болезненно-трогательное выражение, он склоняется над лицом античного бог. Мой Бог всего в паре сантиметров от того создания, которому поклонялись тысячи людей много веков назад.
Но, чёрт возьми, я не сомневаюсь, что Сасори занял бы пьедестал бога, родись он в ту эпоху, и пусть будет проклят тот человек, который посмел бы ему не поклоняться.
Сасори целовал античность. Сасори, чья бледность была сравнима с тем мрамором, которого касались его губы, предавался богу, изменял мне на моих глазах с этим кумиром прошлого.
Сасори был прекрасен.
Его алые губы, его коньячные глаза, его терракотовые волосы. Он пылал цветом, жизнью, молодостью, красотой… Жизнь, запечатленная в мраморе под рукой даже самого искусного мастера, не могла превзойти этой яркости, цветности, чувственности.
Сасори игрался, улыбался, усмехался и продолжал целовать мраморного бога. Пытался быть серьёзным, пытался возбуждать своими губами охладевшее существо.
Это выглядело потрясающе, он сам был потрясающим.
Сасори оторвал свои губы от мраморного изваянья и ожидающе на меня посмотрел.
Я захлопал, откидываясь на спинку стула, улыбаясь, всё ещё очарованный произошедшим.
- Ты самый красивый мальчик, которого я видел, - хотелось сказать мне.
Но с языка срывалось только:
- Раньше они ни черта не знали о том, как должен выглядеть настоящий Бог.