Obsession. Глава 5.

Глава 5.

Sui.

Эти чертовы таблетки мне передавал Саске. Саске, а не эта блондинка, которая не выходила из головы и заполняла собой мысли. Я, кажется, даже немного погрустил по этому поводу.
Я жил в общежитии без соседа: наилучшее стечение обстоятельств.
Пропавшие тоже всегда жили по общежитиям. На то они и были пропавшими. Отвернувшиеся от своего прошлого. Те, кто променял красивую жизнь на порывы вдохновения.
Пропавшие… я не уставал поражаться изящности этого слова.
Причастен ли я к ним? До сих пор не могу понять.
Таблетки в моих руках, принесённые ей.
Спасибо, девочка, грустящая о мальчике.
Скоро – головокружение и эйфория. Образы, которые необходимо извлечь на бумагу.
Кажется, пока я придумывал, как же мне соблазнить этого чёртового учителя, я заинтересовался чем-то исключительным. И совершенно забыл про абстракциониста.
Под напускным безразличием твоих глаз можно забыть о чем угодно.
Я закрывал окна, включал the Cure и пытался начеркать самую лучшую композицию или хотя бы выдать пару примечательных линий.
Но под этот старый рок 80-х мне в голову лезли только сцены изящного секса с кем-то из вас.

*

S.

- О, это же Наруто!
Ино вскрикнула быстрее, чем я успел предупредить её, что не хочу никого видеть. Точнее она итак знала, что я хочу тишины и спокойствия. Но так же она знала, что единственный небезразличный мне человек во всей этой академии, кроме неё, это, конечно же, Наруто.
Светловолосый мальчик обернулся и встретил нас слишком приветливой улыбкой. Он смотрел мне прямо в глаза, хотя я надеялся, что он, обладая хоть каплей совести, будет отводить взгляд.
Но ничего подобного. Вообще ничего. Он был настолько открытым…
Мне слепила глаза обнаженность его души.
Ино болтала с ним, я улыбался уголком губ, кивал головой…
Это дорого стоит – довести меня до такого состояния, когда я вынужден всю ночь валяться на коленях у Ино и перечислять ей те жалкие пару причин, из-за которых стоит продолжать жить.
Это стоит слишком дорого.
И Ино опять меня поцеловала. Или я её. Не важно. Просто показалось, что на секунду мы перенеслись в то самое прошлое. Почувствовали невыносимую нужду друг в друге, и поэтому поцеловались.
Наруто смотрел на меня глазами виноватой собаки, которая только что сделала что-то плохое и сама это понимает. И тащит хозяину тапки в зубах и, извиняясь, трётся головой о ноги.
Самая обыкновенная псина, с самым обыкновенным виноватым взглядом, которая лишь смутно понимает собственные ошибки.
- Я хотел спросить, кто это?..
Голос Наруто поменял свою интонацию, внезапно сошёл до приглушенного, заинтересованного шёпота, что я невольно проследил за его взглядом, который обращался прямиком к парочке второгодок.
- Сасори и Дейдара, - Ино засмеялась, очевидно, какой-то забавной вещи, которую ей рассказывали про этих двух. – Одна из самых известных пар академии. Потому что они не скрывают своих отношений. Даже если они гомосексуальные. Ну и как мне рассказывают, из их комнаты доносятся настолько сладкие стоны, что многим остаётся только завидовать.
Ино снова засмеялась, пребывая в слишком приподнятом настроении.
А потом вдруг замолчала, оборвала свою фразу и беспокойно сжала мою руку.
Теперь я следил за её взглядом.
Суйгецу. Ничего удивительного.
Они посмотрели друг на друга почти заворожено, явно заинтересовано, но пытаясь это скрыть. Я усмехался и надеялся, что никто не заметил этого почти неуважительного жеста.
Ино любила меня около пяти лет. Я сбился со счёта. Нам было по четырнадцать, когда мы встретились. Я помню, что тот день был весь пропитан предчувствиями, странными событиями, казалось, он так и кричал о своей особенности.
И с того дня мы были всегда вместе.
Наруто смотрел то на меня, то на парочку гомосексуалов с курса постарше. Ино отводила взгляд от Суйгецу, который заходил в кабинет к своему любимцу-педофилу.
Всем было что-то интересно, мне было не интересно ничего.
Я чувствовал беспомощность этого мира. Я чувствовал его неспособность дать мне хоть что-то новое.
Волосы Наруто пронизывали по-утреннему светлые солнечные лучи. То была паутина из золота.
Наши грешные души, обречены на бесконечную скуку, и только красота способна пробудить обрывки чувств.
Так становись же на свет во всем своём цвету и подари мне пару мгновений жизни.

*

Sui.

Кабинет был таким же белым, а его профиль таким же оточено прекрасным, а волосы так же ниспадали на острые плечи…
Сколько лиризма может рождаться у человека, который безумно хочет секса.
Стоило двери закрыться, как я тут же забыл про силуэт Ино в коридоре.
Все только-только подбирались к аудитории, а я бежал сюда стремглав, ведь всю чёртову ночь я только и думал о том, как же мне ненароком пригласить этого учителя на рюмку чего-нибудь в бар.
Конечно это всё чушь. Я не был Учихой Саске, к которому такие мужчины подходили и без лишних расспросов говорили какой-нибудь адрес, к чему, кстати, Саске до сих пор не привык. Чего Саске, кстати, до сих пор не любил.
Поэтому с этим учителем, которому не нравились мои эскизы, у меня не было и шанса.
Но всё равно, чёртова ночь и вот тебе семь квадратов, разбросанных по паре листов.
Он смотрит на меня с тоской, с той невыносимой тоской преподавателя о провальных учениках.
А я к нему испытываю лишь желание. Такое бывает. Некоторые люди возбуждают одним своим видом и этот преподаватель – один из них.
Если бы я знал, по каким гей-клубам он шляется.
Если бы Учиха не был настолько полигамным и запоминал места, которые посещает.
Всё было бы гораздо проще.
Я кладу перед ним эскизы и прошу дать мне индивидуальную консультацию.
Я говорю, что потратил на эти работы очень много времени.
Я свожу брови в огорченном жесте и вымученно улыбаюсь.
Я превосходный актёр.
Он берёт черную ручку, и я чуть не вскрикиваю, когда он начинает размашистыми линиями перечёркивать непонравившиеся ему моменты.
Чертова привычки исправлять тем, что попадается под руку.
Он усмехается, на секунду, увидев, как перекосилось моё лицо и как слетели все те превосходные маски.
Он объясняет мне долго, минут десять проходит в его замечаниях и моих кивках. На какой-то момент я даже забываю, что хочу его.
Все эскизы прожжены его чёрной пастой.
Вся аудитория ожидает, когда мы закончим.

*

Я гулял по городу, я ненавидел этот город.
Правильным решением было бы сбежать отсюда с совершеннолетием, начать новую жизнь на новом месте. Явиться в чужеродность и сделать вид, что твоего прошлого просто не было.
Но я не уезжал, и этот город, целиком пропитанный воспоминаниями, продолжал возвращать меня настоящего к тому старому, уже забытому меланхоличному подростку,
который шатался по этим же улицам и который помнил, когда его впервые поцеловали около одного из этих самых баров. Взгромоздившихся по правую руку от меня.
Воспоминания только начинали сдыхать, они задыхались, у них не хватало воздуха, когда какая-нибудь ненужная аллея проявлялась в сознании самыми яркими красками.
И так жил я настоящий, Я, который продавал свою душу, когда не хватало денег на алкоголь, и был прошлый я, тот чёртов ребёнок, за которого мне было стыдно.
И пусть то было прошлым и пусть те поступки с течением времени обесценивались, я всё равно ненавидел и этот город и себя самого за свои слабости.
Рядом были не те, кому надо было знать о наличии у меня души. Того маленького осколка веры и надежды, который не желала потухать уже много лет.
Нет, им совсем не обязательно было это знать.
А улицы были всё такие же полупрозрачные, казалось, здания просвечивали одно через другое, и туманность воздуха лишь завершала иллюзию. Было промозгло, тот самый влажный холод пробирал до костей, а до нужного бара надо было пройти ещё целый квартал.
Я шёл слишком быстро или мне просто казалось, что я шёл быстро на фоне полусонности города.
Было ещё рано, чтобы в бар валил народ и слишком поздно, чтобы возвращаться с работы: улицы были пусты.
Меня обдало жаром, табаком и алкогольным привкусом, когда я открыл дверь заведения. Свет был приглушён и мягок, большое помещение было полупустым.
Я прошёл к столику, стоящему несколько поодаль остальных, но с неуверенностью поглядывая на бар-стойку: я ещё не решил, хочу я побыть в одиночестве или снять себе мальчика.
Я был в той части города, где мальчиков снимать было нормальным явлением. Я был в той части города, что стала для меня домом за последние пять лет.
Пока я решал чего мне хочется больше, взгляд запнулся о неожиданно знакомый силуэт.
Кажется, в этой жизни я ещё не был настолько удачливым.
За баром сидел Орочимару, тот самый преподаватель, который не любил своих учеников.
Его скрючившийся силуэт вряд ли можно было с кем-то перепутать, так же, как откинутые на спину по-женски длинные чёрные волосы.
Меланхоличный и мечтательный мальчик умирал во мне в такие моменты. Ему просто не было места внутри, когда во мне просыпалось желание и восхищение, и азарт.
Орочимару был тут. И я был тут. И эта была самая странная встреча за последние годы.
Губы растянулись в усмешке, мысли в голове начали лихорадочно вращаться, и я всё отчетливей представлял картину нашего с ним разговора.
Это был пик эмоций, это была премьера моей замечательной игры.
- Виски с колой, пожалуйста, - протянул я бармену, стоило мне приблизиться к стойке.
Взгляд преподавателя скользнул по мне и озабоченно остановился на лице. Он мучительно вспоминал, где же меня видел и потому удивлению, что прочиталось в его глазах, было ясно, что он вспомнил.
Но сейчас было без пятнадцати девять и основы композиции уже давно закончились. Он снял свой грубый пиджак и остался в одной рубашке, мягко скользящей по исхудалому телу.
Он сейчас не был моим учителем, я не был его учеником.
- Вы не хотите чего-нибудь выпить?
Его взгляд въедался в меня, в светлых, непонятного оттенка радужках читалось незнание. Незнание, что делать дальше.
С минуту он смотрел на меня, а потом небрежно отставил рюмку от себя, расправил плечи, в одно движение преобразившись, и из скрюченного пьянчуги превратившись в статного, даже помолодевшего человека, сказал бармену:
- Запишите его напитки на мой счёт, нечего бедным студентам разбрасываться деньгами. И повторите. Пожалуйста.
Он выплёвывал слова одно за другим, словно они были отравлены, он не сводил с меня своего вызывающего взгляда, его тонкие, бледные пальцы сплетались между собой.
Я понял, что хочу написать его изломанную спину, что хочу запечатлеть его образ в цвете и линии всё, как он учил, заставляя работу плясать в такт одной линии, извиваться под давлением его спины и расцветать изяществом от тонкости его пальцев.
- Присаживайся и расскажи мне пару душераздирающих историй, ведь впереди целая ночь.
Он сделал вид, что не узнал меня.

*

Мы шли по пустынной, тёмной и холодной улице. На этот раз было слишком поздно для людей, но самое время на парочки пьяных геев, только что выбравшихся из бара.
Я не был уверен, что хочу его. Я вообще ни в чем не был уверен. То эстетическое удовольствие, что я получил от созерцания игры его пальцев, его мимики, его тонких губ вполне окупало все оргазмы, которые я мог получить.
Единственное, что я понимал – всё зависело от него. Он был тем человеком, который по пришествию желания тут же его удовлетворял, и черт его знает, какие желания сейчас витали в его голове.
Весь вечер говорил в основном я. Мне было плевать, что он делает вид, что не знает меня, и я рассказывал ему обо всех художественных школах, в которые попадал, но против которых всегда были родители. Я изливал ему душу, а он слушал, но я не был уверен, что внимательно.
Влажность спала, и прошёл этот собачий холод, осталось почти приятное, прелое дыхание осени.
Он практически ничего не говорил о себе, и это было вполне оправдано – он был не из тех людей, что желают афишировать свою жизнь. Он был патологически скрытным.
Поэтому мне оставалось удивляться, когда он молча остановился. Я совершенно не понимал, что происходит и, обогнав его на пару шагов, вернулся. Он смотрел на меня своим змеиным взглядом, слишком внимательным, для простого человека. Таким взглядом обладали художники, в каждой детали этого мира черпая индивидуальность цвета и формы.
Я стоял рядом и ждал, ждал ответа, или просьбы, или ещё чего-нибудь, из-за чего он остановился посреди дороги.
Его пальцы, которыми я любовался целый вечер, схватили меня за горло почти нежно, но совершенно неожиданно. Я тут же почувствовал возбуждение, ибо эти же пальцы вскоре увязли в моём рте, а его язык и зубы оставляли отпечатки на моей шее. Я был удивлён и растерян и не сразу сообразил запустить руки под его пальто.
Я наслаждался его телом: мне безумно нравилась мягкость его рубашки и то трепетное тепло, которое просвечивало сквозь неё от исхудалой фигуры. Я шарил по его торсу, наверняка со слишком большим рвением. Мы завернули за угол, там было темнее и тише, но в ушах всё равно стоял гул. Я почти не видел его лица, да и вообще не был уверен, что глаза открыты. Он расстегивал мне ширинку, а я расправлялся с его ремнём. У меня не было времени понять, что происходит, и я просто наслаждался ситуацией.
Я рискнул прикоснуться к его шее губами, из-за чего он лишь подался вперёд и дальше, я, почти прокусывая хрупкую кожу, впитывал его запах.
В какой-то момент меня просто прижали к стене, поставив колено между ног, до болезненного зажав член и заставляя сосать пальцы. Пока я облизывал его руки, он уже трогал губами мою головку. И это было странно, это было чертовски странно.
На секунду в голове мелькнула мысль, что то же самое чувствовал Саске чуть ли не каждый вечер – кто-то трогал его тело без разрешения и ему оставалось лишь закидывать голову назад и ждать, чем же это закончится.
Мне было приятно – и я закидывал голову от наслаждения. Я ловил губами воздух, который обжигал изнутри своей прохладой, я запускал пальцы в его волосы – жесткие, но приятные на ощупь.
Я стонал еле слышно, а ему это нравилось, и он лишь искуснее касался языком и губами головки.
Я кончил, едва не свалившись на землю от дрожи в ногах и уже было потянул руки к его ширинке, как он остановил меня.
Он оставил меня в подворотне. Поцеловав в шею на прощание. Я переводил дыхание и не очень понимал, что только что произошло.
То ли мне сделали неоценимое одолжение, то ли ему было достаточно и этого.
А возможно всё дело в проснувшейся у него совести.
Я не знал ответа.
Стоял, пачкая спину о кирпич стены, и переводил дыхание.
Это всё не имело значения, в конце концов, я получил то, чего желал – удовольствие.
Всё это, правда, не имело значения.

*
Sasori.

- У тебя выставка через месяц.
- Я знаю.
- Нет, ты не понимаешь, у тебя выставка через месяц, - Дейдара вкрадчиво повторил эту фразу и повторит ещё много раз, чтобы я, наконец, понял всю свою беспомощность и несостоятельность как творца.
- У тебя выставка через месяц, а работ ещё нет! И как только этот идиот вообще отдаёт тебе помещение!
- Просто я вызываю у людей доверие. В отличие от некоторых.
Дейдара обиженно отвернулся и, закинув руки за голову, смотрел в окно.
- Ни черта ты у них не вызываешь. Ты просто ставишь их перед фактом, а они слишком слабовольны, чтобы противиться.
- Можешь называть это как хочешь.
Я пожал плечами, а Дей только больше раздраконился. Но он был прав абсолютно – работ действительно не было. Ни одной картины, которую можно было бы развить до серии, ни одно темы, которая бы сошла за основную.
Ничего.
- Если я напишу тебя - это будет слишком вульгарно?
- Смотря как я там буду выглядеть.
- По-разному разумеется. Целая выставка, посвященная тебе.
Дейдара засмеялся. Ему было приятно. Я всё ещё не умел в полной мере любить его.
- Я думаю, они не поймут этого. Они просто решат, что ты безыдейный. Так что давай лучше что-нибудь… Нет.
Я нахмурился, внимательно наблюдая за тем, как его лицо озарилось гениальной идеей, которую он тут же предпочёл спрятать от меня.
- Почему нет? Продолжай.
- Это моя идея. Я не отдам тебе её.
Я почувствовал укол ревности. Его идеи были единственным в мире, что стояло чуть выше меня.
- Сасори, ты не хочешь совместной выставки?
Я беспомощно уставился на Дейдару, не зная, чего во мне больше: обиды, что он совершенно не желает мне помогать или интереса к тому, что может из этого выйти.
Пауза затянулась, он замер в ожидании, я – в раздумьях.
- Только не говори, что не желаешь видеть мои работы рядом со своими.
Я уже было открыл рот для оправдания, но по лицу Дейдары уже пробежало то самое абсолютное безразличие и разочарование, после которого все слова – пустые звуки.
- Ладно, – молчание было нарушено его голосом. Тишина показалась мне слишком подавляющей.– Ты подумай над этим, хорошо? А я в ближайшие дни начну одну интересную задумку.
- Дейдара, я… Да, давай сделаем совместную выставку. Я только узнаю всё по организации, хорошо?
Он расплылся в улыбке, а я вздохнул с облегчением.
Я боялся обижать этого ребёнка.