Омега

Как только они отбились, и Мадара увидел, что половина его вещей вместе с куском глинистого склона рухнули с обрыва в реку, он бросился за ними, не задумываясь. Плевать на одежду, плевать на ценное оружие, которое там было – лекарства нужно было принимать каждый день по часам, это были новейшие препараты, на худших аналогах которых он просидел почти всю свою жизнь.
Опыт научил – приём таблеток лучше не пропускать.
Тем более, когда рядом альфа.
Особенно, когда рядом альфа.
- Нечего было барахло разбрасывать, Учиха, - выплюнул Тобирама, покосившись на почти свалившегося вниз Мадару.
Честно говоря, Сенджу испытал нечто отдалённо похожее на разочарование. Несмотря ни на что, он не мог не признать мастерство главы Учиха, и теперь видя, как он цепляется за своё добро, мысленно опустил его на несколько планок в своих же глазах.
Настоящий шиноби над вещами не трясётся.
Учиха стиснул зубы, чтобы не начать грязно ругаться, совмещая это с попытками сбросить Тобираму вдогонку к супрессантам и гормональным препаратам. Может, если повезёт, чёртов альбинос утонет – всяко меньше проблем.
Мадара сел прямо на сырую от ливня землю – просушится потом, успеет – и судорожно выдохнул, на мгновение прикрыв глаза. Необходимо было успокоиться, высчитать цикл и удостовериться, что всё хорошо; Хаширама идиот, но он один из тех немногих, кто знал, Учиха омега. И послать на «дружественную миссию между ниндзя кланов Учиха и Сенджу» Мадару во время течки со своим братцем-альфой не мог – старший Сенджу и сам альфа, знает, чем это может обернуться, и как сильно Мадара будет его потом ненавидеть.
Всё будет хорошо.
Учиха уткнулся в колени и повторил это несколько раз, словно молитву всем богам. То, что он нервничает – это нормально.
Мадара застыл у самого края обрыва. Тобирама некоторое время смотрел на его спину, но после отвернулся и пошёл прочь.
Догонит. А Сенджу не обязан был промокать насквозь под дождём: ливень только-только стих, и Тобирама страстно желал добраться до огоньков тепла и жизни невдалеке до того, как тучи вновь обрушат на них тонны воды. Нос от ледяной воды за шиворотом мгновенно забьётся насморком, выбешивая его гораздо больше, чем каскады резких запахов, изредка травмирующих его обоняние.
Это всё же меньшая издержка его существа. Альфой его быть вполне устраивало, хотя омеги раздражали – слишком тонкие, гибкие, кажется, надавишь руки и сломаются.
Сандалии хлюпали по глинистой скользкой слякоти, в которой перемешалась чужая кровь с жидкой грязью, и Тобирама, практически съезжая по крутому склону в низину, еле сдерживался от соблазна использовать чакру, чтобы не ехать на каждой кочке. Деревья в этой местности были тонкими и высокими, без каскада крепких ветвей, на которые можно было бы перебраться и передвигаться гораздо быстрее.
Мадара нагнал его спустя полчаса. Мокрый и нахохлившийся – как ворона, или взмыленный и злой, как чёрный волк после плохой охоты; Сенджу не разобрал. Учиха промчался мимо, обдавая запахом земли, дождя и металла, в котором не было ни капли его собственного запаха.
Тобирама в нём и это ненавидел – беты пахли не так, альфу он бы распознал, омегу – и подавно, к тому же, у последних слишком это выделяется во внешности.
- Не копайся, Сенджу, - выплюнул Мадара, не собираясь задерживаться рядом с Тобирамой ни на секунду.
Нет, он не дал бы врагу подобраться к младшему Сенджу со спины, но лишь из-за того, что Хашираме будет плохо от смерти брата.
Все сложности вечно сводились к Хашираме.
«Да вы сработаетесь, я уверен!»
«Всё будет замечательно, убери кунай».
Учиха уже на второй день остро жалел, что убрал кунай от горла Хаширамы: это был хороший аргумент в споре, а, спрятав нож в подсумок, он лишил себя последнего довода «против», так как рациональные на старшего Сенджу не действовали.
Неважно. С Хаширамой позже разберётся, когда дома будет.
А сейчас ему нужны были ужин вместо сухпайка и тёплая комната с хоть каким-то футоном вместо сырых корней под редкими кронами.
И много бумаги.

Тобирама ощущал, как вместе с теплом и довольством мышцы наливаются сковывающей усталостью, которую он уже давно научился отбрасывать в нужный момент. Зато в минуты расслабленности она возвращалась в двойном объёме.
Но плевать. В дешёвом, но сносном номере на двоих было тепло, сухо и имелся матрас, на который Сенджу собирался завалиться, как только доест и перевернёт сушащийся плащ на другую сторону.
Мешал только Мадара, точнее, яркий свет лампы со стороны его футона. Учиха обложился какими-то записями, в который Тобирама, заглянув почти случайно, так и не смог ничего понять. Листы бумаги были покрыты столбцами цифр, какими-то мутными расчётами – спешными, размашистыми, часто перечёркнутые во всю страницу.
- Ложись спать, - поморщился Сенджу, поняв, наконец, что ещё раздражает: шорох бумаги и нервозность Мадары, которая густым облаком опускалась на комнату. Каморка была маленькой, и его состояние постепенно захватывало Тобираму.
- Отъебись, - огрызнулся Учиха.
Ругань он употреблял только в особых случаях, но сейчас это было единственное, что ему надо. Мадара слишком устал, чтобы соображать, но из-за постоянных таблеток он давно забыл и цикл и свои личные симптомы, поэтому приходилось сидеть и высчитывать: что, когда и как, - чтобы в момент превращения в сгусток феромонов и похоти оказаться как можно дальше от любого альфы.
К примеру, от Тобирамы Сенджу.
Младший Сенджу поморщился. Волна нервозности сменилась волной раздражения – удушливой, перчёной. Тобирама чихнул себе под нос, лёг и отвернулся от Мадары. На мгновение у него возникло предположение, что Учиха альфа, но чушь это: дружбы между альфами по факту не бывает, и Хаширама б тогда держался от него подальше
В таком случае, Сенджу готов был проклинать то, что Мадара родился обычным человеком. Хотя обычный и Учиха Мадара – слишком далёкие понятия.
Тобирама быстро провалился в сон: сказывалась усталость и сытая нега.
Мадаре же пришлось бороться со сном ещё где-то полчаса – всё равно бы не заснул без уверенности в том, что всё в порядке. Сенджу перестал ему надоедать голосом и своим недовольством, улёгшись спать и отвернувшись к стене, и дело пошло лучше.
Неделя.
Путь до Конохи – три дня, а когда его накроет: что ж, запрётся, ничего не поделать. Опыт уже есть, переживёт как-нибудь, а сейчас можно было спать спокойно. Возможно, супрессанты будут глушить его запах и дальше или же часть гормонов подавлены настолько, что Тобирама и не поймёт, что он омега.
Это было б идеально.
Учиха смахнул с постели бумаги, стянул водолазку и рухнул, уткнувшись в подушку носом.
Спать. Остальное – потом.

Тобирама проснулся резко и плохо. В первую секунду он даже не понял, где находится, так как потонул в низком ритмичном гуле.
Не сразу до него дошло понимание, что это в висках отдаётся собственное сердцебиение: сильное, частое, заставляющее тяжело дышать.
Сенджу резко сел. Что-то было не так.
Мужчина положил руки себе на колени и постарался расслабиться. Кончики пальцев дрожали, их покалывало от напряжения. Тобираме было слишком жарко, плохо, воздух вырывался из лёгких рвано, и его не хватало.
А ещё стояло так, что яйца сводило тупой болью.
- Учиха, - прорычал он. – Подъём.
Это слишком сильно смахивало на отравление. Правда, чем и почему такие симптомы? Будто бы рядом – сладкая омега в разгаре течки...
- Учиха! – громче и злее.
Странно. На предыдущих ночёвках Мадара спал урывками, просыпаясь то и дело и проверяя, всё ли в порядке, и был в постоянном напряжении.
Учиха с трудом разлепил глаза. Тело было ватным, словно плавало в киселе, и реагировать на рыки внезапно активного Тобираму ему не хотелось. Внизу живота стеклось тепло вместе с жаркой щекоткой, но пока ему это не мешало.
Но Сенджу рявкнул снова, и Мадара нехотя сел, устремив на невольного соседа недовольный заплывший от сна и чего-то ещё, смутно знакомого, взгляд.
Замер. Вздрогнул. Ощутил, что бёдра под штанами влажные, а на тело накатил новый поток жара – сильнее и требовательней, организм чувствовал альфу на расстоянии чуть больше пяти шагов и реагировал соответствующе.
Учиха сглотнул.
- Учиха, - позвал ещё раз Тобирама, не понимая причину своего состояния. С Мадарой тоже было что-то не так – мужчина словно окаменел, но Сенджу заметил, как мелкие пряди волос налипли на выступившую на висках испарину.
Мадара повернулся к нему, шевельнулся, отодвигаясь неосознанно, и Тобираму накрыло сладким запахом феромонов. Сенджу не удержался от сдавленного вздоха и повёл носом, поддаваясь инстинктам.
Осознание настигло быстрее, чем Тобирама успел удивиться.
Омега.
Мадара был омегой, и сейчас его запах манил, сводя с ума и заставляя мечтать о том, как завалить его на кровать и драть, до крика, до синяков на бёдрах.
- Как? – прохрипел он. – Как это возможно?
Пожалуй, Сенджу растерялся, если он был вообще на это способен во взвинченном состоянии. Учиха не мог быть омегой не только потому, что не пах, как омега, но он и не выглядел так – Мадара высокий, сильный, смотря на него сейчас, Тобирама видел, как сильно напряжены натренированные мышцы на животе и предплечьях. Младший Сенджу знавал омег-шиноби, но знал, что рельеф мышц у тех гладкий и волос на теле почти нет.
- Тренировки, - сипло отозвался Мадара, не понимая толком, о чём его спрашивают. – Таблетки.
- Какие, к чёрту, таблетки?!
- Которые уплыли вчера по горной реке, - огрызнулся Учиха, тоже раздражаясь.
Распереживался тут. Тобирама мог сорваться в любой момент, и трахать будут не его, Мадару. А ведёт себя так, будто всё наоборот.
Член требовательно ныл, меж ягодиц тянуло и пекло влажным теплом. В сознание уже закрались предательские мысли и образы: наваливающийся Тобирама, обволакивающий его тесным объятием и своим мускусным запахом, его руки, поддерживающие за пояс...
Учиха шипяще выдохнул и согнулся, упираясь лбом в свои колени.
Где же он ошибся? Мадара был уверен, что рассчитал свой цикл верно.
Впрочем, сбитый ритм процессов в травленном лекарствами организме мог быть побочным эффектом отсутствия нужных веществ в теле, к которому то уже давно привыкло. А так скручивало даже сильнее, чем должно.
Правда, Учиха почти не помнил своих течек... И вот оно...
Как же плохо...
Тобирама медленно поднялся и так же медленно отошёл к дальней стене, контролируя каждую мышцу своего тело.
Не сорваться. Не броситься к Мадаре, рыча, и сделать то, что хочется сейчас больше всего, а хотелось его – Мадару, Мадару, сейчас, сейчас же! Искусать плечи, развести ноги...
Уходить надо было. Срочно. Учиха явно был не в том состоянии, чтобы уйти далеко, значит придётся идти Тобираме.
Куда? Куда угодно, лишь бы подальше от ароматного, манящего Мадары, под заново начавшийся ливень, который вымоет его запах прочь.
Учиха не смотрел на белый лохматый затылок, на разворот широких плеч и зажал себе нос ладонью, чтобы запах альфы не давил на него. Тобирама выбрал верное решение – у Мадары, попробуй он сбежать, подогнулись бы ноги.
И не хватило б силы воли.
К тому же, у Сенджу стояло. Учиха ощущал густой запах его возбуждения с лёгкостью: все чувства обострились и сосредоточились на Тобираме. Как же он его сейчас хотел...
Мадара с глухим стоном снова согнулся и сунул руку себе между ног, сжимая член. Не может уже, сходя с ума, и, кажется, он только что кончил.
Твою ж мать.
Тобирама уже взялся за ручку двери, когда услышал, как низко стонет Учиха за его спиной. Услышал и понял – не уйдёт.
Не мог.
Не в состоянии.
Сенджу прижался лбом к двери, и дерево показалось ему раскалёнными углями. Поэтому он развернулся, опёрся на стену, вжимаясь в неё, держась на остатках силы воли, и съехал вниз на пол. На Мадару Тобирама не смотрел – нечего.
- И что теперь? – откуда-то издалека прозвучал чужой, совсем незнакомый голос.
Учиха всё понял.
- Пиздец, - высказался Сенджу.
Тобирама ненавидел так выражаться, считая это уделом подзаборной пьяни. Но иного описания происходящего он не нашёл.
Мадара не отозвался. Сенджу это молчание не понравилось, и он поднял взгляд. Учиха смотрел жадно и голодно, неотрывно, прямо ему в глаза.
Это уже перебор.
Тобирама резко поднялся, чувствуя, что его ведёт, но остановиться уже не мог. До футона Мадары – четыре быстрых уверенных шага, за время которых Учиха встал на ноги. Сенджу окатило запахом смазки, и он мельком заметил на постели мокрое пятно.
Остановившийся напротив Тобирама был чуть выше. Сенджу стоял вплотную, и Учиха мог бы, всего-то качнувшись вперёд, уткнулся носом в пульсирующую сонную артерию, прихватить её зубами и совсем одуреть от запаха. Но разорвать сейчас зрительный контакт было равносильно самоубийству не только для него.
Для обоих.
Тобирама уверенно, но мягко толкнул Мадару в плечи. Учиха почти упал, но приземлился легко и плавно, смотря, как Сенджу встал на колени. Так он был ещё выше, и Мадаре пришлось запрокинуть голову.
Сенджу нравилось то, что он видел, но этого мало; от нетерпения лихорадило. Поэтому, проведя ладонью по шее и слегка надавив на выступающий кадык, Тобирама позволил ладони легко перетечь Мадаре на затылок, сжать его волосы и потянуть, подавшись вперёд и опрокидывая Учиха на спину.
Мадара охнул, когда Сенджу на него навалился. Перед глазами плыл потолок и кончики волос Тобирамы, его тело было слишком близко, чтобы Учиха мог о чём-то думать.
Тобирама прихватил губами жилку на шее и тихо застонал, смакуя момент почти спокойствия; совсем рядом часто-часто бился пульс, а запах Мадары накрывал с головой.
Запах молодой течной омеги.
Сенджу рыкнул и дёрнул за пояс брюк Мадары. Учиха приподнял бёдра, помогая себя раздевать, а сам нашарил рукой кунай и резанул по ткани водолазки на спине Тобирамы. Соль, металл – это ударило в нос, хотя Мадара не собирался резать.
В первую секунду боль и треск ткани отрезвили, во вторую – подхлестнули. Сорванные с Мадары штаны полетели в сторону вместе с тем, что было его водолазкой. В другой ситуации была бы злость на испорченную одежду, но сейчас все эмоции переплавлялись в жар и сгущались внизу живота.
Тобирама вновь навалился; обнажённый Учиха под ним дёрнулся и жалобно всхлипнул. Контакт с горячей кожей обжёг так, что он едва снова не кончил, и Мадара вздёрнул бёдра выше, сдавив ими бока Сенджу.
Ближе, сильнее... и скорее...
Учиха больше не мог терпеть. Член Тобирамы упирался через ткань его брюк куда-то в промежность, где текло и влажно пульсировало, и это было для него слишком.
Сенджу не выдержал и потёрся чувствительной головкой, после чего, проведя рукой по боку Мадары и его бедру, скользнул ею ниже.
Просто проверить.
Ему это нужно.
Тобирама ощутил, как Мадара напрягся, стоило ему провести пальцами между ягодиц. Зато он получил подтверждение – даже его бёдра с внутренней стороны выли влажными, а смазки было столько, что когда он убрал оттуда руку, та была мокрой и блестела на свету от чуть липких прозрачных пахучих разводов.
Сенджу не стал себя сдерживать, поздно: лизнул размашисто ладонь, сглотнул. Солоно, терпко, без привычного для омег сладкого привкуса.
Тобираме определённо это нравилось.
Жёсткая ладонь была мокрая и без слюны, поэтому, когда он обхватил ею пульсирующий, горячий и шелковистый наощупь член и, сжав, провёл вверх-вниз, Мадара запрокинул голову и судорожно выдохнул.
Учиха раздвинул ноги шире. Здравый смысл где-то потерялся, и хоть руки было мало – хорошо... Мадара толкнулся бёдрами в ладонь, рукой комкая покрывало, дотянулся до плеча Сенджу и притянул его ближе, не желая разрывать телесный контакт.
Если уж быть униженным и ненавидеть себя потом за невнимательность и потерю лекарств, так лучше уж он сейчас получит всё удовольствие.
Терпение не заканчивалось – его вовсе не было. Язык Мадары тщательно проходился по его плечу, Учиха кусался и негромко хрипло постанывал, пока Тобирама негнущимися пальцами приспускал на себе штаны вместе с бельём. Без лишнего давления стало едва-едва легче; у основания уже набух крупный узел.
Если подумать, то он очень давно не был с омегой, а когда был – то не так...
Не с таким.
Сенджу приподнялся, убрал руку от паха Мадары, вызвав у того разочарованный стон, и слитным движением перевернул его на живот. Учиха понял, что от него хотят, хотя сил встать на четвереньки не было: он уткнулся лицом в подушку, уже пропахнувшую потом, и приподнял таз, выпячивая зад для удобства. Тобирама схватил его за бока, приподнимая чуть выше, и Мадара услышал, насколько хриплое его дыхания.
Хочет.
Как и он сам.
Это просто инстинкт, не более.
Смазанные эластичные мышцы нехотя расступались под напором. Учиха издал какой-то нечленораздельный звук, то ли торопя, то ли сопротивляясь, и Тобирама сорвался: резко вогнал до упора, погружая в тесный плен даже толстый узел.
Мадара вскрикнул, не понимая, больно ему или нет. Скорее, странно, ноюще сильно – Учиха не помнил, когда в последний раз спал с мужчиной – но Сенджу жёстко ухватил за бок и навалился сзади, не давая вырваться и отстраниться хоть немного.
Тело под ним было напряжено и скованно, но Тобирамы было уже всё равно: он давал передышку себе, а не Мадаре, иначе б кончил сразу. Учиха был влажный, горячий... узкий... Сенджу на пробу двинулся.
- А-а...
Громкий стон нарушил тишину комнаты, и Тобирама не разобрал, из чьей глотки это вырвалось. Сливаясь с Мадарой во что-то новое, единое, что было заложено в них самой природой, в момент наслаждения Сенджу принял это с лёгкостью.
Больно Мадаре не было, но он ощущал чужой член в себе слишком остро. Когда Тобирама выпрямился, Учиха на секунду потерялся, но от первого уверенного толчка тело получило такой каскад ощущений, что Мадара захлебнулся воздухом, а от второго застонал, забыв про стыд:
- А-а-а-х... Нгх...
Учиха не узнал своего голоса – на это не было времени. Пальцы стиснули простынь, звонкие непристойные хлопки кожу о кожу доносились откуда-то издалека.
Чёрт, да!
Да-а-а...
Сенджу двигался не слишком быстро, но размашисто, придерживая Мадару за таз и даже не думая его жалеть. Учиха стонал, забывшись – то громко, то сипло, то срывался на жалобные всхлипы, цепляясь за ткань и кусая подушку. Тобирама запрокинул голову к потолку, наслаждаясь и этим, и выдохнул сквозь стиснутые зубы.
Долго он так не выдержит. Сенджу склонился, смахнул кое-как копну волос на бок со взмокшей спины и стал целенаправленно слизывать капли пота. В них всё же была какая-то сладость, но Тобираме никак не удавалось поймать её, чтобы смаковать на языке, поэтому он тянулся дальше и проводил языком вновь и вновь.
Мадару потряхивало на грани оргазма. Тёплый, шероховатый почти как у кошки, язык был лишней лаской, заставляющий думать, что так и надо, что они могли бы оказаться в одной постели из-за обоюдной симпатии или как там бывает у нормальных людей, но это было не так. Но Учиха не хотел его отталкивать, эгоистично урывая свою долю удовольствия и облегчения. В конце концов, течка – это всегда мучительно.
Учиха упёрся лбом в подушку, совсем отворачиваясь от Тобирамы. Мадара почти скулил и кусал губы, сдерживая крик и всё же стыдясь своего положения.
Сенджу ускорился, давя сильнее и фактически вбивая Мадару в постель. Желанная разрядка была близко, хотя Тобирама понимал, что на этом ничего не закончится.
Но пока плевать. Сенджу собрал волосы Мадары в кулак, потянул на себя, заставляя запрокинуть голову, и впился сбоку в беззащитно оголившееся горло. Кадык Учиха дёрнулся, Тобирама краем глаза увидел искажённое мукой лицо Мадары и зажмурился, сосредотачиваясь на своих ощущениях.
Всё. Конец. Грань.
Властность Тобирамы и поцелуй-укус на шее смешались и стали последней каплей, которой не хватало Мадаре. Учиха всхлипнул, зажимаясь от скрутившей тело судороги, вслед за которой пришло временное облегчение.
Член сдавило тисками, тело под руками неровно и не вовремя напряглось. Тобирама сорвался на короткий крик, но успел отодвинуться так, чтобы узел не был внутри, успел. Сенджу кончал долго и много, частично внутрь, частично на бёдра и ягодицы, закатив глаза от выкручивающего изнутри удовольствия.
Шумно выдохнув, что вышло одновременно с Мадарой, Тобирама навалился на него, вжимая всем телом в постель: это было по своему-то приятно, кожа к коже.
Главное, не думать о том, на ком он лежит.
Учиха тяжело дышал. Запах альфы оплёлся вокруг него и спрятал, будто в коконе, и Мадара расслабился, ощущая себя мягким, податливым и до боли уязвимым. Лица Сенджу он не видел, и это помогало расслабиться и получить сполна от краткой передышки.
На одном разе всё не закончится.

Их отпустило под утро, когда серые тучи чуть рассеялись. Под конец Учиха уже не сдерживал крика и потерял себя; ломано выгнувшись, он в четвёртый раз кончил на и без того испачканный живот и рухнул Тобираме на грудь. Сенджу вскинул бёдра, стискивая ягодицы Мадары ладонями, и на этот раз сцепки избежать не удалось – сдерживаться надоело, и Тобирама не смог заставить себя не вжиматься в него пахом.
Сенджу шикнул от боли вокруг узла и рефлекторно попытался отстраниться. Зря – уже застрял.
Учиха тихо всхлипнул. Почему-то он знал заранее, что они сцепятся, и на спаде возбуждения это было более чем болезненно, но терпимо. Его трясло, а ещё он устал. Клонило в сон, и очень хотелось слезть с Тобирамы и хотя бы на карачках доползти до душа, но сейчас не выйдет. Мадара шумно выдохнул и стал дышать глубоко и ровно, восстанавливая если не ясность мыслей, то нормальное сердцебиение.
Тобирама рассеянно провёл рукой по острым, искусанным им же в процесс лопаткам, не спускаясь рукой ниже; позы не отпечатались в памяти, но Сенджу был уверен, что поясница заляпана тоже.
- Вытри, - вдруг еле слышно выдохнул Учиха, до этого отдавшийся животным инстинктам и не растрачивающийся на слова.
Видимо, приходил в себя.
Тобирама подтянул сбившееся вбок одеяло и тщательно прошёлся по ногам, ягодицам и пояснице Мадары, кое-как вытирая и внутреннюю сторону бедёр, но зная, что в промежности у него всё равно мокро от смазки и семени.
Учиха воспринимал всё вяло, словно видел сквозь толщу воды. Мадара позволил даже себя приподнять, чтобы Сенджу смог добраться до живота и, когда он закончил, упал обратно – сил не осталось даже на то, чтобы оставаться в вертикальном положении.
На возмущение – тоже, да и зачем?
Ему на самом деле стало легче.
Постельное бельё было влажным от выделений и пота и насквозь пропахло сексом. Тобирама крепко перехватил Мадару за пояс и, не вставая, несколько раз перекатился до соседнего футона, который изначально предназначался ему.
Учиха был не против объятий. Глаза слипались, и от соблазна отключиться вместе с телом и мыслями не отвлекал даже член в заднице.
Правда, следовало прояснить пару моментов.
- Если я меченный, то я тебя убью, - негромко проговорил он.
Не угроза.
Просто принадлежать Тобираме Мадара не собирался. Даже слабая – организм был слишком отравлен таблетками и изуродован ранениями в том числи и в живот - возможность беременности была не так ужасна, так как от неё избавляются кратким походам к нин-медикам и печатью молчания у них на языках.
А метка навсегда.
Тобирама не понял слов, хотя сознание за что-то зацепилось. Исходящий от Мадары запах теперь преломился под иным углом, убаюкивая и успокаивая, вкупе с вымотанностью становясь снотворным. Под ладонями ритмично и почти умиротворённо опускался и поднимался обратно теплый бок в такт дыханию; приходилось обнимать Мадару, другой возможности улечься удобно не было.
Учиха не стал сопротивляться сну, понадеявшись на благоразумие Тобирамы и что тот отодвинется сам, когда будет такая возможность. Мадара погрузился в спокойную темноту и затих.
Сенджу тоже провалился в сон, так и не заметив, что перед этим перебирал чужие волосы.