Отголоски сердец. Глава 1. Аукцион душ.

Аукцион душ

- Говорят, эндорфины вызывают естественное ощущение счастья, блаженства, оказывая противоболевое действие, - тусклый взор никлых глаз взирал на ахроматическую обстановку скудного помещения. Он следил за смиренным полетом ржавых водных бусинок, с безучастием свершая переходы вверх, где и зарождались капли. Старые медные трубы поникли, растягиваясь по всему периметру и, казалось, что звуки, царящие в чертогах – последние взмыленные выдохи усталого строения. Децибелы голоса остановились на тихой бесцветной интонации. Вскоре она вновь продолжила:
- В силу вступают кровь, лимфа, внутриклеточная жидкость. Всё это бурлит, начинает активно циркулировать, происходит диссоциация отмерших клеток, что, в свою очередь, стимулирует синтез новых - молодых и здоровых. В каждое мгновение, неотмеченную наносекунду в своих незначительных агониях они исчезают. Миллионами. – С какой-то непреодолимой тоской произнесла она эти фразы, жонглируя многообразием тонов, дабы усилить эффект своих слов - единственное вспомогательное звено на пути к далекому спасению. И ей это хорошо известно.
- Активизируется дыхательная система, анализируется поглощение организмов свободных электронов из воздуха. На протяжении бега средней продолжительности вы непросто ущербные куски мяса, лощащие свое жалкое ничтожное существование за буханку хлеба или право выжить. – Нотки приобрели надругательский мотив, однако сразу прекратились, уступая поступающей речи.
- На протяжении бега средней продолжительности вы обретаете смысл, вы и есть смысл, вы - жесткое основание собственной жизни. Понимаете?
В очах её зародился яркий огонек. Их малахитовый оттенок засверкал, запестрил искорками надломленной непокорности. Возможно, еще через минуту ей пустят пулю в лоб и она, не выдержав равновесия, свалится на холодную грязную поверхность камеры пыток, растекаясь в собственной луже крови, а быть может, она станет потенциальным яством для неуемной любознательности спесивых аристократов Курии, жалким рабом, выставленным грошовым товаром на ежегодном аукционе душ. Дефицит вариантов угнетает недалекими перспективами. К тому же предположить её причастие к вспыхнувшему бунту не составит труда никакого.
Она знала о последствиях. Она была к ним готова. В конце концов сейчас ей казалось, что она обрела свой личный смысл жизни, а не запуганно ютилась в ночных хибарках отбросов общества, в вонючих притонах, где повсюду разгуливают обнаженные наркоманки, готовые отсосать за очередную порцию кайфа. Поникшие, падшие существа с гниющими органами – низшие прослойки социума выживают именно так. А жизнь продолжает схематично растекаться в продуманном сценарии, лаконично следуя принципам Дарвина. Многие просто опустили руки. Некоторые продолжили самозабвенно тянуться вверх, взирая на угрюмую несправедливость со злобой и упрямством. Однако бунты Низших всегда подавлялись, наступали снова, вновь усмирялись, заключенные в некий неугасаемый цикл. Потому что всегда оставались те, кто верил в иной исход событий. Потому что всегда оставались те, кто продолжал верить.
- Понимаете? – вскинув голову, уголки засохших губ девушки приоткрылись в еле заметной улыбке. Ответа услышано не было. С ней, должно быть, играли.*

Ей сразу не понравилась его одежда – чёрная мантия не выделяла топорщащиеся кончики смоляных волос, походил человек на всеми покинутого охотника за скальпелями, требующего возмездия. Среди аляповато разухабистой толпы он выделялся заметной неприметностью, но пропадал в потоке мужского гогота, всевозможной брани и сквернословий. Будто осмелевший Гектор он возвёл указательный палец к тесным белым сводам, озвучивая окончательную цену. Кандидаты неодобрительно принимали поражение, еще не растеряв всей чопорности, нахлобучив в себя единое облако отвращения, они открыто наблюдали, как мужчина подходит к выигрышу, с какой дрожащей непокорностью взирают на него большие малахитовые очи, оттененные диковинной копной густых волос.
В толпе послышались одобрительные возгласы зевак, где-то в самой гуще конфликтологи разводили очередную бойню с её вытекающими последствиями, и сливалось всё это, и бурлило под звоны банджо, цитр, мандолин, под фривольные охи дерзких, грубоватых кокоток, под пьяные исповеди утомленных солнцем, узами брака людей, в скотской неотмеченной похоти всех прослоек общества.
Стояла затхлая духота, секунду за секундой поощренная многообразием всяческих испарений, огромным количеством посетителей да упоительными завесами сигаретного дыма. Только тут на время забывали о происхождении, о нарочито важной кастовости, раскрывая истинные личины человеческого порока.
В таких местах процветали собственные виды добродетели. Повсюду бродили торговцы грёз, изловчившиеся к побегам от неугомонных служащих инквизиции. Именно здесь заводились одноразовые знакомства с очаровательными распутницами, чьи изгибы тела, взлохмаченные макушки так и манили усмирить бьющееся чрез край просвещенное бесстыдство разгоряченных потных тел. Однако мексиканскими бобами и жареным стало веять от Аукциона душ – самого животрепещущего, самого пресловутого, сразу сыскавшего невиданную славу события.
С металлических камер, тянувшихся ввысь и ютившихся по всему периметру округлого помещения, сейчас никто не сводил глаз. Многие с заинтересованностью следили за незнакомцем, скрывавшим лицо в глубоком тёмном капюшоне, и медленно переводили штатный взгляд на существо, готовое к любому виду отступления, которого в данный момент никак не предвиделось. Замок решетки неприятно скрипнул и отворился. Охранник, самоуверенно хмыкнув, в самой резкой форме вытянул пленницу, которая, не выдержав столь грубой силы, потеряла равновесие, приземлившись на холодный грязный пол. Она вызвала очередную волну неугомонного шума, она была у всех на устах, у каждого перед глазами, со всех сторон ограждал её гвалт злорадного хохота, сумасшедшего стадного смеха, разрывая на части последние частицы помирающего самообладания. Тело её ныло от каждодневных побоев и покрылось панцирем ссадин и кровоподтеков. И лишь глаза, пышущие жизнью, не заблудшие в поисках огня Феникса, метали грозные искры, испепеляли за поруганную честь. Взгляд их, казалось бы, кроткий впитал в себя непоколебимую сталь за все прожитые годы жизни. Это был взгляд скиталицы, потерявшей дорогу к дому, заблудшей средь осуждения иных существ, их насмешек, намеренного пустого непонимания, но удержавший былую силу духа.
Неизвестный приподнял легкое тельце над землей и, увидев, что пленница выражает немой укор, больше походивший на протест, ответил ей короткой усмешкой, направляясь к выходу.
- Понятия не имею, радоваться мне или плакать – изрекла девушка, вкусившая резкий порыв ветра, что взмыл вверх и обвил её прохладным бескрайним хоботом, то и дело, раскачивая из стороны в сторону густые вихри длинной необычной шевелюры.

Один. Два. Он замер в постели, беззвучно считая тягучие, неторопливые удары настенных часов. Хотелось ускорить их бег и больше не дожидаться с неумолимой тоской осеннего утра. Удивительно, что его раздражали сонные улочки, зарницы, щедро озолотившие склоны холмов. Бессонница никак не давала усталым глазам слипнуться, подначивая, зазывая выйти под покров ночи. А он устал от странного в его душе бездействия, казалось бы, долгожданного, скоротечно прекрасного. Его мучила рутинная работа, за которую он взялся в виду отсутствия каких-либо других дел, да и стычки с митингами внезапно сократились. Дескать, сезон берет свое – забрасывает всё и вся в длительно глубокую спячку.
Повернув голову на бок, он заметил, как луна одарила молочным светом этот тихий переулок, более четко прочертив формы засыхающих от старости трав. Всё шелестело, всё сплеталось в идиллической тишине. Он было решил отдаться в царство Морфея, пока кто-то неведомый не подтолкнул его вскочить с уютной теплой кровати, дабы окинуть взглядом пустые аллеи, насладиться подслащенным безмолвием, выводя себя в самый центр города, тем самым сливаясь с разномастной людской рекой. Окружающая его атмосфера хранила деликатное молчание, доставляя неловкое удовольствие.
Прокрутив в длинных аристократических пальцах шершавую сигарету, в которой укутался табак, он втянул в себя терпкий дым и облегченно выдохнул, медленно шагая туда, где кипит, бурлит, плодится жизнь.
Он не помнит, как добрался до этого шумного местечка, где скопилась всевозможная лента опьяненного народа, не знает, почему то неумелое стаккато завлекло его на ежегодный аукцион, так же как и понятия не имеет, почему одной рюмочкой рома таки не обчёлся. Постепенно картина всего окружающего начала приобретать барельефные очертания, хотя на ногах стоял он крепко, только некоторые смоляные прядки непослушных волос выбились из капюшона, а в память врезались необычайно манящие изумрудные глаза.*

*Текст, выделенный курсивом, являлся, является и будет являться художественным приемом, позволяющим заглянуть в прошлое, то бишь флешбеком.