Параллель. Боль в тебе. 28.

С безумной скоростью, сливаясь в единую, разноцветную линию, мимо мчались зелень, столбы, горы, отдаленные поселения. Ино не могла следить за постоянно меняющимся пейзажем: взгляд цеплялся за какой-либо предмет, стараясь изучить его, но не успевал – объект наблюдения уплывал от нее, скрывался мгновенно из поля зрения. Так она провела всю дорогу: от вокзала того ужасного городка до этой части пути – в общей сложности около четырех часов беспрерывных попыток поймать в ловушку взгляда диковинный трофей. Она не спала, никак не могла заснуть, невзирая на физическую усталость, потому что слишком боялась, что сейчас дверь вагона откроется и она увидит родителей. Совершенно необоснованный страх. Тем не менее, она боялась и с тревогой глядела в окно, пытаясь увидеть там нечто, что сможет захватить всё внимание. С опаской она цеплялась за руку брата, который сидел тут же, рядом, плечом к ее плечу. Она чувствовала телом его силу, крепость его организма и всё равно боялась. Боялась, что он сейчас рассыплется, как песочный замок, исчезнет, покинет ее. Дейдара ничего не знал о ее безумном ужасе, он крепко спал, откинув голову на сидение, и совершенно ничего не замечал вокруг, всецело захваченный непонятным и тягостным сном. А Ино прижималась к нему, крепко пожимала его руку, царапала ее ногтями, клала голову ему на плечо и пыталась увидеть за окном что-то.
Скоростной поезд уносил их всё дальше на север, громко стуча по рельсам. Они купили билеты в Токио, потому что знали, что нет ничего проще, чем затеряться в огромном городе. Они бежали от проблем и неодобрения, бежали туда, где их никто не знал, с тем, чтобы начать новую, цельную, иную жизнь, в которой они не будут страдать и отталкивать друг друга. Они искренне верили в это с наивностью ребенка. Они считали, что призраки прошлого никогда больше не потревожат их, что демоны остались там, возле моря. Они думали, что больше никогда не будет боли.
Сомнения скользким, противным ужом заползло в душу и свернулось там в морской узел, который Ино тщилась распутать. Она знала, что поступает верно, что бесполезно держать себя в узде ради близких, что она погибнет в клетке целомудрия и предрассудков, одинокая, неудовлетворенная, дышащая ядом, но это не уберегало ее от голоса совести, которая взывала к ней: «Он твой брат. Твоей матери больно. Ты опозорила ее. Ты сделала ее несчастной, неблагодарная». Она еще слишком живо помнила, с каким остервенелым отчаянием ее мать тянула ее за руки, стремясь увести от брата, с каким наваждением она умоляла ее одуматься, как тускло и безжизненно было в ее глазах. Ее мать, существо, которому она всегда желала счастья, страдает по ее вине. Женщина, которая на протяжении всей жизни была рядом, теперь стала чужой. Ино чувствовала свою ответственность за муки матери, хотя понимала, что, пойди она у нее на поводу, ненавидела бы всю оставшуюся жизнь. Эта, несомненно, верная мысль не спасала. Совесть противным червем ела душу, терзала сердце. Больно. Но назад пути уже не было. Теперь только вперед, с сомнениями и угрызениями совести.
Ино подняла взгляд на брата. Он умиротворенно спал, положив голову на спинку сидения. На его белоснежной, крепкой шее виднелся след от пореза, доставшегося от Сасори. Мурашки побежали по телу девушки. Она вспомнила ту ужасную сцену, вспомнила, как нечеловеческими усилиями взяла себя в руки, как, невзирая на страх, сделала всё возможное, что спасти Акасуну. Ей меньше всего хотелось, чтобы он посвятил всю свою оставшуюся жизнь одинокому прозябанию из-за ошибки, которую совершил по ее вине. Ведь это и ее рук дело тоже. Ведь это она нанесла рану брату, ведь этот шрам у него от нее. Ей хотелось бы коснуться легонько руками красной отметины преступления, но в вагоне сидели люди, она не могла и не хотела делать этого на глазах у совершенно чужих и незнакомых. Более того, брат настолько умиротворенно спал, что она побоялась, что сумеет нарушить его сон. Странно, что он настолько спокойно спит, когда ее мучат демоны. Странно, что он не ведает и не ощущает, какой ужас творится у нее в душе. Странно, что он может просто спать, пока они незаконно, презрев запреты родителей, бегут неизвестно куда и неизвестно зачем, совершенно без денег и связей. Странно, что он не боится. Ино вздохнула и опустила голову ему на плечо. Он, казалось, вздрогнул, но не проснулся, продолжив умиротворенно вздыхать во сне. Вагон был практически полон, но мало кто обращал на них внимания. Девушка с опаской покосилась на сидящих через проход, напротив них, людей. Никто, абсолютно никто не глядел в их сторону. Ей стало интересно, как на них смотрят со стороны, похожи ли они на брата и сестру? Выглядят ли они как любовники? И что можно увидеть в их глазах, когда они устремлены друг на друга? Грех или право на счастье? Запрет, извращение или то, что другие зовут любовью? Она вспомнила вдруг, как Сасори говорил о любви, как не верил в нее и спокойно рассказывал ей о том, что это слово вуалью прикрывает грязное, порочное, животное, низменное и первобытное, как излагал свою теорию умными словами, а потом, отчаявшись, безумный, говорил ей, что любит. «Я люблю тебя, стерва», - почти прокричал он тогда. Его погубило то, во что он не верил. Его настигла кара собственного нигилизма. Его поразило то, что он отрицал. Какие муки терзали его тогда, что так сильно ело его изнутри в ту минуту, что он попрал разом всё то, чем жил до этого? До какого отчаяния надо быть доведенным, чтобы разрушить в одно мгновение всё то, что строилось годами? Одно она знала точно: она тоже повинна в случившемся. Если бы она только не давала ему надежду, если бы только не впутывалась в порочные сети, если бы только не шла на поводу у израненного сердца, которое устало бороться и поддалось малодушию… Если бы только. Сожаление железным ошейником стянуло ее шею. Как жаль, что нельзя изменить прошлое – она сделала бы всё по-другому, она не наворотила бы столько дров, она была бы более сильной и благоразумной.
- Где мы? – послышался сдавленный, хриплый голос брата. Ино вздрогнула и посмотрела на юношу. Он сонно глядел в окно, часто моргая, пытаясь привыкнуть к свету.
- Я не знаю, - ответила она. – Скоро мы уже должны приехать.
- Я боюсь, - едва слышно прошептал Дейдара. Ино с тревогой взглянула на него и сильнее сжала его ладонь в своей руке. Она сама боялась не меньше.
- Я тоже, - прошептала она. Что их ждет? Что будет там? Обретут ли они счастье в том огромном, полном одиночества, городе?
- Мы неправильно поступили. Мы могли… объясниться лучше, убедить их как-то… - Его голос срывался и дрожал, слова давались тяжело.
- Мы не могли, - жестко прервала Ино. – Они не поймут. Никто никогда не поймет.
Повисло тяжелое молчание. Дейдара не был согласен с ней. Он не мог не верить, что люди более доброжелательные, чем считает Ино. Он хотел верить, что его отец по-настоящему любит их, что он принял бы, если бы они могли объяснить всё спокойно, если бы это прошло без раздражения и гнева. Он был уверен, что тогда отец встал бы на их сторону, тогда бы…
- Я уверен, они бы поняли, - произнес Дейдара. Сердце тяготило сознание, что они уехали просто так, ничего никому не сказав, подло и вероломно сбежав, причинив боль самым близким людям. Существовал другой, более лучший выход.
- Ничего бы они не поняли, - со злостью процедила Ино. – Что могут они понять, они же мещане, простые обыватели, у которых вся любовь сводится к выбору занавесок в кухню?!
- Ты слишком категорична, - спокойно проговорил Дейдара. Его сердце восставало против таких резких суждений, против настолько жестоких отзывов о людях, которые ее породили. – Если бы их любовь сводилась только к этому, тебя бы не было.
Ино хмыкнула раздраженно. Как он не понимает? Как он может быть таким спокойным и думать, что эти бездушные люди могли производить в своих механических сердцах любовь? Как он может сравнивать, ставить на одну планку то, что происходит между ними, и то, что творится между ее родителями?
- Это была ошибка. Случайность. Одна никчемная ночь во время командировки твоего отца. Обыкновенная похоть.
- Если бы это было похотью, мой отец не поддерживал с твоей матерью тесную связь. И не возобновил бы отношений.
- Ты защищаешь его? – со злостью выпалила Ино. Она резко вырвала руку из ладони брата.
- Нет. Я просто понимаю его.
- Ты защищаешь его! Ты защищаешь этого ужасного человека, который настолько подло поступил с нами, который разрушил всю нашу жизнь, мою жизнь! – она истерически громко дышала, слова вылетали мгновенно, почти достигая уровня крика. На них уже стали поглядывать рядом сидящие пассажиры, с интересом наблюдая, чем же закончится эта ссора.
- Давай просто выйдем в тамбур? - прошептал Дейдара, с опаской глядя на жадные до любопытства физиономии.
- Хорошо, - сдержанно ответила Ино и недовольно встала с места. Она, не глядя ни на что и ни на кого, не дожидаясь брата, прямо и уверенно прошла длинный вагон под скрытыми взглядами любопытствующих. Дейдара молча последовал за ней, про себя подивившись тому, сколько достоинства и сдержанности было в каждом ее ломаном, нервном движении, в каждом изгибе ее точеного тела.
В тамбуре было громче, чем в вагоне. Намного громче. Грохот колес по рельсам бил по ушам, проникая глубоко в голову. Ино явственно ощутила, как у нее резко заболела голова и непонятно откуда взявшееся чувство рвоты подступило к горлу. Она оперлась о холодную стену тамбура, терпеливо ожидая реакцию Дейдары и стараясь скрыть от него, что ей вдруг стало дурно. Юноша встал напротив сестры, внимательно рассматривая ее. В ней было столько стойкости и непоколебимой уверенности, что он невольно ощутил, что в споре проигрывает ей. Слишком гордая, прямая, несгибаемая Ино, его Ино, сильная девочка, которая ни за что не согласится с ним, никогда, даже несмотря на то, что любит. Он был поражен, обескуражен. Впервые он вошел с ней в открытое столкновение, впервые их перепалка была настолько серьезной, впервые они были яро не согласны друг с другом и не желали уступить один другому. Это холодное противостояние так не было похоже на то, что обычно происходило между ними. Слишком сложно, слишком серьезно. Непривычно.
- Я не хочу начинать нашу новую жизнь с ссоры, - хрипло проговорил Дейдара. Каждый звук давался с трудом не потому, что его голосовые связки были некогда повреждены, а потому, что вся эта ситуация причиняла слишком много боли.
- Тогда перестань защищать этих ужасных людей, - проговорила Ино жестко, не поднимая взгляда с пола. Перед глазами всё плыло, голова кружилась, тело ослабло. Девушка была близка к обмороку, но старательно держалась. Она не может показаться такой слабой, только не сейчас, только не перед ним. Менее всего она сейчас хотела, чтобы он ощутил свою власть и превосходство, чтобы он понял, что она слабая и нуждается в защите.
- Я не защищаю их. Я просто хочу, чтобы ты тоже поняла их, - в отчаянии проговорил брат, с беспокойством глядя на сестру. Он видел и чувствовал, что ей не по себе, что она внезапно ослабла.
- Почему я должна понимать их? – с возмущением спросила Ино, резко поднимая пустые, бледные глаза на юношу. От этого стремительного движения голова закружилась еще больше, тело едва ли не скатилось по стенке на пол. Нечеловеческим усилием воли она сдержалась. Но откуда же эта внезапная слабость? Морская болезнь? Голод со вчерашнего вечера? Что с ней такое?
- Потому что они – твои самые близкие люди, они – твоя семья.
- Ты – мой самый близкий человек. Ты – моя семья. У меня нет другой! – воскликнула Ино остервенело.
- Я люблю тебя, Ино, - нежно прошептал Дейдара, тронутый ее уверенным отчаянием, с которым она почти выкрикнула те слова. – Но мы не можем замыкаться лишь друг на друге. Мы не можем быть счастливы, зная, что наше счастье делает несчастными других.
- Да к черту всех! – выкрикнула Ино. Она усилием воли отделилась от стены и сделала шаг, сократив расстояние между ней и братом до нескольких сантиметров. – Мне плевать на других. Мне плевать на всех. Я слишком долго ждала, пока ты мне достанешься, чтобы теперь отказываться от тебя из-за кого-то. – Она без сил прислонилась к его груди, крепко схватившись руками за его шею. Он крепко обнял ее в ответ, удивленный такими дерзкими, отчаянными словами, граничащими с безумием. Она дрожала и громко дышала, тяжело и жадно хватая ртом воздух. – Ты только мой. Ты принадлежишь только мне. Я столько перетерпела ради тебя. Я столько всего пережила, что, думаю, заслужила тебя. Я тебя выстрадала. Ты не имеешь права отбирать у меня мое единственное сокровище только потому, что кто-то считает это ненормальным. – Слова единым потоком срывались с губ, жарко таяли в воздухе, заглушаемые громким, взволнованным дыханием. Пальцы крепко впились в шею, царапая кожу, тело в лихорадке дрожало в тесных объятьях, голова измождено легла на грудь, слушая, как мятежно бьется сердце, которому стало слишком мало место. – Скажи, - задыхаясь от волнения и только что произнесенных слов, прошептала Ино, - скажи, что ты любишь меня.
- Я люблю тебя, - ответил Дейдара тихо.
- Сильно?
- Слишком.
Ино подняла на брата полный огня и влажного, нездорового блеска взгляд. Уголки ее губ приподнялись в сладкой улыбке, она прижалась всем телом к Дейдаре и потянулась навстречу ему, жаждая поцелуя. Он наклонился к ее лицу и легко, почти невесомо коснулся ее сомкнутого рта. Ее губы тут же раскрылись, всецело отдавшись во власть его устам. Он крепко и глубоко целовал ее, прижимая ее тело как можно ближе к себе, словно норовя сломать ребра и себе, и ей. Шум поезда уже не мог заглушить эха ударов сердец, которые слышались в головах обоих. Ино жадно отвечала на каждое касание его губ, страстно мяла его уста в своих, соприкасаясь языком с его языком. Им не хватало времени и воздуха. Времени, чтобы продлить эту ласку. Воздуха, чтобы не умереть от удушья на самом пике любви. Вынужденные скрываться, словно воры, дарить друг другу торопливо страсть, стоя в шумном тамбуре, где всегда было так отвратительно накурено, они пытались доказать себе, что их чувство тоже имеет право на жизнь. Да, их больное, уродливое, аморальное чувство тоже может существовать, тоже должно жить. Оно такое же истинно человеческое, как и все другие, оно такое же прекрасное, как у остальных, его тоже воспевали в стихах и о нем тоже сочинялись песни. Они тоже готовы броситься со скал, как и тысячу лет назад бросались люди, они тоже могут отдать друг другу жизни и жить во имя друг друга. Они тоже готовы убить кого угодно ради счастья друг друга. Они такие же люди. Они так же любят. Они точно так же отстаивают свое право на то, чтобы, не таясь, свободно любить друг друга.
Ино прервала поцелуй и мягко отстранилась от брата. Слабость в ее теле лишь усилилась, а головокружение стало настолько ощутимым, что девушке казалось, будто она сидит в огромном аттракционе, который движется по кругу с колоссальной скоростью. Но эта немощность теперь была порождением чувства, теперь это было пьянящая потеря рассудка от эмоций, во власть которых она, наконец, позволила себе отдаться. Никогда еще она не жила и не дышала, настолько полно, как сейчас. Никогда еще она не ощущала себя настолько свободной.
Дейдара не мог отделаться от мысли, что он связан. Он не мог запретить себе думать о том, что он держит в объятьях девушку, которая рискует стать его палачом и погубить его. Предчувствие, теснившее душу, усилилось троекратно, разрослось и грозило поглотить другие чувства, рождавшиеся в его сердце к девушке, которая по крови была его сестрой. Он знал, что они бегут от проблем, как дети. Он знал, что они поступают бесчестно. Он знал, что с каждым новым поцелуем они заражают друг друга ядом распутства и разврата. И, конечно, он знал, что он любит эту девушку, которой так плевать на его угрызения совести, на его личную свободу и на его чувства, - как никого другого; любит так сильно, как никогда еще не любил. И потому потворствует ей в ее капризах, какими бы безумными и своевольными они ни были. И потому он сделает так, как она хочет. И потому он перестанет защищать людей, которых она так поносила. Он останется верен ей, хотя совершенно не откажется от своих убеждений. Его угрызения совести касаются только его.
- Я узнаю эти места, - произнесла Ино, глядя в окно. – Совсем скоро мы будем на месте.
Дейдара ничего не ответил, только вздохнул устало и прижал тело девушки к себе, как будто стремился раздавить его в своей безумно сильной хватке.
Он чувствовал, они совершают ошибку.

Когда они вышли на пыльном, многолюдном вокзале Токио, Дейдаре в нос ударил резкий, безумный запах, рискующий забить его дыхательные пути. Он был изумлен таким большим количеством людей в одном месте, таким буйством красок, безумием, поспешностью и безразличием. Только он переступил желтую черту на гладком и чисто выскобленном мраморном полу станции, как тут же очутился в совершенно ином мире, который жил по правилам, совершенно ему незнакомым. Восприимчивого и тонко чувствующего Тсукури поразил дух хладнокровия, распространяющийся далеко вокруг: лицо каждого спешащего в людском море выражало скуку и полное равнодушие к тому, что творилось вокруг. Как можно было настолько ловко двигаться в потоке тел и при этом выражать полную безучастность к происходящему? Юноша удивленно глядел на оживленный перрон и не мог поверить, что ему тоже придется как-то протискиваться в толпе, ища выход. Его бурная фантазия художника не была способна нарисовать картинку этого действа. Зато она вполне могла зацепиться за фигуру странно и вульгарно одетой девушки, которая стояла возле поезда и высматривала среди выходящих из вагона кого-то. Ее кричащий и безвкусный вид никого не трогал: осветленные до седины волосы с несколькими разноцветными прядями, неприличный, бронзовый загар, совершенно нелепый макияж с толсто подведенными глазами, обилие брелков, заколок, аксессуаров и прочих украшений на одежде. Она была похожа на свихнувшуюся, но других мало трогал ее облик. Он слышал и знал, что в столице каждый стремится выразить себя и порой прибегает к самым смелым методам, но чтобы настолько!
Ино заметила удивление брата и сдержанно посмеялась, взяв того за руку в знак поддержки. Как же он забавен! Она давно привыкла к такому и даже скучала по царящему тут безумию, а он смотрит на это, словно на зверства варваров. Дейдара, ощутив прикосновение родной ладони, отвел взгляд от безвкусно одетой девушки и посмотрел с надеждой и страхом на сестру, как будто спрашивая ее: «Неужели тут возможно жить?» Она улыбнулась тепло и нежно и уверенно повела за собой Тсукури прямиком в бурю человеческого хаоса. Странным образом она лавировала среди движущихся тел, умело ведя за собой, так что за весь путь, что они пересекали вокзал, никто с ними не столкнулся. Когда же они минули еще одно препятствие в виде здания вокзала и очутились на оживленном тротуаре, перед Дейдарой открылся еще более сумасшедший вид на широкую автостраду с постоянно движущимися автомобилями. Его также поразило многообразие вывесок, соревнующихся друг с другом по размерам, яркости, изяществу и степени оригинальности. Ни одного жилого дома, одни магазины, кафе, торговые центры, кинотеатры. А за ними – огромные, сливающиеся с облаками, небоскребы, напомнившие ему огромных исполинов, грозящихся поглотить слишком ничтожных людей только ради забавы.
- И что теперь? – спросил растерянный юноша.
- Прежде всего, нам надо найти жилье, - деловито и уверенно ответила Ино, нисколько не напуганная, раскинувшейся перед ней, как бездна, неизвестностью.
- И где нам его искать? – совершенно обезумев от страха, обреченно проговорил Дейдара.
- Давай сначала просто снимем номер в гостинице, а потом займемся поисками? – Ино вдруг стала страшно раздражать эта потерянность и незнание элементарного в брате. Как он может быть таким наивным, задавать настолько глупые вопросы и скидывать все бытовые и насущные проблемы на нее? Она надеялась, что он быстро возьмет ситуацию в свои руки, но, похоже, он был чрезмерно напуган непривычной обстановкой. С явным неудовольствием она почувствовала себя вдруг матерью-одиночкой с пятилетним ребенком на руках, который задавал совершенно дурацкие и безосновательные вопросы вроде: «Почему небо голубое?»
Похоже, мучиться придется только ей.

Вечером, после поисков, окончившихся довольно успешно, Ино и Дейдара возвратились в гостиницу совершенно усталыми и разбитыми. Девушка злилась на брата, которого приходилось таскать за собой везде и всюду, словно непослушного ребенка. Злилась за его медлительность, растерянность, испуг и за то, как сильно он сжимал ее руку, пытаясь защититься. Как он мог оказаться таким беспомощным и бесполезным, настолько боязливым? И как он мог не проявлять активного участия в выборе квартиры, всецело отдаваясь ее опыту? Планировку, осмотр, вопросы – всем занималась она. Она вела беседу с агентами, она задавала каверзные вопросы и проверяла каждый угол. Именно она считала деньги и ломала голову, могут ли они себе позволить такой вариант. Дейдара просто стоял в стороне, совершенно беспомощный и не знающий, что делать. И потому, как только за ней и братом закрылась дверь их номера, она, ничего не сказав, прошла в ванну и демонстративно закрылась там, показывая всем своим видом, как сильно она недовольна и разочарованна. Тсукури испустил изможденный выдох и плюхнулся на свою кровать. На ресепшне Ино попросила номер с раздельными кроватями, особенно сильно подчеркнув слово «раздельные».
Он тоже был зол на себя не меньше, а пожалуй, даже больше Ино. Это было так не похоже на него, ведь он всегда довольно быстро приспосабливался к любым изменениям и брал инициативу в свои руки. Почему он был так сильно напуган, что страшного он увидел в токийской толпе, что так чурался ее? Он всегда воображал себе этот город, как место, где всем удобно и комфортно. На деле тут оказалось настолько тесно, что свободное пространство вырывали зубами, с мясом. Места в метро не уступал никто никогда и никому. На оживленных проспектах все двигались так, как захотят и где захотят, не стремясь огибать идущих навстречу. Во время осмотра одной из квартир пришли еще другие люди со своим агентом и Ино, совершенно забыв о принципах и том, что предъявляла претензии к гнилым петлям на дверях, с горящим хищным взглядом начала довольно громко выражать уверенность, что сделка почти состоялась и они готовы взять эту квартиру. Просто она была истинной жительницей этого города и знала, что тут всё надо вырывать силой, пока кто-то другой не сделал этого. Всё это было настолько диким для него, привыкшего к размеренной жизни в провинции, где найти жилье не составляло большего труда, где никто не был настолько притязателен и прозорлив, где никто не гонялся друг с другом и где практически все, наоборот, стремились помочь друг другу. Он помнил, как в детстве часто ходил с матерью в соседские дома, где она помогала другим женщинам готовить, когда планировалось большое торжество, или украшать комнаты для какого-либо случая. И всё это совершенно бесплатно, естественно и добровольно. Тут же никто никого не знал и не стремился узнать. Все друг другу враги, все друг для друга – хищники. Неужели ему придется теперь изо дня в день вращаться в этой среде?
Ино вышла из душа, прервав его раздумья внезапным, душистым запахом пара и различных гелей. Облаченная лишь в халат, с влажными, короткими волосами, она гордо прошествовала мимо его распростертого на постели тела, совершенно не обращая на него внимания, и села, положив ногу на ногу, на свою кровать, а затем принялась усиленно втирать в ладони какой-то крем. Весь ее вид выражал бесконечное недовольство Дейдарой, постоянный, немой укор в его сторону и непрестанную критику его чувств, от которых он не мог избавиться. Она не желала понимать, насколько он удивлен и напуган, как ему необходима сейчас поддержка и как он сам мучится от собственной несостоятельности. И он, пожалуй, имел полное право злиться и на нее тоже за такую нечуткость и неуважение к его эмоциям. Только почему-то он не делал этого. То ли был слишком усталым, то ли не хотел тратить себя на настолько никчемное и бесполезное ощущение.
Он молча встал с постели и прошествовал в освободившуюся ванную, чтобы смыть с себя, наконец, весь позор и все унижения сегодняшнего дня.
Спать они легли, не обмолвившись друг с другом ни словом и ни разу друг к другу не прикоснувшись.

Ино поднялась очень рано, несмотря на усталость, которая никуда не ушла, и желание поспать подольше. Дейдара спал, как младенец, что разозлило ее в очередной раз. Как он может спать настолько крепко после всего, что случилось? Неужели его совершенно устраивает, что она тянет на своих плечах всю ситуацию, и он не собирается что-то делать для облегчения ее ноши? Однако сейчас ее заботило больше совершенно другое. Она не рассказывала никому, но вскоре после операции Дейдары она получила письмо от Акасуны, в котором тот в совершенно несвойственном ему тоне писал о том, как он винит себя и что всю оставшуюся жизнь он проведет, замаливая грех. Конечно, Ино не могла не углядеть в этом письме настоящую причину его отправления именно ей: он хотел узнать, остался ли его друг жив. В холодном и даже деловом тоне девушка сразу же написала ему ответ, где сухо изложила факты, совершенно пропустив эмоциональную сторону. Она надеялась, что такой ответ отобьет у него всякую охоту писать ей дальше, и сожгла его первое и последнее, как она надеялась, письмо. И как только она забыла об этом, ей снова пришла мучительная корреспонденция, где Сасори был бесконечно рад тому обстоятельству, что Дейдара жив и даже не желает думать о том, что произошло. Акасуна также описал подробности своего скучнейшего быта в деревне, где он поселился, и его новую деятельность рыбака. В конце он просил не оставлять письмо без ответа, и именно это вынудило Ино ответить ему, после чего у них завязалась переписка, мучившая ее. Каждое новое письмо он подписывал новым именем, чтобы не вызывать подозрения домашних, но девушке всё казалось, что все в доме знают об их тайной связи. Она боялась, что однажды Дейдара первым возьмет этот конверт из почтового ящика и вскроет его. Перед отъездом Ино написала Акасуне письмо, где говорилось, чтобы он не спешил отправлять ответ, пока не получит от нее еще одно письмо с разрешением, но всё боялась, что он ослушается ее просьбы, ведь он всегда делал всё против воли и вопреки желаниям близких. Ино встала с постели, аккуратно подошла к сумке и извлекла оттуда последнее письмо полученное от Сасори, на которое она ответила просьбой не писать ей пока. Она, стараясь не шуметь разворачиваемой бумагой, извлекла исписанный лист и принялась перечитывать. Он писал о том, как одиноко ему: «Одиночество – это не отсутствие людей рядом, это даже не отсутствие кого-то внутри, одиночество – это отказ от самого себя, это постоянное безразличие к собственному «я», его чувствам и желаниям». Он писал о том, сколько книг он читает и как он стал понимать многое: «Мои вздорные теории, рассуждения о чувствах были поистине бредом пятнадцатилетнего подростка, поверхностно знакомого с нигилизмом. Глупо было отрицать то, отчего я сам и погибал, чего так сильно жаждал всегда». Он чрезмерно много критиковал себя и сравнивал с живущими рядом, простыми людьми: «Я не видел и не хотел видеть истинных ценностей. Я снимаю комнату у семьи рыбака, под началом которого работаю. Он относится ко мне, как к собственному сыну. В такие минуты я остро ощущаю тоску по родителям и понимаю, насколько же глуп я был, добровольно отгораживаясь от собственной семьи», «Здешний люд живет простой и размеренной жизнью. Я встаю вместе с рыбаками еще до рассвета, готовлю сети, проверяю крепления. Я провожу день в море до самого вечера и мне некогда отдыхать. Улов огромный, и постоянно приходится поднимать сети, освобождая их. Руки болят от такой работы, и кружится голова. Но этот труд мне приятен. Он честен и прост. И получаешь ты за него справедливо. Эта работа дала мне понять, насколько же мы все были далеки от истинных ценностей, насколько же непостижима нам казалась жизнь. А она проста, как песни рыбаков. Она проста и не требует особой вдумчивости. И в ней очень много смысла». Странно, но письмо циничного Сасори было таким искренним, будто его писал совершенно другой человек. Жизнь проста, твердил он. Хотелось бы и ей так думать, хотелось бы и ей так жить.
- Что это? – Девушка вздрогнула от внезапно раздавшегося над самым ее ухом вопроса. Она резко повернулась лицом к неизвестно откуда возникшему Дейдаре и поспешно скомкала письмо в руках, заведя их за спину. – Что это такое? – зло и недовольно повторил брат, чувствуя во всем этом предательство. Обстоятельства удивительным образом сплетались у него в сознании в единую картинку: теперь ясно, почему Ино так холодна к нему. Только непонятно, зачем понадобилось тащить его за собой в Токио, когда она и сама могла справиться.
- Письмо, - неуверенно ответила Ино, готовая защищаться до последнего.
- От кого? – спросил Тсукури, втуне догадываясь об ответе.
- Моя переписка – мое личное дело, - дерзко сказала девушка, с вызовом глядя в глаза Дейдаре.
- У тебя слишком много «личного», тебе не кажется? – взъелся юноша, доведенный до гнева.
- Я имею на это право! – возразила Ино, тоже перейдя на крик.
- Какого хрена тогда я тебе нужен? – Голос Тсукури охрип настолько, что едва внятно издавал звуки. Хотелось кашлянуть, но Дейдара сдерживался. Он не мог ударить лицом в грязь в такой момент.
- Потому что я люблю тебя, идиот, - задыхаясь, прокричала Ино. Она не ожидала от себя такого выпада, совершенно не планировала говорить нечто подобное после всего, что произошло между ними, но слова сами сорвались с языка, предательски повиснув в воздухе.
- Малозаметно, - совершенно спокойно ответил юноша на выпад сестры. Ее поведение было уж очень подозрительным. Она не стала бы скрывать от него письмо, будь там что-то незначительное. Не стала бы брать его с собой и перечитывать тут, пока он спал. Не стала бы так реагировать на его вопрос.
- Если ты не видишь этого, не значит, что так и есть, - отчаянно защищалась Ино, комкая в руках несчастное письмо.
- Покажи мне это, - требовательно сказал Дейдара, протягивая руку.
Ино с надеждой посмотрела в его глаза, полные холодной ненависти и угрюмой уверенности в правоте своего хозяина, а потом истерически бросила скомканный лист прямиком в его ладонь. Тут же она отвернулась от него, вся дрожа в нервном напряжении и едва сдерживаясь от предательских слез. В этой сцене было столько унизительного недоверия, столько грязи, столько эгоизма.
Дейдара разгладил лист и принялся читать. Почерк он узнал сразу, и тут же его захлестнула волна ненависти. Значит, она поддерживает связь с этим ублюдком, который причинил им обоим столько боли, значит, она не отпустила его, жалеет, совершенно не заботясь о чувствах брата. Значит, ей плевать на него. Что ж, зато теперь всё ясно! Юноша бегло прочел письмо, в котором не понял ни строчки из-за застилающего взгляд гнева, а затем бросил лист на пол и проговорил:
- Мы совершили ошибку. Мне лучше вернуться. Я возьму денег только на обратный билет, остальное оставлю тебе. Родителям ничего не скажу, не волнуйся.
Ино повернулась к нему лицом, в котором читалось отчаянное безумие погибающей. Доселе сдерживаемые слезы выступили на ресницах и реками заструились по щекам. Она бросилась на пол, прямиком к ногам брата и с неистовой силой повисла на нем, обняв руками его талию.
- Не пущу, - истерически прошелестела она, дрожа всем телом.
Дейдара был удивлен и напуган такой нездоровой реакцией. Он не мог понять, как она может так цепляться за него, если всё это время тайно переписывалась с тем, кто причинил им столько несчастий. Наверняка, их еще связывает что-то, так какой смысл ей держаться за него? Он пытался найти логическое объяснение, но не мог. А Ино продолжала безудержно рыдать, мертвой хваткой захватив его тело. Юноша легко и осторожно положил ладони на сотрясающиеся плечи сестры и проговорил вкрадчиво:
- Не надо, успокойся.
- Не уходи, - рыдала она, задыхаясь, поливая его слезами и крепко хватаясь за него соскальзывающими ладонями.
- Не уйду, только успокойся, - в последней попытке избавиться от нее, обреченно ответил юноша.
Она недоверчиво, как ребенок, которому ничего не остается, кроме послушания, выпустила брата из хватки, подняв на него взгляд, полный слез и надежды на то, что он не обманул. Тсукури взглянул на нее с удивлением, в сотый раз стараясь найти объяснение ее поступку.
- Встань, - тихо проговорил он, хватая ее за руки и помогая подняться с колен. Она по-прежнему всхлипывала, но уже начала успокаиваться, убедившись, что он и правда пока не собирается уходить. – Успокойся, и давай просто поговорим, - осторожно и заботливо шептал он, хотя разговаривать не было никакого желания, потому что он не знал, какое разумное объяснение существует всему происходящему между ними. С тех пор, как они очутились в этом городе, они только и делают, что ругаются.
- Я и правда люблю тебя, - жалобно прошелестела Ино, виновато глядя на него. Она была похожа на ребенка: растрепавшиеся, короткие волосы, огромные глаза в обрамлении слипшихся от слез, бледных ресниц, красный, шмыгающий нос и пухлые, дрожащие губы. Она была похоже на ребенка и нельзя было не почувствовать к ней, такой, умиления, любви, желания защитить. Дейдара с трудом сдержался, чтобы не обнять ее, прижав крепко к себе. Он понимал, что если сделает это, так и не получит объяснений и потому сохранял спокойствие и оставался непроницаем.
- Тогда объясни по порядку, что произошло.
Ино принялась сбивчиво рассказывать, изо всех сил стараясь донести до него, что она тоже не в восторге от этой переписки, что Сасори одиноко сейчас и что он требует сочувствия и прощения. Она пробовала взывать к его чувству долга перед другом, к тому, что необходимо прощать и забывать обиды, хотя и знала, как неубедительно звучат ее слова. Она первая, кто не способен прощать. Она первая, кто помнит всё, даже самые мелкие и незначительные обиды. Дейдара молча слушал, стараясь поверить, понять, но не мог он просто так выкинуть из головы всё поведение Ино, не мог просто так принять эту глупую версию и объяснить ею всё случившееся за вчера и за сегодня.
- Но если всё так просто, почему ты не сказала мне сразу?
- Я боялась, что это причинит тебе боль. Я не хотела напоминать тебе лишний раз о том, что случилось, тем более, когда пришло первое письмо, ты не разговаривал со мной.
Дейдара измождено вздохнул, взглянув на девушку, которая смотрела на него так виновато, с такой скорбью в глазах, что невозможно было не поверить в ее невинность. В конце концов, юноша просто решил поверить и отбросить в сторону все сомнения, вспомнив о таком чудесном слове, как «доверие». В знак прощения он обнял Ино настолько крепко, что той показалось, будто ей ломают кости, а потом прошептал на ухо сестре:
- Давай пообещаем, что будем доверять друг другу?
Она лишь кивнула в ответ, легко припав губами к его шее.