Параллель. Боль в тебе. 6.

С тех пор, как Ино появилась в его жизни, он не мог найти себе покоя. Он не находил его еще задолго до ее появления, когда отец сообщил ему, что у него где-то в Токио есть дочь. Тогда он воспринял эту новость слишком враждебно, настолько, что захотелось убить отца. Он всю жизнь считал его авторитетом. Неприкасаемым, лучшим. Он всегда думал, что он любил маму. Настолько сильно любит, что не чурался целовать ее, мертвую, разобранную на кусочки. А теперь оказывается, что вся его жизнь, весь ореол его ослепительной святости и идеальность всего лишь фальшивка.
Он ненавидел отца. Первые недели.
А потом пришло понимание. Понимание того, что он не имеет права судить.
Понимание того, что у отца были причины.
Понимание того, что он тоже мог ошибаться.
А потом Дейдаре просто стало наплевать.
Ему чужда была мысль, что у него есть где-то сводная сестра и что она скоро будет жить с ним под одной крышей. Больше всего его выворачивало наизнанку от сознания того, что с отцом будет спать чужая женщина. Что она внезапно, не имея на это никаких прав, будет хозяйничать здесь. Что будет вытирать пыль с маминой мебели, поливать мамины цветы, копаться в мамином саду. Ему была ненавистна мысль, что какая-то совершенно незнакомая ему женщина внесет в их одинокий, холостяцкий уклад прежнюю легкость и женственность. Она поменяет все картины в гостиной. Она снимет зеленые шторы, купленные еще при маме, потому что они уже потускнели и в конец испортились. Он вынашивал в себе это чувство, и чем больше оно становилось, тем неотвратимей был приезд чужих ему людей в его с мамой дом.
Он начал о многом жалеть. Пожалел, что не съехал своевременно от отца, посчитав, что тому одиноко станет в огромном и пустом доме. Пожалел, что не уехал в Токио, как того хотел после окончания школы. Пожалел, что не предпринимал серьезных попыток для поступления в художественный университет. Он вдруг о многом начала жалеть. Но больше всего он жалел о том, что всю жизнь, как дурак, доверял отцу. Он вообще всем и всегда доверял. Дурацкая черта. Теперь из-за этого фальшивого, никому не нужного доверия, ему придется ждать весны, чтобы уехать отсюда в столицу и поступить там в университет, как давно того хотел.
Все его девятнадцать лет жизни прошли более чем никчемно.



Он стоял на пороге ее комнаты и молча, сосредоточенно разглядывал ее тонкую, изящную фигуру, находившуюся в ореоле серебристого света, что вливался из окна. Она стояла прямо, без движений, словно не дыша, вбирая в себя этот странный, мистический свет пасмурного утра. Она даже не взглянула на него, когда он без спроса вошел в комнату, ничего не сказала, осталась такой же царственной и безмолвно-прекрасной в этом серебристо-сером сиянии, что делал ее фигуру тонкой, хрупкой, хрустальной и немного нежной. Он заметил, что из ее фигуры как-то странно исчезла болезненная резкость и угловатость рук, тонкость и нервность длинных, изящных пальцев, очертания приобрели такую нужную мягкость, округленность. Он любил ее тело, всю ее фигуру, которая в своих изящно-нервных изгибах изобличала боль, и сейчас ему внезапно захотелось тихо подойти сзади и обнять ее, крепко, неистово, чтобы она задохнулась.
Но вместо этого он с болью, почти до предела впиваясь пальцами в мягкую поверхность ладоней, сжал руку в кулак, напрягся, отвел сурово-болезненный взгляд от сестры и со странной резкостью, совершенно необъяснимой и нервной, произнес, весь бледнея и едва дрожа, словно в лихорадке:
- Надо поговорить.
Его тон сейчас слишком не походил на тот, каким он обычно разговаривал со всеми ему далекими людьми. В голосе не слышалось ни капли радости и веселости, он был слишком серьезен и строг, словно не принадлежал ему вовсе. Он сглотнул. Надо взять себя в руки. Надо прекратить показывать своё истинное лицо ей, такой болезненно-прекрасной, нездорово драгоценной и хрупкой. Надо перестать впускать людей в свою жизнь.
- Что такое? – ее голос был сравним с ледяными порывами ветра – он был также колок и беспощаден.
Дейдара разжал ладонь, взглянул с прежней лукавой ласковостью на девушку и насмешливо-нежным тоном проговорил:
- Как насчет того, чтобы развлечься вечером?
Она мгновенно повернулась, взглянув на него ничего не выражающими глазами, взгляд которых вновь стал причинять боль коже и неистово сильно колоть, словно мороз.
- С тобой что ли? – как-то осторожно и тихо спросила она.
- Не только, - радостно произнес Дейдара, улыбаясь. А в душе в это время всё сжималось от неясной тоски и боли, от того, что она смотрела на него, от того, что он был так жалок и одинок в целом мире, от того, что притворяется. – Я познакомлю тебя с друзьями. Будет весело.
- Не хочу, - мгновенно ответила она, капризно фыркнув и вновь отвернувшись к окну.
Он разозлился. Настолько сильно разозлился, что еле сдержал себя. Руки вновь напряглись, а ладони сжались в кулаки. Он весь задрожал от гнева, словно в ознобе. Она играет с ним. Она просто дурит его. Если бы она только знала, скольких усилий ему стоит каждый раз разыгрывать перед ней спектакль, изображая из себя сгусток дружелюбия и жизнерадостности, если бы она знала, как один ее взгляд может причинить нечеловеческую муку, если бы она только ведала, что она, словно вампир, забирает у него все силы, рушит его крепость, в которую он себя заточил, чтобы никто не смог к нему пробраться. Она медленно его уничтожает, убивает, душит.
- И какой интерес сидеть все дни дома? – сдерживаясь, насмешливо и небрежно спросил он, глядя на ее спину, на высоко собранные в хвост платиновые волосы, которые источали сияние в ореоле ртутного света.
- Не твое дело, - грубо, с гневом в голосе и толикой боли, отчаянно-дерзко и упрямо ответила она, вцепившись ладонями в подоконник.
Он заметил это. Заметил, как при этом качнулось в дикой ярости ее тело, заметил, как она вся напряглась. Он попал в ее больное место. На губах появилась азартная улыбка. Настоящая.
- Тебе сколько лет? – насмешливо спросил он. – Вроде не старуха, а дома сидишь постоянно.
- Я не обязана отвечать, - захлебываясь гневом, ответила она.
- Неужели настолько старая? – смеясь и получая удовольствие от того, что она злится, спросил он.
- Мне семнадцать! – сдерживаясь, произнесла она нервно.
- Вот видишь, в самом расцвете сил. Так почему бы не пойти погулять вечером? – сохраняя прежний тон, сказал Дейдара.
Она повернулась к нему лицом, и в ее холодных глазах на секунду вспыхнули огоньки боли, но потом вновь исчезли в холодном льде ее взгляда.
- Это не для меня. Я не люблю и не умею развлекаться, - сказав это, медленно, спокойно и резко, она вновь повернулась к окну, показывая, что разговор окончен.
Дейдара чувствовал буквально кожей, насколько он глубоко и больно ее задел. Ему не было стыдно и он не чувствовал себя виноватым. Единственное, что волновало его сейчас, что чувствует Ино. Насколько глубока ее мука, как сильна ее боль. Однако он был уверен, что даже если будет знать точно, какова ее ноша, он не сможет ее себе вообразить, потому что ее боль всегда была немыслима. Он бы согнулся и упал на пол без сил, если бы сейчас чувствовал то, что испытывает она. В ее хрупком теле, в окончаниях ее нервов, в каждой капле ее крови рождались и умирали вспышки боли, боль была везде, она была в ней всецело и навсегда. Она была в ней вся, словно черная дыра, и ее пульсации ощущались Ино ежесекундно. Он это точно знал.
- Но попробовать-то можно? – спросил он осторожно, тихо, серьезно и ласково, стерев с лица прежний защитный налет веселости.
Он видел, как тело Ино сковала оцепенелость. Чувствовал и знал точно, что она сейчас судорожно размышляет, не зная точно, что сказать. Он хотел бы подойти и успокоить ее хаос в голове одним легким касанием ладони к ее тонкому, маленькому плечу. В комнате воцарилась невообразимая тишина, такая, какая обычно бывает между двумя близкими людьми, где все слова сказаны и остается общаться лишь взглядами. Казалось, расстояния между ними стерлись. Не существовало этих четырех-пяти метров, что разделяли их обоих, они были совсем рядом, близко, настолько близко, что он слышал ее дыхание, ощущал незаметные движения ее тела и был свидетелем всех процессов, что текли в ее организме. Больно и надломлено.
Она нервно и резко повернулась к нему. Глядя выжженными синим льдом глазами, с переплетениями белых жилок, что образовывали радужку, она глубоко вздохнула, плотно сомкнула губы в одну резкую, яркую линию и со злостью, по слогам, медленно и раздельно тихим и нервным шепотом выплюнула:
- Я не хочу.
Она ясно дала понять, что не даст себя уговорить, что бесполезно строить тут из себя заботливого братца, который старается развлечь сестру. Между ними не было никаких отношений. Они просто люди, оказавшиеся по воле обстоятельств под одной крышей. И надо терпеть, пока не представится случай вырваться отсюда. Она не хотела становиться ближе. После той ночи, позорной для нее ночи, она не хотела и далее становится частью его жизни, обнажать свою душу и быть всецело в его власти. Она медленно умирала от разъедающей ее существо боли. Тихо, без стонов и слез. Так холодно, гордо, красиво и героически. Никто бы так не смог. И его это заботило. Заботило, волновало и печалило. А еще он завидовал ей. Завидовал тому, как она стоически переносит боль, завидовал, что она не жалуется, завидовал, что не сворачивает с предназначенного ей пути. Завидовал, что она не фальшивит и не изворачивается, как он. Завидовал, что ей не надо исполнять роль солнца, которая отнимает безраздельно много сил.
Он усмехнулся с какой-то странной, больной иронией, сквозившей в искривленной линии его ровных и красивых губ.
- Я тоже не хочу, - совершенно искренне, тихо и мелодично, почти нараспев произнес он, отчего по телу девушки пробежал стройный ряд мурашек, он видел это по ее изменившемуся взгляду, по тому, что она внезапно сцепила пальцы, стиснув ладони, по тому, что едва заметно качнулась и чаще задышала. Дейдара улыбнулся. По привычке, но настолько чистой и светлой улыбкой, что удивился сам себе. Со смешком в голове он произнес: - Но ведь жизнь это не только твои прихоти, верно?
Она изогнула бровь скорее презрительно, чем удивленно, а потом нервно и раздраженно ответила:
- Мне плевать. Я буду делать то, что хочу.
- А как же обязательства? – улыбнулся он. – Если тебе захочется убить кого-то, ты сделаешь это?
- Сделаю, - остервенело выговорила она, закипая от злости и сжимая пальцы в кулак.
- И разве такая жизнь имеет смысл? – усмехнулся он, заметив, что их непринужденная беседа каким-то образом начала перетекать в философский спор.
- Жизнь вообще не имеет смысла, - проговорила она твердо и задумчиво, как будто уже давно так решила для себя. – В конце всё равно все умрут.
Дейдара засмеялся. Да, он знал это и тоже думал так одно время. Пока не начал заковывать себя в сверкающую счастьем броню и перестал думать о таких вещах. И сейчас, после ее слов, в сознании возродилось вновь то самое, что было давно забыто и похоронено. Оно воскресло, восстало из пепла и причинило много боли. Мгновенно нахлынувшей боли, что жгла, как раскаленное железо и сметала все на своем пути, словно пришедшая с моря буря.
- Жизнь дана на то, чтобы жить, а не за тем, чтобы думать о смерти, - дрожащим от смеха голосом произнес он, глядя на нее с насмешкой.
Она злилась. Он видел это по ее глазам. Выжигающее холодным и безжизненным глазам, что были сейчас полны холодной ненависти и ледяного гнева.
- Я буду думать так, как мне хочется. Ты мне не указ. Если нужна будет консультация о смысле бытия, я почитаю Канта, - гневно выплюнула она, ставя неотвратимую точку в их уже успевшем ей надоесть споре.
- Ты даже Канта читаешь? – усмехнулся он.
- Представь себе.
- Интересно, что так должно довести человека, чтобы он добровольно читал такую муть? – со смешком спросил Дейдара, прекрасно зная овеет на данный вопрос.
- Уходи, - коротко бросила она, отвернув взгляд куда-то в сторону, в несуществующую точку пространства.
- Не уйду, пока не пообещаешь, что пойдешь со мной сегодня вечером, - упрямо произнес Дейдара спокойным, лукаво-ласковым тоном, каким уже вошло в привычку разговаривать с ней.
- Тогда сиди тут до старости, - зло произнесла она, глубоко вздохнув и подойдя к кровати, на которой лежала начатая книга. Уютно усевшись на мягкую поверхность постели, Ино закинула ноги и оперлась о подушку, раскрыв книгу и принявшись с интересом ее читать.
Дейдару смешило это нарочито серьезное выражение лица, этот сосредоточенный взгляд, бегающий по строчкам и наверняка ничего в них не понимающий. Она специально сейчас была такой, чтобы он ушел, оставил ее в покое и дал спокойно пропадать в своем одиночестве. За окном уже в полные права начал вступать серый и влажный день, какой бывает после грозы и перед ливнем. Зная здешний климат, Дейдара мог с точностью предположить, что вечером вновь пойдет дождь и тогда уж он точно будет ей нужен. Легкая усмешка коснулась его губ, он тихо подошел к кровати, без разрешения вальяжно лег на нее и растянулся, заведя руки за голову, с интересом глядя на читающую.
- Это и есть твой Кант? – спросил он с насмешкой в голосе.
- Нет, - коротко бросила Ино. – Это Осаму Дадзай*.
- И что именно ты читаешь? – не унимался Дейдара.
- «Исповедь неполноценного человека»**, - сквозь зубы проговорила Ино.
- Интересно? – спросил Дейдара.
Ино демонстративно захлопнула книгу.
- Пошел вон! - остервенело выкрикнула она.
- Зачем же так нервничать? – с усмешкой в голосе, нарочито заботливо спросил Дейдара. – Будешь много кричать, быстро постареешь.
- Ты меня бесишь, - вскакивая с кровати, проговорила Ино, всё больше злясь и разжигаясь. – Ты невыносимый, самодовольный лицемер, который только и умеет, что приколупываться к другим!
- Какой интересный анализ моего характера, - весело произнес Дейдара, продолжая как ни в чем не бывало лежать вальяжно на чужой кровати. – Никто до этого так подробно мня не описывал.
- Это еще не всё, - зло выкрикнула Ино. – Ты постоянно строишь себя непонятно кого, хотя на самом деле вовсе такой веселый и счастливый. И ты постоянно всех обманываешь, кругом обманываешь! И ты вообще ничего не можешь сделать сам! Ни минуты не можешь прожить без тупых и глупых разговоров. Тебе даже безразлично, с кем разговаривать, лишь бы не оставаться одному. А если и остаешься один, то сразу идешь спать. Ты меня бесишь и раздражаешь. Почему я должна тогда идти с тобой куда-то? – всё это она выпалила на одном дыхании, глядя на Дейдару, который постоянно улыбался, самодовольно хмыкая.
- Это всё? – спросил он спокойно.
- Всё! – выкрикнула Ино.
- А теперь послушай меня, - вставая лениво и нехотя с кровати проговорил Дейдара. Он положил руки в карман и медленно подошел к Ино, почти вплотную. Глядя на нее сверху вниз, улыбаясь с ласковой насмешкой в глазах, он ощущал ее гневное и быстрое дыхание и намерение ударить его. А потом внезапно начал говорить, спокойно, ровно и с прежним смешком в голосе: - А ты чересчур эгоистичная, капризная и меркантильная принцесска, которая обожает в себе всё: от фальшивой внешности до исцарапанной и больной души, которую постоянно выставляешь напоказ, мол, посмотрите все, как мне больно. И бесишься оттого, что всем плевать на то, что у тебя там внутри, ведь ты считаешь себя центром этой вселенной. Ты такая вся бедная и несчастная, незащищенная и одинокая, что готова орать об этом на каждом углу. Потому что ни один гребанный человек на этом чертовом шарике не желает этого замечать. Но тебе даже легче так. Будешь лежать и скулить, как раненная собака, прося о помощи равнодушных людей. Скулить и наслаждаться этим, ругая всех и вся на чем свет стоит за то, что они никакого внимания на тебя не обращают. Ты же просто ничтожный человек, нервный, зацикленный на себе. Я вообще сомневаюсь в том, умеешь ли ты улыбаться. У меня всё.
Он говорил спокойно, плавно, расплывчато и мелодично, как говорил всегда самые простые вещи. Чего ему только стоил этот непринужденный, свободно текущий тон, эти слова вырванные из глубин сознания, порожденные мозгом во время длительных бессонных ночей с тех пор, как она появилась в их доме! И всё же он не считал, что все его слова попали в точку. Более того, он был уверен, что большинство из его суждений просто минутная вспышка гнева из-за того, что она так мучит его. Он считал свои слова несправедливыми, но то, что сказано, уже не вернуть. Ему оставалось лишь молча ждать, что она ответит на это, как отреагирует на это практически оскорбление.
- Как видишь, никто не идеален, - ответил он ласково, улыбаясь тепло и солнечно.
Было видно, что она потрясена. Потрясена и не находит, что сказать. Чему точно она удивлена, он не знал, но совсем не ожидал такой реакции. Она как минимум должна была наорать на него, выставить за дверь и еще несколько недель с ним не разговаривать. А вместо этого она застыла в молчаливом, тупом оцепенении, как будто он попал ей в самое сердце.
- Уйди, пожалуйста, - тихо, почти одними губами произнесла она. – Оставь меня одну, - в ее голосе слышалась усталая, вяло-отчаянная мольба.
Дейдаре стало не по себе. Он задел ее. Задел слишком сильно, раз она так ведет себя. Раз она опустила голову, смотрит куда-то сквозь него, думает, размышляет, чувствует боль. Он, несомненно, попал в самое сердце. Туда, куда ни один человек до него не попадал. Именно в то сердце, больное, израненное, защищенное слабой броней, которая рассыпалась прахом от одного его прикосновения. Он будто раздел ее среди многолюдной улицы, и она стоит, стыдливо понурив голову, униженная, незащищенная, слабая, жертва его преступления. Ему бы следовало извиниться, но что это даст? Сделает еще хуже, в очередной раз признает тот факт, что он прав, что она унижена, что она обнажена, что она насильно оказалась в его сильных тисках, что он властвовал над ней, потому что был прав. Прав до последнего слова.
Он молча повернулся к ней спиной и медленно вышел из комнаты, заперев за собой тихо дверь.
День был безнадежно испорчен.

Идти туда не было никакого желания. Сакура в очередной раз сделал только хуже. Своим неуемным энтузиазмом и желанием что-нибудь отпраздновать, без разницы что, лишь бы весело, она всегда его раздражала, но сейчас особенно. Потому что из-за нее он оскорбил Ино.
«Блеск! – подумал зло Дейдара. – Я начинаю винить других людей в своих несчастьях»
И всё-таки лучше пойти на этот чертов дурацкий праздник, устроенный в честь окончания его отпуска, чем сидеть в одиночестве дома, в четырех стенах и страдать непонятно чем. Впрочем, он мог бы пойти в мастерскую и сотворить что-то из глины, но сейчас он вообще не был настроен работать. Хотелось просто заснуть, чтобы наутро всё стало простым, понятным, светлым, лучшим. Чтобы этот промозглый день наконец кончился.
Всё, как она и говорила. Он с трудом переносит одиночество. Она была права, настолько крепко и сильно права, что он, должно быть, в тот момент, сам того не понимая, разозлился на нее. Она тоже задела его за живое.
В его жизни было слишком много удушающего и отнимающего сил одиночества. Так много, что оно отняло у него даже способность чувствовать что-то. Чувствовать явственно и нестерпимо. Так, как Ино.
Дейдара вздохнул. Всё-таки ему нужно пойти. Чтобы забыться. Забыться среди этого говоря, веселья. Среди кричащей и пищащей от восторгов Сакуры, забыться под монотонный говор Сасори, упасть глубоко в себя под едкие и точные замечания Сая. Даже лучше, что Ино не будет рядом. Он сможет провести этот вечер спокойно. А наутро будет болеть голова, ноги еле передвигаться. Он будет похож на сомнамбулу. Он будет зол. Нестерпимо зол. Запрется в своей комнате с таблетками от головной боли и проваляется до вечера на диване, развлекая себя то сном, то чтением журналов, то выходами в Интернет. Так и правда лучше.
Поскорее бы уже эти чертовы семь часов.
Внезапно в дверь постучали. Дейдара нехотя поднялся с дивана, где до этого лежал с ноутбуком, бессмысленно бродя в Сети, будто стараясь найти там ответы на все вопросы. Наверняка, это отец, пришедший с работы. Он ценил его личное пространство и постоянно стучался. И в комнату не заходил до тех пор, пока Дейдара его не пригласит. Словно не был у себя дома. Он подошел к двери, легко открыл ее и оцепенел.
На пороге стояла Ино. Стыдливо понурив голову, с виноватым выражением лица, сжимая ладони в кулаки, захватывая цепкими пальцами края длинной, свободно на ней сидевшей голубой кофты.
- Заходи, - стараясь говорить буднично, как ни в чем не бывало, произнес он, отступая от прохода и приглашая Ино войти.
- Нет. Я быстро, - произнесла она, подняв на него холодный, полный боли взгляд. – Я хотела сказать… Нет… Я хотела бы пойти с тобой… То есть решила пойти, - мямлила девушка, глядя до предела выжженными глазами в его глаза. Словно крича взглядом, что он не должен за это дразнить ее, потешаться, усмехаться и шутить. Она ясно давала понять, что ей стоило это огромных трудов над собой, размышлений в течении всего этого дня после их такого странного, спонтанного разговора. А еще она боялась. Боялась отказа. И нового унижения.
- Дурочка, - как можно более ласково произнес Дейдара. – Так бы сразу и сказала. Выдвигаемся в семь.
Она лишь кивнула в ответ, покраснев, как сочная рябина.
- Спасибо, - прошептала она еле слышно. Резко повернулось и почти бегом кинулась в свою комнату.
Дейдара чувствовал, как внутри у него все переворачивается от жгучей вины и тоски.
Она сделала в сотни раз хуже.
Но он впервые чувствовал так явственно и нестерпимо, что хотелось захлебнуться в этих эмоциях.
Чувствовал сильно, почти задыхаясь.
Ощущая каждую грань чувств.
Он ощущал.
Чувствовал.

* Осаму Дадзай (1909 - 1948) - японский классик, один из самых популярных писателей XX века в Японии.
** "Исповедь неполноценного человека" - известная повесть Осаму Дадзая, по некоторым данным автобиографическая.