Параллель. Боль в тебе. 7.

Быть с кем-то значило для нее безраздельно существовать в этом человеке. Разделять его боль, чувствовать каждую грань его души. В этом смысле она никогда не была по-настоящему с кем-то. В этом смысле она была всегда, вечно одинокой, хотя, живя в Токио, мало об этом думала. У нее были так называемые «друзья», какие есть у всех – странные люди-призраки, люди-маски, появляющиеся в твоей жизни быстро, как вспышка молнии, чтобы точно так же из нее уйти, не оставив никакого следа. У нее было много таких друзей, лица которых она перестала помнить, а их имена звучали отзвуками эха в ее мозгу.
Бывали и такие, к которым она искренно привязывалась, которых любила безраздельно, а они не придавали ей никакого значения. Но эти люди были в детстве. Она любила их когда-то давно, пока не поняла истинного значения дружбы, реального смысла выражения «быть рядом».
Быть рядом значит существовать в человеке.
Быть рядом значит поддерживать его.
Быть рядом значит чувствовать его.
Быть рядом значит просто быть. Этого всегда более чем достаточно.



Объяснить самой себе, зачем она согласилась пойти, Ино едва ли могла. Но в тот момент, когда он высказал ей всё в лицо, искренно, неприкрыто, честно и правдиво, она удивилась. Удивилась и задумалась. Никто никогда вот так о ней не отзывался, никто и никогда не проникал внутрь ее души настолько глубоко, никто и никогда не понимал ее вот так досконально без слов. Каждое его слово тогда резало ей слух, впивалось в сознание, становилось ее частью. Она знала, он прав. Она соглашалась с ним. В тот момент она действительно узнала, что значит «видеть насквозь». Он видел ее насквозь. Словно у него в глаза был встроен рентгеновский аппарат. Он видел каждую изломанную грань ее души.
Это не злило, нет. Это не причиняло дополнительной боли. Это не мешало. Но это впивалось в существо, это становилось твоей частью, это существовало в тебе независимо от тебя, независимо от того, знаешь ли ты об этом или нет, независимо от твоих ощущений. Она просто знала, что он разгадал ее. Она просто знала, что он прав. Она просто знала, что он знает.
И это жутко смущало. Это заставляло чувствовать себя приниженной, ничтожной рядом с ним, это ввергало ее в его полную, неограниченную власть. Он всё о ней знал - значит он владел ею, значит он был единственный человеком на Земле, который знал ее вот так точно и досконально.
Значит, он стал неотъемлемой частью ее жизни.
Элементом, без которого ее не будет существовать.
Она боялась. Боялась этой необдуманно возникшей близости. Боялась того, что он знал о ней всё. Боялась, что так быстро и полновластно он ворвался в ее жизнь. Ярким солнечным бликом, тайфуном, сметающим всё на своем пути. И сколько она не сопротивлялась, он всё равно проник внутрь нее. Причем сделал это быстро и незаметно для нее самой.
Она согласилась пойти. Подумать только, она согласилась пойти, хотя обещала себе, что никогда больше не будет ввязываться в эти дурацкие предприятия! Она хотела одиночества, больше всего на свете она хотела одиночества, потому что устала от людей, от разговоров, от этой фальши и неискренности. С нее хватит.
Она жалела, что согласилась. Отказаться вновь - значит лишний раз подтвердить его слова, сделать его правым, а она этого не хотела. Не хотела, чтобы он еще сильнее ощутил свою власть над ней. Сейчас она была всецело в его руках, а отказаться значило перейти в статус марионетки, послушной и покорной, пляшущей на веревочках по воле кукольника.
Ни за что.
Она любой ценой сохранит свою волю. Она будет бороться за то, чтобы оставаться до конца свободной, по возможности свободной. Она не хотела пока становиться одним с ним целым, ввязываться в его жизнь, не хотела чувствовать его безраздельно. Она не хотела быть с ним вместе.
Пока не хотела.
Ее пугало еще и то, что она сама себе делала уступки. Постыдные уступки. Неискушенная, объятая многолетним инеем душа, которая перестала кого бы то ни было впускать в свою сущность, вновь заныла и напомнила о том, что ей не хватает тепла. Не хватает света. Не хватает огня и живительной силы. Иными словами, не хватает кого-то вроде Дейдары.
Она прекрасно знала тип таких неунывающих оптимистов, неких подобий Небесных Светил, к которым тянулись все. И она давно знала, что в глубине души такие люди безмерно, невыносимо одиноки и пусты. Она ведь сама была такой, как он. И прекрасно его понимала.
Ему тоже нужен был кто-то. Кто-то такой же, как он сам, кто-то, кто будет частью его самого, кто-то, кто дополнит его боль. Поэтому он так отчаянно цепляется за нее. Увидел родственную душу.
Она усмехнулась. В отличие от него она не собиралась потакать слабостям своей изнеженной души. Ей плевать на то, что она одинока. Плевать, что рядом так пусто и в радиусе миллионов километров у нее никого близкого нет. Плевать на то, что она никогда, ни разу в своей жизни не ощущала настоящего, подлинного тепла. Она будет до последнего независимой от всей это низменной слабости, что составляет сущность человека. Она вытерпит и выдержит, как бы больно ей не было. Вытерпит и выдержит. Вытерпит и выдержит. Несмотря ни на что.
Стоически сжать губы, чтобы не вырвалось даже слабого хрипа-полустона. Спрятать свое лицо под покров растрепавшихся волос, чтобы никто не увидел искаженного мукой выражения боли на ее лике. Выпрямить тело, чтобы не шевелилось, не двигалось, было упругим и ровным. Это ведь так легко. Это ведь так просто – не показывать, что тебе больно, но геройски переживать всё в себе, терпеть любую пытку.
Это благородно.
Это возвышает над обычными, слабыми, немощными и беспомощными людьми.
Это делает сильнее.
По крайней мере, она так считала и свято в это верила.
Дейдара не был таким. Ему постоянно, непрестанно надо было всеми силами стараться забыть свою боль, утопить ее в себе, перестать ее ощущать, быть огрубевшим. С глаз долой – из сердца вон. Он не из тех, кто будет десятками лет оплакивать одну утрату. Он будет даже рад тому, что его жизнь вполне безоблачна и светла. Без всяких внешних препятствий, что могут навредить, сделать больно. Но почему он тогда так тянется к ней? Они похожи, но способ своего существования, способ своего мироощущениях у них разный. Даже противоположный. У них нет ни единой точки соприкосновения. Неужели он этого даже не понимает, не видит, не чувствует?
И все-таки, почему она согласилась пойти на эту дурацкую вечеринку, с человеком, от которого желает всеми способами отгородиться? Да, он успел частично захватить ее волю, но неужели это повод подчиниться? Почему она так была смущена, почему не смогла сказать нет, конкретное нет, поставить точку во всем этом раз и навсегда.
Не хотелось подтверждать его догадки, но неужели в этом основная причина, с каких это пор ее стало интересовать мнение о ней других людей?
Всё было слишком сложно и запутано.
Скинув с себя тонкую, голубую кофту и накинув на плечи теплую олимпийку, Ино решила для себя что ни за что не спасует перед незнакомыми ей людьми и перед Дейдарой в особенности. Она просто не может быть той, какой она здесь, в новом доме, в среде совершенно ей чуждой. Она не должна обнажать трещины на ее щите, чтобы другие могли увидеть те раны, что таятся у нее в сердце. Довольно с нее того, что он уже знает и видел. Другие не должны.
Она решила быть такой, какой всегда была в Токио. Неосознанно-веселой, дружелюбной, улыбчивой, шутливой, даже немного лукавой и кокетливой. На это ее фальшивое сияние все покупались. К ней все тянулись. Она была в центре всеобщего внимания и обожания, правда, едва ли она это чувствовала и ощущала. В душе все равно было пусто. Однако ей всё равно. Плевать. Главное, чтобы никто не видел ее настоящую.
Ино подошла к зеркалу. Вздохнула глубоко и сосредоточилась на своем лице. На глазах, холодных и безучастных, ничего конкретного не выражающих. Их взгляд пронзительно-тонок и от него веет чем-то надломленным, болезненным. Как будто она до этого очень долго плакала, однако никаких внешних признаков вроде опухших век не было. Всего лишь взгляд. Слишком выдающий ее настоящую взгляд. Раньше она не замечала этого в себе, а если замечала, то неосознанно, не придавала этому большое значение. Она знала, когда она с кем-то, ее взгляд светится фальшивым блеском радости.
Губы. Разучившиеся улыбаться пухлые губы, которыми она прежде подолгу любовалась. Ровные, мягкие и плавные линии изгибов верхней губы были настолько притягательны, что Ино порою хотелось поцеловать свое отражение в зеркале. В те неосознанные времена.
Сейчас ей стало противно от этого воспоминания. Она плотно сомкнула уста. В одну, единую жесткую полоску.
Это лицо не способно было улыбаться. А между тем, как будто всё в ней было создано для света и радости. Ее светлые, почти прозрачные нити волос, ее аквамариновые глаза, так перламутрово и чисто блестящие на свету. Ее бледная, снежная кожа, которая, кажется, будет светиться тысячами маленьких искорок, словно снег. Сам изгиб ее пухлых губ со слегка приподнятыми уголками говорил о том, что она создана была для улыбок и счастья. Нелепая насмешка природы. В спирали ее ДНК что-то не так. Что-то стоит не на своем месте. Что-то чужое и инородное. Что вот так подшутило над ней. Над ее внешним обликом, до сих пор казавшимся ей совершенным.
С трудом Ино сдержала порыв ударить со всей силы кулаком по отражающему стеклу.
Нет. Она подошла к зеркалу с другой целью. Хватит ей так пристально рассматривать себя, а то сосчитает еще больше изъянов.
Надо вновь научится улыбаться. Так, как прежде. Без каких-либо усилий.
Она машинально широко растянула рот, подняв уголки губ высоко вверх. Глаза остались таким же холодными и безучастными. Нет. Страшная улыбка. Карикатура на улыбку. Скорее смех уродца из цирка, чем милая улыбка дружелюбной девушки. Так не пойдет.
Она вновь попыталась улыбнуться, уже менее настойчиво и ярко.
Тоже не то. Теперь слишком блекло, теперь едва ли это похоже на улыбку. В изгибах ее губ слишком явственно видится какая-то тоска, печаль и даже вымученность. Как будто кто-то привязал ей чужой рот к лицу. Чужой, вечно улыбающийся рот.
Снова попытка. Отчаянная, претендующая на совершенство.
Не то. Уже лучше, но не то. Видно, что она улыбается, видно, что эта улыбка часть ее, но глаза – слишком холодны, а в тайниках уголков губ явственно лежит жестокая, больная насмешка над самой собой.
Ино начинала злиться. Что за черт с ней происходит? Она всегда, постоянно была первой во всем: в учебе, в классе, лидером среди других. Ее улыбку все боготворили. Не будь этого пленительного изгиба губ, этого блеска в глазах – ее бы и не замечал никто. Что же теперь с ней творится? Почему она не может с первого раза сделать то, что до сих пор делала так мастерски? Почему она не может просто улыбнуться?
Может, все дело в том, что она придает этому большое значение? Может, она слишком старается? Чрезмерно. Настолько, что видны ее жалкие потуги скрыть что-то?
Она утратила былую ветреность, что была ей присуще. Утратила скорость и реакцию истинной актрисы, умеющей мгновенно перевоплощаться. Утратила прежние навыки. Она слишком поддалась своему истинному, темному облику.
Ей не хотелось улыбаться. Не хотелось даже стараться. Ее попытки проистекали из внешней необходимости, сама она была бы рада остаться такой. И плевать на остальных.
Ну и к черту всё это. Плевать на всех, плевать на то, что она безнадежно испортит вечер своей кислой миной, и на Дейдару будут злиться за то, что он привел с собой такую зануду. Может, тогда он поймет, что всё это – друзья, вечеринки, глупые и тупые шутки – бессмысленно, ненастоящее, гадкое и чужое.
Ей уже расхотелось идти туда, да и навряд ли в душе возникал хоть намек на это желание. Она решила пойти только ради него, только чтобы доказать ему, что он не прав относительно нее – она умеет улыбаться, она может быть обаятельной и она не всю жизнь была такой серьезной и замкнутой. В прошлой школе ее все любили за ее чистоту и открытость, она была идеалом – хороша в спорте, прекрасно учится, открыта и добра. Вокруг нее постоянно кто-то вился. Она была старостой класса, входила в ученический совет и ее все любили. Все обожали. Телефон ломился от номеров: каждый вечер кто-то звонил и звал гулять.
А теперь где это всё? Кануло в Лету, словно и не было никогда тех удушающе-пустых дней в Токио, где она ничего, кроме пустоты не ощущала, заменяя и притесняя эту пустоту фальшивым блеском и смехом.
Внезапно раздался стук в дверь. Короткий, стремительный и как будто насмешливый. Дейдара?
Она мгновенно повернулась лицом к двери и увидела, как на пороге, самовольно открыв ее, даже не прося приглашения, стоял ее брат, весь сияющей от счастья, улыбающийся и ласково на нее глядевший.
- Готова? – произнес он весело, внимательно разглядывая ее фигуру.
- Да, - тихо и неуверенно пробормотала Ино. Нет, она вовсе не готова. И ей не хочется идти куда-то к чужим людям. Стоп, она даже не знает, куда именно он ведет! – Где всё будет? – спросила она, закусив губу от волнения.
- На пляже. Это что-то типа нашего особенного, тайного места. С детства еще.
Детство. Глупое, ржавое детство, воспоминания о котором отдают пульсирующей болью в висках. Ее детство было ужасно. Ужасно уже только тем, что она ничего о нем не помнит, кроме своих ушибов и ран, крови и боли. Друзья с детства. У нее таких не было. Все те люди, что существовали в этом иллюзорном детстве, ушли, утонули, растворились в дымке времени. Она не могла вспомнить ни лиц, ни голоса, ничего.
Ино вздохнула и двинулась к выходу, навстречу брату, который отойдя от прохода, чтобы дать ей дорогу, насмешливо-ласково ее разглядывал. Ее это уже начинало бесить. Если он будет вот так пялиться на нее в продолжении вечера, она не выдержит и сорвется, накричит на него, ударит, обидит, обзовет или еще что похуже.
- Надо родителей предупредить, - процедила сквозь зубы Ино, взглянув на Дейдару уничтожающим взглядом выцветших, мутных глаз.
- Отец и Юми-сан уже знают, не беспокойся. Твоя мама даже рада, что ты наконец «приходишь в норму», как она сказала.
Она так всегда. Лишь бы не видеть, что дочери плохо, закрываться от нее и ее жизни, не вмешиваться, боясь обидеть и нарушить личное пространство, боясь задеть. Она ее любила, несомненно, но слишком осторожной была эта любовь. Осторожной, потому ей ничего не стоило, чтобы предать ее, променять на чувство к какому-то кабелю. Нет, она не намерена сейчас об этом думать. И Ино уверенно вышла из комнаты, прошла вдоль коридора к лестнице и стала неторопливо спускаться, думая, что впереди у нее ужасный вечер, долгий и нестерпимо веселый.

Их «особое место» находилось за чертою города, там, где дорога уходила в узловатый серпантин и начинались горы, укрытые зеленью. Это был пляж, дикий, заброшенный пляж, когда-то облюбованный случайно проезжающими туристами. Это было видно по многочисленным обломкам пластмассы и деревянных брусков, оставшихся от беседок, а также по протоптанной проселочной дороге, по которой не раз ездили автомобили. Когда-то этот пляж процветал, остался даже перекошенный временем и ветрами чей-то трейлер, который четверо друзей приспособили для собственных нужд, как следует его отделав, перекрасив и обставив в виде уютной комнаты, где в непогоду они все собирались, изредка оставаясь с ночевкой. Этот пляж был дорог каждому из них, потому что никто о нем не помнил и не знал, кроме них. Укрытый зеленью и огороженный скатом возвышающийся горы, он не был виден теперь даже с поворота дороги, где начиналась развилка на проселочный путь, ведущий к пляжу. Спуск был крутым и пологим. Поэтому мало кто решался из простого любопытства исследовать, куда ведет эта тропинка. Все были слишком заняты и равнодушны.
Когда Ино вновь ощутила ветер, бьющий в лицо и сводящий с ума, ей захотелось внезапно кричать. Кричать, словно от наваждения и боли. Совершенно необъяснимое, неконтролируемое желание. Она крепче вцепилась в тело Дейдары пальцами, боясь, что он улетит, уйдет внезапно, и она упадет и разобьется на этом железном коне, и желая в случае неудачного поворота утащить его вместе с собой могилу; вцепилась так крепко и больно, до отчаяния, что на мгновение ощутила себя защищенной, нужной, существом, являющимся частью него самого. Это чувство понравилось ей: оно приятно защекотало сознание, усыпляя его на долю секунды. В конце концов, здравый смысл и самообладание вновь вернулись к ней, и она устыдилась своего желания и своих внезапно нахлынувших чувств. Ослабив хватку, она закрыла глаза, чувствуя, как ее тело, прижатое к его спине, рассекает ветер, несется куда-то в бешеной гонке со временем, желая обрести свободу.
Солнце уже опускалось ближе к полоске моря, норовя утонуть в нем, окрасив его беспокойные, серые воды, измученные непогодой и прошедшем дождем, в стремительно-красный, выжигающий сознание цвет. Тучи расступились к вечеру, растворившись в узкие, вытянутые, словно стрела, мягкие тела облаков, что словно след от самолета, перечеркивали небо, темнеющее и истекающее кровью.
Когда мотоцикл сделал внезапный, резкий поворот, Ино раскрыла глаза и сквозь темное стекло шлема увидела, что они оказались за чертой города. С одной стороны дорогу окаймляла гора, с другой - густой слой растительности, сквозь который не было видно практически ничего, лишь слабый, медовый луч кое-где пробивал себе дорогу. Ино не удивилась, совершенно ничего не почувствовала, даже зарождающее в глубинах подсознания подозрение и юркий страх не потревожили ее рассудка. За город, ну и что? Даже если он завезет ее непонятно куда и выкинет, ну и что? Даже если она не сможет вернуться домой, какая разница? В конце концов, где ее дом? Однако желание выкрикнуть ему остервенело на ухо «Куда ты меня везешь, сукин сын?» так и теребило душу, посылая импульсы телу и мозгу, чтобы она разомкнула губы и претворила в жизнь желаемое. Она усмехнулась. Точно сукин сын. Разве его отец не скотина, не животное, не сука? Именно так, и никак иначе, никого отвратительней его на свете еще нет. Она вспомнила, как он краем глаза посмотрел на нее из-за газеты, когда они с Дейдарой пошли предупреждать, что им пора выдвигаться. Она точно знала, что он улыбался, ласково улыбался, как будто они вдвоем всегда, каждые выходные, на протяжении всей ее сознательной жизни, ходили куда-то вдвоем по вечерам. В тот момент она совершенно ясно ощутила в себе неконтролируемое желание свернуть ему голову. Но ее отвлекла мать, которая улыбнулась точно так же и пожелала весело провести время. Похоже, его фальшью заряжаются всех вокруг. И похоже, его врожденная фальшь на генном уровне передалась и ей.
Урод.
Внезапно мотоцикл начал подскакивать, и Ино почувствовала, как внизу живота всё сворачивается, словно завязываясь в морской узел. Она широко раскрыла глаза от страха и адреналина, увидев, как они почти катятся на полном ходу по неровной, пыльной, проселочной дороге, скатывающейся куда-то вниз, словно в бездну и неизвестность. С двух сторон их обступили высокие, густые деревья, а внизу ничего не было видно, только мягкий поворот дороги, скрывающийся за кустами и зеленью. Когда они достигли этого поворота и мотоцикл накренился вниз, Ино думала, что отдаст Богу душу, и страх, завладевший телом, заставил вновь вцепиться в тело брата и зажмурить глаза. Когда же мотоцикл остановился, она еще несколько секунд держала в объятьях Дейдару так крепко, словно желая вытолкнуть все его внутренности наружу, с зажмуренными глазами. А потом до нее тихими раскатами долетел шум моря и звонкий, нестерпимо звонкий, смеющийся и искрящийся счастьем чей-то голос, показавшийся ей настолько знакомым, что в голове вспыхнуло мутное воспоминание летнего, знойного дня из детства. Она раскрыла глаза, желая увидеть, кому принадлежал этот голос, произносивший «Наконец-то вы оба тут!» и замерла в разочаровании, как будто надеялась увидеть тут давнего друга, с которым не виделась десятки лет, словно у нее был такой человек. Перед ними суетилась Сакура. Ино выпустила из хватки брата, который уже начинал ерзать и возмущаться, и встала с сидения, ощутив под ногами, теплый, обволакивающий ступни и забирающийся в сандалии, немного влажный песок. Сакура смеялась, что-то говорила быстро-быстро, била кулачком Дейдару в плечо и распаляла вокруг себя, в радиусе километра искры не прекращаемого, невыносимого веселья, которые начинали бесить Ино. Интересно, она и правда такая, какой упорно желает казаться, или на ней тоже плотно приросшая к лицу маска?
Сакура подошла к Ино, заглянула в ее почти бесцветные глаза, в которых отражался пожар, разросшийся на небе, и протянула руку, усеянную сплошь, почти до локтя, различными браслетами, разных цветов, оттенков и форм. Она неохотно вложила свою ладонь в цепкие пальцы Харуно с черным лаком на ногтях и вымученно улыбнулась, фальшиво и ненатурально, даже не стараясь казаться счастливой или радостной от встречи со знакомой. В сущности, ей было наплевать, кто такая эта яркая Харуно Сакура, имя которой так странно врезалось в память.
Затем девушка схватила Ино за плечи и буквально насильно, толкая и смеясь, повела ее к их так называемому «лагерю», что состоял из переделанного трейлера, красовавшегося у подножия холма, и пары разложенных на земле полотенец и одеял, среди которых какой-то парень с черными волосами пытался соорудить костер. Когда Ино была буквально втолкнута ближе к этому юноше, Сакура громко объявила, словно сообщала самую важную и радостную новость в мире: «Сай, ты посмотри, кто тут у нас!»
Он отвлекся от своего занятия, и глаза Ино встретились с парой таинственных, глубоких и темных глаз, которые выражали всё и ничего одновременно. Она удивилась. Никогда раньше она не встречала людей с таким типом лица: аристократичная бледность, утонченные черты, осмысленный взгляд, в котором читались непрерываемые мысли и думы о чем-то серьезном, глобальном. Она подумала, что он, должно быть, очень умный и не станет распыляться на ненужный и неинтересных ему людей. Он сразу же понравился ей. Понравился выражением своего лица-маски: таким таинственным, глубоким, в нем было сокрыто что-то непередаваемое, осмысленное, чего она пока не могла постичь. Ей хотелось изучать черты его лица всегда, вечно, ибо каждая его черточка таила в себе какую-то причину, какой-то смысл.
Он поднялся с корточек и его губы растянулись в театральной улыбке. Она была слишком, чересчур и неприкрыто фальшива, однообразна, скучна, но Ино это не оттолкнуло. Должна была быть причина, почему он так улыбается. Возможно, он не умеет по-другому, возможно, он сам не осознает, насколько фальшива и натянута его улыбка, но в ней тоже был какой-то смысл, он улыбался не просто так, это всё производилось с молчаливого согласия его сознания и воли. Более рассудительного и осмысленного человека она еще не видела. И думала, что таких людей просто не существует.
- Я – Сай, - просто произнес он, и в его голосе почувствовался холодок отчуждения, словно, произнося эти слова, он был сознанием где-то далеко, глубоко в себе, внутри. Легкий поклон* вежливости из простой формальности сразу же расположил к себе, хоть Ино и не любила эту формальность при знакомстве.
- Яманако Ино, - ответила она заворожено, без улыбки, но живо, открыто, даже трепетно, так как всей душой хотела показать ему себя настоящую, показать, что он ей нравится.
Если бы не Дейдара, который подошел к другу и отвлек его внимание. Они стояли бы так, глядя друг на друга, еще несколько часов, несмотря ни на что, пусть даже случилось бы солнечное затмение или еще что-нибудь в этом роде – Ино была заворожена, очарована, поглощена. И она должна была себе признаться, что ей еще не доводилось настолько быть влюбленной в один только взгляд, в одну только манеру держать себя. Никто и никогда не нравился ей с первого взгляда.
- Идем в трейлер – познакомлю тебя с Сасори, - Сакура схватила Ино за руку и нагло потащила за собой. Ино не сопротивлялась. Ей было всё равно, что представляет из себя этот Сасори, она украдкой взглянула на Сая, на то, как он с Дейдарой возится с дровами, укладывает их, сооружает костер. И она заметила у него на запястье маленькую татуировку в виде какого-то геометрического знака, похожего на солнце.
Ино оказалась насильно втиснутой в маленький, но уютный трейлер, где было значительно теплее, чем на улице, возле моря, приносившего влажность и легкий бриз. Стены трейлера были выкрашены в бледно-зеленый, фисташковый цвет, на них висели всевозможные плакаты, рисунки карандашом, портреты каких-то людей, фотографии, преимущественно черно-белые, на окнах висели яркие жалюзи и занавески всевозможных расцветок и узоров. Возле стенок стояли удобные кресла, диваны, зеленые, синие, красные, с хаотично лежащими на них маленьким подушками разных форм и расцветок. Тут всё было каким-то ярким, кричащим, сводящим с ума и поражающим воображение. Но Ино понравился этот беспорядок.
И в центре этого многообразия, этой многоцветности, стоял парень, разговаривая по телефону, сосредоточенно, с серьезным, даже строгим лицом. У него были темно-рыжие волосы, медного цвета, красного, как закат, что бесновался на небе, утонченные, даже женственные черты лица. И лицо… Лицо страшно ее удивило и поразило. Лицо ребенка. В нем не было ни намека на мужественность, разве только выражение карих глаз, жесткое, осмысленное, серьезное, но в остальном – черты ребенка: приятная округлость, плавность линий, утонченность каждой черты. Оно было красиво, его лицо, красиво настолько, что мгновенно к себе притягивало, заставляло смотреть, смотреть, смотреть, даже впиваться взглядом. Но оно было и страшно. Ужасно было то, что такое детское лицо принадлежит вполне взрослому юноше. И от того зловещей казалась его красота. Это было лицо рано повзрослевшего ребенка, как если бы восьмилетний мальчик вдруг начал излагать теории мироустройства. Его губы, красивые, пухлые, словно нарисованные, были плотно сомкнуты в какой-то жестокой, серьезной озабоченности, как это бывает у взрослых, тонкие дуги бровей нахмурены и сдвинуты на переносицу, глаза смотрели куда-то в одну точку жестоким, озлобленным взглядом. Он слушал кого-то, кого, возможно, ненавидел, терпеть не мог.
- Наверное, это его отец, - услышала Ино шепот Сакуры. Отец… В таком случае, они найдут общий язык. Она тоже терпеть не могла своего так называемого отца. Она усмехнулась. Пожалуй, этот Сасори, понравился ей даже больше, чем Сай. По крайней мере, впечатление он производил сильное, яркое, жесткое, как вся обстановка этого трейлера.
- У меня нет времени разговаривать, - жестко, требовательно и нервно произнес он, точнее, выплюнул в трубку и отключился без всяких объяснений – решительно, резко быстро, что никак не вязалось с его детским лицом. Засунув телефон в карман бледно-голубых, потертых джинсов легкого, свободного покроя, он со всей серьезностью взглянул на девушек, словно стремясь испепелить их взглядом. Ино ясно читала в его глазах: «Быстрее, у меня нет времени на глупости, у меня ни на что нет времени».
- Это та самая сестра Дейдары, - произнесла с энтузиазмом Сакура, немного подталкивая ее вперед.
Сасори кинул на нее быстрый, оценивающий взгляд и холодно представился:
- Акасуна Сасори.
Он не поклонился, не добавил более ни слова и тут же перевел взгляд на Сакуру, как будто с раздражением спрашивая, что еще она от него хочет.
Ино не знала, представиться ли ей в ответ, ведь он совсем не смотрел на нее и его, кажется, вовсе не волновало, кого привела Сакура, пусть хоть императора, ему было решительно всё равно. Он был слишком раздражен, зол, взвинчен, готов сорваться на любого.
- Ее зовут Яманако Ино, - с явным недовольством сказала Сакура, видимо, злясь на то, что он не проявил никакого интереса к ее персоне.
Сасори снова бросил на Ино беглый взгляд, легонько кивнул головой, видимо, вместо поклона и произнес равнодушно:
- Очень приятно, - и снова выжидающе взглянул на Сакуру.
- Прояви хоть немного уважения к Ино! – возмущенно произнесла Харуно, и Ино ощутила, как в ней поднимается желание застрелить Сакуру тут же, на месте. Ей вовсе не хотелось, чтобы к ней проявляли внимание, тем более, такие, как он. Саори хоть и понравился ей, но она не была намерена навязываться тому, кого не интересовала. Сейчас ей было решительно всё равно, примет он ее или нет. В конце концов, она не планировала заводить с ними дружбу, а вот Сакура, видимо, горела желанием заполучить девушку в кампанию этих мужланов.
- Мне не до этого, - раздраженно произнес Сасори. – Не злитесь, барышня, - насмешливо проговорил он, глядя на Ино с каким-то странным, холодным презрением, что ей вовсе не понравилось, и заставило нахмуриться злобно. Ладно, еще Дейдара с его вечными подколами, но терпеть это от совершенно незнакомого человека! Глухая ненависть закипела в ней. – Я - курить, - бросил он отрывисто и прошел мимо них на улицу, доставая из кармана пачку сигарет. Ино гневно проводила его взглядом.
- Не обращай внимания, - проговорила утешительно Сакура, - он всегда так после разговоров с отцом.
Да ей, в сущности, плевать! Пусть только не смотрит так уничтожающе и не говорит снисходительно всякие глупости.
Солнце уже наполовину утонуло в море, принося небу такую глубокую, яркую, густую краску фиолетового и малинового. Беспокойные, тяжелые воды шумели волнами у берега, облегая его, словно целуя, цепляясь как за последнюю надежду. Даже воде нужна была суша…
Ино не сводила глаз с Сасори. Он стоял возле самого берега, там, где холодные воды соприкасаются с песком, спиной к ней, ко всем, безучастный и холодный. Стоял в одной легкой водолазке серого цвета и порывы ветра обдували его со всех сторон. Причудливый, узловатый дым поднимался из-за его головы и таял в воздухе. Ино не любила курящих, она думала, что это выглядит отвратительно – когда человек травит сам себя, - но сейчас она была просто очарована. Очарована его самоуверенность, его небрежностью, его статностью и независимостью. Она не видела его лица, лишь яркий затылок, но готова была поклясться, что он выглядит так по-взрослому сейчас не только со спины. Странно, что человек с таким детским лицом ведет себя, как взрослый, говорит, как взрослый, держит себя, как взрослый. Что значило ее «взрослый» Ино сама едва ли могла точно ответить, но чувствовала, что он – сильный, мужественный, зрелый. Несмотря на свою недавнюю злость на него, он безотчетно ей понравился. Больше Сая. И ее это пугало. Никогда ей вот так не нравились люди, как сегодня Сай и Сасори. Она думала, нет на земле человека, способного произвести на нее впечатление.
- Помоги лучше с костром, - услышала она полушутливый, полунедовольный возглас брата, предназначавшийся для Сасори. Они мучились с костром уже четверть часа: песок был еще влажен после недавнего, ночного дождя и постоянной влажности. Акасуна повернулся лицом к Дейдаре и кисло улыбнулся, затягиваясь дотлевающей сигаретой. Как она и думала, это его движение было таким взрослым, эта смертоносная палочка, зажатая меж пальцев, выглядела так по-взрослому. И кислая улыбка, и взгляд, снисходительный, взрослый. Было ясно, что он не намерен сейчас же идти помогать, его взгляд, словно говорил им, что пока не хочет спускаться в их детский, упрощенный мир. Он докурит сигарету, свою взрослую, дымящуюся сигарету, подумает о чем-то серьезном, взрослом, и уже потом вторгнется в их существование.
Когда зажегся костер, и его огненный, красный свет облил медовым потоком их завороженные, радостные лица, Дейдара с веселым возгласом пошел к трейлеру, взял возле него железное ведро, в котором лежали безжизненные рыбы, и занялся приготовлением. Сакура как-то странно засмеялась, словно визжала, вытащила из трейлера какие-то решетки и железные пластины и озадачила парней установкой стойки для жарки барбекю, а сама взяла Ино под руку и посадила подле себя, на розовом, теплом одеяле, возле костра. От нее пахло как-то странно, чем-то терпким, но вкусным, и Яманако впервые почувствовала, что Сакура, в общем-то, тоже ей нравится. Сейчас, в свете костра она стала какой-то по-особенному близкой, родной, особенной. Она сидела рядом, соприкасаясь с Ино острым плечом, и была похожа на котенка, мурлыкающего, домашнего котенка. Она сначала сопела под нос какую-то мелодию, а затем тихо, почти шепотом, ибо Дейдара был рядом и мог услышать, спросила:
- Ну как тебе сегодняшний вечер?
- Довольно весело, - кисло произнесла Ино в ответ, хотя она пока не чувствовала никакого веселья. По крайней мере, ей было тепло, уютно, и она не пожалела, что пришла.
- Ты привыкнешь к ним, - проговорила Сакура каким-то теплым, нежным голосом. Ино ничего не ответила. Она не собиралась привыкать. Не стоило забывать, что она вовсе не была намерена больше ввязываться в какие-то кампании и называть каких-либо людей друзьями.
Сакура выудила из кармана плотно облегающих ярких, желтых штанов пачку сигарет и зажигалку.
- Будешь? – протягивая пачку, спросила Сакура, тепло улыбаясь.
- Я не курю, - скривившись, ответила Ино. Блеск, всё ее ощущение уюта тут же исчезло куда-то. Ей вовсе не хотелось сидеть рядом с курящей девушкой и вдыхать смертоносный дым.
- А чего так категорично? – поджигая сигарету, спросила Сакура, тут же глубоко затягиваясь.
- Не хочу травить себя, - пробурчала Ино, чувствуя, что задыхается.
Сакура громко засмеялась. Ино разозлилась еще больше. С чего она смеется? Что тут смешного?
- Тебе сколько лет? – успокоившись, заинтересованно спросила Сакура, выдыхая дым.
- Семнадцать.
- Мы с тобой ровесницы! - радостно произнесла Харуно, как будто ей только что сказали, что она выиграла кучу денег в лотерее.
«И ты уже куришь», - пронеслось в голове у Ино. Больше курящих людей она терпеть не могла курящих девушек. Не потому, что считала, что это две несовместимые вещи, по ее мнению, это всего лишь было глупым стереотипом, она просто в каждой такой девушке видела потенциальную убийцу своего будущего ребенка. Впрочем, глядя на Сакуру, едва ли можно сказать, что она когда-нибудь станет матерью. Такие, как она, жили сегодняшним днем.
- Фу, опять ты задымила, - демонстративно махая руками, произнес Дейдара, относя нанизанную на шампуры рыбу к уже горящему грилю.
- А сам-то, паровоз хренов! - крикнула в ответ Сакура весело.
- Он тоже? – удивленно проговорила Ино. От него она совсем не ожидала.
- Только по праздникам, - произнесла Сакура, выбрасывая сигарету в костер. – Очень редко. Весело с таким братцем, правда? – заглядывая кокетливо в глаза девушки, спросила Харуно.
Ино лишь кивнула слабо. Весело, не то слово. За все четыре дня их знакомства он уже успел вытрясти из нее всю душу, наступить на горло собственным принципам и в итоге сидеть в компании курящих, татуированных, беспринципных людей, не стесняющихся в выражении своих чувств. С такими она обычно не разговаривала и не водилась, как говорится. В прежней школе было полно таких людей, но она всегда окружала себя людьми, которые не засоряли бы ее легкие своим никотином, не оскорбляли ее слуха крепкими словами и не шутили бы пошло. Она считала, что ее должно окружать только самое лучшее и красивое. Нет, она не была заносчивой, по крайней мере, никто никогда ее так не называл, все наоборот стремились попасть в ее окружение, стать прекрасным к нему дополнением. Теперь воспоминание об этом времени отдавались тошнотой и желчью.
- А как тебе сам город? – Сакура продолжала слабые потуги разговорить Ино.
- Обычный город, - невесело пробормотала в ответ Яманако, глядя на небо, уже успевшее приобрести синюю глубину в высоте.
- Не чета Токио, правда? – как-то загадочно и мечтательно произнесла Харуно, глубоко вздохнув.
- В Токио нет ничего особенного. Разве что размеры.
- Я родилась в Токио, - пробормотала Сакура тихим, неестественным для нее голосом.
- Почему тогда ты сейчас здесь?
- Обстоятельства сложились, - улыбнувшись, проговорила в ответ девушка, сверкнув зелеными глазами. – В следующем году я планирую поступить там в художественный университет.
Ино удивилась. По ней и не скажешь, что она обладает какими-то талантами. Да, яркая, взрывная, словно бутылка лимонада, в которою добавили мятную конфету, но чтобы она чем-то отличалась в плане возможности от других – не скажешь. Ей вдруг стало жаль себя. Она ведь не обладала никакими талантами.
- А на какой факультет?
- Не знаю, - пожала плечами Харуно. – На дизайнера, наверное. Хочу шить одежду.
Какой-то странный интерес проснулся в Ино. Ей вдруг захотелось узнать о Сакуре больше. Что это за человек такой, вечно улыбающийся и смеющийся? У нее есть мечта, она влюблена в Токио, она весела, у нее талант, но что скрывается за всем этим? Какая душа и какие мысли? Странно, что в ней вот так внезапно проснулся интерес. До сих пор она ни к кому такого не испытывала. А тут целых три человека за вечер пленили ее.
- А ты что будешь делать после школы? – спросила Сакура, опираясь на отставленные руки. – Ты ведь в школу ходишь, правда?
- Конечно, мы ведь ровесницы, – удивилась Ино.
- Я не хожу в школу, - весело пробормотала Харуно с каким-то загадочным наслаждением. – Я бросила ее. А в художественное училище и без окончания старшей школы берут. Так что мне не было никакого смысла учиться дальше. Так куда ты планируешь?
- Тоже в Токио, - ответила Ино. – Только не знаю на кого.
- Просто выбери тот предмет, который тебе лучше других дается.
- Мне всё дается, - прошептала Ино упавшим голосом.
- Везет, - засмеялась Сакура. – А я вот еле до «тройки» доходила. Пятьдесят процентов – предел моих мечтаний.
Как странно могла Сакура так просто говорить об учебе, о том, что ей не удавалось, о том, что в школе она особо ни чем не выделялась. Быть посредственностью для Ино – всё равно, что умереть. Из своих амбиций, упорства и желания всем нравится она из кожи вон лезла, чтобы овладеть всем тем, что ей совершенно не нравилось. Она зубрила теоремы, формулы и даты, только чтобы быть лучшей, чтобы ее фамилия в рейтинге стояла на первом месте. И все заворожено глядели бы на нее, видя в ней образец для подражания.
- Рыба готова! – раздался громкий возглас Дейдары. Ино оглянулась. Он махал рукой и, улыбаясь, звал их. Сейчас он казался ей искренним, настоящим. Счастливым. Сай тихо и спокойно улыбался, а Сасори все возился с рыбой, махая над ней полотенцем, раздувая угли. Они все выглядели безмерно счастливыми и близкими. Ино это укололо: у нее таких людей не было. Не было тех, с кем она становилась частью чего-то одного. И в данную минуту она выбивалась из их круга.
- Идем! – крикнула в ответ Сакура и поднялась с полотенца. – Пошли уже, рыба у них всегда получается отменная. – И притянула Ино руку, помогая той встать.
Рыба и правда получилась вкусной, Ино впервые с таким наслаждением уплетала еду. И удивлялась самой себе. Она запивала каждый кусочек апельсиновым соком, чтобы не налегать так сильно, но ей всё хотелось еще и еще. Потому что и другие если с наслаждением. Ели и шутили, слышался непременный хохот. И Ино было весело, было так нестерпимо весело, что она хотелось самой прыснуть со смеху. Она еле сдерживалась. «Я буду завтра всё это анализировать, - думала она. – А сейчас мне лучше не думать, откуда это всё». И она не думала. Она просто жила. По-настоящему жила. Жила так ярко и мгновенно, как никогда до этого. Глотала каждую минуту, уходящую глубоко в прошлое.
Она была счастлива.

*Японцы прежде всего ценят приличия, поэтому при встречах и знакомствах они кланяются друг другу.