Пепел

Если бы они заранее знали о своей судьбе, то двое из трех сразу бы ушли из жизни, и лишь один, обернувшись и осознав неизбежность, остался медленно умирать, потому что не может наложить на себя руки, потому что раздроблены ломкие кости и он не в силах сделать хотя бы движение. Он обездвижен самой судьбой.

Аруру устало глядела в окно, ненавидя каждую стекающую по толстому голубоватому стеклу каплю, проклиная свист дующего сквозь щели ветра и едкий холод, тонкой шалью укутывающий белые плечи. И все стало отвратительно, даже собственное тело, потому что потребность быть любимой, как желание любой женщины быть кому-то нужной, взяло верх, сломав хрупкую душу пополам и подчинив волю своему внутреннему голосу.
А что было у нее? Были человек и тайна, которую они хранили вместе до сих пор.

То время года видишь ты во мне,
Когда, желтея, листья стали редки,
И там, где птицы пели о весне,
Оголены, дрожа от стужи, ветки.

Над ухом послышался шепот:
- Ты все еще думаешь о нем?
Девушка вгляделась в отражение и увидела подле себя обнаженного парня. Его дом уже давно стал ее тюрьмой. Отчего? Дружба, даже мужская, иногда может превратиться в проклятье.
Аруру снова посмотрела в окно и в сердце с ледяным хрустальным звоном что-то разбилось. Ей мерещилось, что сейчас, именно сейчас на безлюдной улице покажется тот, из чьей жизни она просто в один день исчезла. Адриан.
Поцелуи жгли кожу, и девушка с отвращением отворачивалась. Но отражение, в котором виднелось лицо 23-х летнего Рида, возвращало ее к тому же страху и ощущению беззащитности. Ей бы уйти…
- Прошу, не надо, - она уже и не думала сопротивляться. Только просила, надеясь на чудо. Это повторялось постоянно, и все заканчивалось одной лишь статичной фразой.
- Захочешь уйти, мне всегда есть, что рассказать Адриану. Чем мы с тобой развлекались…
- Ты бы лучше рассказал это его жене, как и угрожал тогда, - она стыдливо закрыла глаза. Она была тем клином в чужом браке, который в любой момент мог треснуть и разломиться пополам.

«Жить с женщиной 20 лет и последние 15 не слышать ни одного доброго слова. Скучный, забравший молодость, полигамная сволочь… Козел и свинья. Она может перечислить весь скотный двор, когда говорит что-то в мой адрес. И нужен ей я только при слове «деньги».

Мужчина закурил, смотря за прохожими из окна старого паба. Минута, две, три… и кажется, что ничего хуже собственной жизни и не может быть, если бы перед ним не сидела милая девушка. Ей всего-то 19, и он сам не может разобраться в себе: он привязан к ней, он испытывает те чувства, которых никогда не испытывал к той, что ждет его дома. Что его так влечет? Ее юность? Собственное желание чувствовать себя моложе? Да и не важно, все не то. А как же она? Что ее заставило быть с ним? Он не миллионер, у него нет обширных связей. Значит, корысти здесь места не найти. Наверное, он так привык искать ужасные умыслы в обычных вещах. Люди перестали доверять друг другу.
Серые глаза шатенки устало смотрели на черноволосого мужчину, и девушка думала, что в волосах его пробивается я седина, на висках. Она не переживала из-за этого. Все еще в сердце жило только сомнение о том, правильно ли она поступает. Ему уже 40 лет, так отчего он испытывает к ней такие чувства? Предчувствие и разные жизненные доводы говорят о том, что ничем хорошим не закончится эта история… Знала бы Аруру, что все вовсе не так, как она думает.

И девушка снова смирилась с собственными тревожными мыслями, потому что пришло холодное осознание: и это пройдет. Но она ведь ушла, не говоря, что уйдет.
- В этом уже нет необходимости, - сказал он.
Аруру снова заглянула в отражение, посмотрев на Рида. Хитрые лисьи глаза, обворожительная улыбка, правильное лицо, светлые волосы. Из этого человека мог бы получиться отличный сердцеед. Но он не похож на Адриана, и ему в ее сердце не место.
Ощутив нежный аромат ее волос, неприятный ей человек почувствовал, как просыпается животная страсть, застилающая глаза.

Оказавшись в постели, под давкой чужого тела и чужими ласками, она пыталась на мгновение представить, что ей не противно. Отвлечься. Не чувствовать вины, забыть все, что соединяло ее с Адрианом. Но как забыть, если ее тело терзает его лучший друг? Эти моменты были чем-то нечто унизительным, особенно когда у Рида было отличное настроение:
- Что ж ты не стонешь, как шлюха, сегодня? Вспомнила? Совесть замучила?.. – и он сделал еще один резкий рывок, заставив ее лицо исказиться от боли. – Если ты так скучаешь по нему…
- Замолчи.

И тогда Рид ушел, недовольно прыснув. Внезапно. Громкий хлопок двери. Ее мысли были разорваны в клочья, которые не хотелось собирать воедино, а ее убежище прятало ее от всех накопившихся проблем и от глаз людей. Ей сломали волю. Только волю, потому что она хотела сохранить все остальное, а на пепелище собственных принципов остался только стыд… стыд – всего лишь дорожка из горячих углей, по которым ей нужно будет пройти. И ей все еще страшно. Она боится обжечься, хотя, любя Адриана, словно прикасалась каждый день к языкам пламени, жадно облизывающим ее душу.
Она сидела на кровати – хрупкая белая фарфоровая кукла, только не для детей. С красивыми изгибами тела, пухлыми губами, длинными ресницами, упругой грудью и всем тем безмолвным очарованием, когда взгляд стеклянных глаз устремлен в пустоту, как сейчас. Когда даже слез в глазах нет, но хочется выть. Лишь от того, что внутри пусто…
А за стеной сидел на полу Рид, ненавидя себя. Она слишком прекрасна, чтобы не желать ее, но это невыносимо – держать совершенную красоту шантажом. В его руках она мгновенно становится нежеланной, увядает вся прелесть, и она становится просто игрушкой. И кто же чью волю сломал первым?

На другом конце города, на старой скамейке в парке сидел мужчина с сигаретой в зубах, и его усталый, измученный взгляд вызывал какую-то странную жалость у прохожих, обративших на него внимание. Его зовут Адриан, и смысл его серой и унылой жизни безмолвно ускользнул в один день. Он думал о том, что мог сделать не так, кроме того, чтобы безмерно любить девушку, которая в два раза младше него самого. Сейчас ему казалась вся эта ситуация такой правильно и логичной, что даже он сам не мог понять, почему он несчастен. Тогда он не хотел делать несчастной ее, Аруру.
Вернувшись, в царившей дома тишине он, нервно перебирая пальцами, слушал тиканье настенных часов и снова пытался себя убедить, что если она просто ушла от него, не выдержала его, то хотя бы теперь жизнь той, которая смогла снова зажечь в его сердце жаркие чувства, будет чуточку счастливее. Адриан хотел в это верить. Он закрывал глаза, и снова перед ним возникала она. И улыбалась. Представлял себе ее стройный обнаженный силуэт, отчего становилось невыносимо больно.
«Каждый день странные мысли посещают мою голову: о будущем, о смерти… Аруру… девочка моя… Живу бесцельно и умру никому не нужным».

Во мне ты сумерки находишь дня,
Что гаснет после яркого заката;
Ночь темная, к покою всех клоня
(Двойник твой, Смерть!), его влечет куда-то!

«Мне так… страшно. И так хочется оставить все на своих местах», - Аруру ощутила его теплые губы, и сердце забилось еще чаще. Она живет той жизнью, которой никогда не планировала жить. Точно не планировала быть второй.
- Уйди, - сказала и быстро отвернулась. – Не хочу тебя видеть.
- Что случилось, девочка моя? – честно спросил Адриан, разведя руками.
- То, что у тебя есть жена! Ты подумал об этом до того, как искать кого-то? Тебе нужна шлюшка, да?
- Неправда.
- Слушай, вот только не надо сейчас красивые сказки рассказывать о том, что ты ее не любишь.
- Не люблю, - темные глаза, подернутые зеленью, заблестели.
- Тогда бы ты не держался за нее…

Она доигралась. Но отблески ее догоревшей души – всего лишь песчинка в пустыне по сравнению с тем вихрем, который разрушил еще один мир до основания. Мир, который возвел за свою жизнь Адриан. Мир из пепла. За всю свою жизнь он пережил много бед и преодолел испытаний, и не сошел с намеченного пути. Не спился, не прикоснулся к «травке», и прочими демонами его нельзя было сломать. Аруру не брала трубку не менее трех недель… он не видел ее и не знал, что с ней. Но они не прощались, а значит, вместо одной точки в их отношениях, серьезных или глупых, объясненных необъяснимым влечением друг к другу, там бесконечное множество точек. И вот пришло время навестить давнего друга…
…с этой минуты превратившегося во врага.


Посреди комнаты сидела его милая Аруру, привязанная к стулу обнаженной. На белое тело накинут был лишь короткий шелковый халат. Рид был еще тем «эстетом», и сейчас он находился подле своей пленницы. Настал тот момент, когда жизнь всех троих пройдет через призму жестокости и исказится тремя лучами в разных направлениях.
- Так вот, где ты… - мужчина обреченно посмотрел на нее – уже чужую, отдавшуюся другому.
- Смотри, Адриан, - приторно улыбнулся Рид, ядовито произнося каждое слово. Каждое. И он провел кончиком языка по ее щеке. Смотри на нее, такую, какой она стала...
И сердце мужчины, остывшее от юных порывов кипящей в жилах крови, снова забилось сильнее. Она… его чувства к ней не похожи на другие. Он привязан к ней, он дорожит ею, как собственной дочерью, но… сердце его пылает, будто облито керосином, от одного ее взгляда.
- Не трогай ее!
Он решительно направился освободить стыдившуюся своего положения девицу.
- Не стоит этого делать!... – начал было молодой человек, оторвавшись от ее лица. - Ты считаешь, что это легко – любить ту, что недоступна тебе.
- Еще сложнее любить ее сильнее той, с кем ты связан узами брака. По-настоящему любить, глупый ты мальчишка… - он с сожалением вздохнул. – Это как быть священником и любить женщину. И можешь говорить моей жене все, что угодно.
Пальцы парня скользнули девушке под низ халата, и она вскрикнула. Тогда и Адриан увидел ее стыд и испуг в сузившихся зрачках. Рид снова оскалился:
- Поздно ты это сказал.
- Нет! – вскрикнула девушка. – Адриан, не смотри на меня такую! Нет!..
Телефон в кармане мужских брюк неприятно загудел, в голове все мысли перемешались от ужаса и необъяснимости ситуации. Мужчина ответил:
- Джоанна?
- Видеть тебя больше не желаю, скотина! – послышались всхлипы. – Как ты мог променять меня на маленькую шлюху?! Как ты мог после стольких лет?! Ненавижу тебя!!!
И только тогда в голове сработал невидимый переключатель. Сколько лет он выдерживал все испытания судьбы? В его возрасте хорошо бы уже иметь детей, но они с Джоанной так и не дождались, да и она не хотела. Он бился до конца за лучшую жизнь, он думал, что когда-нибудь все раны заживут. У каждого человека есть шрамы, которые он никогда никому не покажет. И эта рана оставит такой же шрам.

- Я предлагал тебе расстаться с ней, помнишь? Я говорил, что все это не кончится добром, - заявил его друг, пока шатенка, дергаясь и плотнее сдвигая ноги, кричала от какого-то гнетущего разум чувства.
Адриан думал, что все его слова были лишь шуткой или каким-то опасением, но это было требование, сказанное «в лоб».
- Не думай, что этим ты сломал мне жизнь! Я заберу ее, и все будет как раньше!
Хотя нет, не все. Мужчина ошибался, иллюзорно представляя себе, что через пару дней Джоанна и Рид станут тенями его прошлого. Не раздумывая, бросился на Рида.

Во мне ты видишь отблески огней,
Лежавших в пепле юности своей;
Они окончат жизнь на этом ложе.
Снедаемые тем, что их зажгло...

Теперь перед лицом Адриана красовалось дуло посеребренного револьвера, которое потом Рид приставил к ее виску. Трясущейся рукой, он крепко прижимал холодный металл к ее голове:
- Тогда я ее сломаю!

Когда взгляды двух влюбленных встретились, из глаз девушки потекли слезы. Ей уже нечего терять. Ее преследовало мнимое ощущение того, как сердце дорогого ей человека медленно остывает. Все внутри нее превратилось в ледяную пустошь, а частое прерывистое дыхание сменилось ровным и почти не слышным. Она готова встретить конец.
Адриан замер.

Серые стены, гложущее разум отчаяние, лживые люди.
Потерянная дружба, распавшийся брак, предательство.
И много непролитых, застывших в венах колючими осколками льда слез.

Выстрел.

И потому, что день, ты любишь строже,
Спеша любить то, что почти прошло!

Адриан растерянно смотрел на Аруру. Живую и дрожащую. Нет больше у него лучшего друга. Рид изгнан из этого мира. Все кончено. И мужчина стал быстро развязывать веревки, опутывавшие его любимую. Он не перестал любить ее даже после всего, что с ними случилось. Прикоснувшись ладонью к ее мокрой от слез щеке, тот сказал:
- Тише, все будет хорошо. Я с тобой.
- Нет.
Но она не успокаивалась. Металась и всхлипывала, и только тугие узлы были развязаны, как она, скользнув мимо открытых объятий того, кому принадлежало ее сердце, кинулась к окну.
Она не простила этого самой себе.

Они не боги. Обычные люди, которые не совершали подвигов, какие веками заставляли людей слагать легенды. Они просто люди. У них есть чувства. Самые возвышенные. И есть пороки. Самые низкие.

А теперь осталась лишь тишина, пронизанная безмолвными криками души. Окровавленное тело Рида на полу спальни и разбитое окно. Терзающий шторы ветер, ворвавшийся в улицы, где под этим самым окном лежали двое. Одна – мертвая, с раздробленными костями и исцарапанным обескровленным телом. Второй – жив, но чувствует, будто ему самому сломали не только жизнь, но и все кости. Адриан держал несчастную на руках и плакал, как дитя… Он так хотел, чтобы она жила, но чувства стыда и отчаяния, а еще сломанная воля были тем порывом к бегству, избавлению от собственного бремени. Бегство, какое сам он не мог себе позволить. У него ничего не осталось. Руины вокруг. Все рассыпалось. Все стало пеплом.
Таков его удел – жить и мучиться, и терпеть боль. Сильный. И ему сломали жизнь, жажду к которой он испытывал до сих пор. Страшно осознавать, с какой раной Адриан остался существовать, обреченный искать ту, кого он никогда не найдет в толпе прохожих, а вместе с ней и те чувства, которые он ни к кому более не испытает, и ту жизнь, которую он никогда не проживет.